Страница 41 из 48
— Ну, как? Там имя будет. С фото сложнее… Тогда и в красноармейских-то книжках фотографий не было. Но должен быть словесный портрет и биографические данные со слов задержанного.
— Но ведь в документах разведки было фото лейтенанта Итимуры, из «Курама Тэнгу»! — возразил Сюэли.
— Ну, так, блин, одно дело — фото заведомого японского спеца, оно точно должно быть. И другое дело — отсутствие фото у какого-то мутного китайца.
— Это не важно, — вздохнул Сюэли. — Фото не спасет. Дело в том, что я никогда его не видел. Я не знаю, как он выглядит. Кажется, у бабушки не было ни одного его снимка.
— Ну, чего тут скажешь? — плохо.
— Ну, она говорила, что носит его образ в сердце. Это очень надежно. Но… Я боюсь, имя может быть другое. Имя может быть любое, — сказал Сюэли.
— Тут ты прав. Я полагаю, у китайца, в сорок четвертом году решившего делать ноги в Союз, документов могла быть целая колода — хоть тридцать шесть штук на разные имена.
Дома у Сереги обнаружился завал всяких бумаг, разложенных по папкам, горы альбомов с газетными вырезками и бабушка, которая принесла им поднос с кулебякой и круто заваренный черный чай и все говорила Сюэли, что он худенький и бледненький, а Сереге — что он здоровый бугай.
— Ну вот, посмотри пока газетные вырезки про разные нормальные задержания, а я пока поищу про то, с выносом мозга. Не, ну правда — на границе, конечно, всякое случается — то сигналы идут с заброшенной вышки, где давно уже нет никого, она посреди пустошей стоит — но сигналы все правильные, все шифры, пароли новые, а вышка там уже… мхом поросла, то росомаха за почтовой машиной гналась три километра, то вроде трезвые все были, но видели подземный ход до Китая…
— Выложенный драгоценными камнями…
— Во-во… Но это, понимаешь, все специфика повседневной службы. А вот это пенка. Нашел. «Отчет о задержании лица, назвавшегося китайским перебежчиком Ли Сяо-яо».
— Значит, капитан Хорошевский. Могу себе представить его лицо… когда ему все это докладывали. «…Трудности с задержанием объясняются тем, что нарушитель принимал форму лисы и пытался скрыться в норе в трех километрах к северу… до лощины, где преследуемый ушел в кусты…», — Серега не выдержал и всхрюкнул, но тут же смутился. — Cлушай, извини, — он сунул Сюэли истрепанные листки. — Ты сам это почитай, меня сейчас просто порвет. КСП — это контрольно-следовая полоса. Ну, дальше тут вроде все ясно. Слушай, это просто «Вечера на хуторе». Близ Диканьки.
— «…с помощью поисковой собаки были задержаны две лисицы, не проявившие при допросе человеческих качеств…»
Серега, сдержанно всхлипывая, медленно сполз с дивана на пол.
— «…и замечен был в конечном счете по хвосту…»
— Слушай, я… пойду водички попью, — пробормотал Серега и выскочил за дверь. Когда он вернулся, Сюэли уже дочитывал бумаги.
— «…следы на КСП, оставленные задержанным, совпадают… а также настойчиво указывал на большую ценность предметов искусства, которые имел при себе, в ящике размером… по распоряжению капитана Хорошевского И.Т. запакованы и приготовлены к отправке в Москву в ГМИИ с сопроводительным письмом…».
— Кстати, это большая удача, — сказал Серега уже спокойно, — что на заставе случился настолько культурный и грамотный офицер, что он решил в те времена, там вообще-то, мягко говоря, не до того было, — а он вник во всю эту бодягу, оформил ящик, проследил за отправкой… он, может, на гражданке вообще искусствоведом был каким-нибудь? Хрен знает… в общем, повезло. Повезло однозначно.
— Но если дедушка сдал советскому государству ценные предметы искусства… добровольно, то… как это могло повлиять на его дальнейшую судьбу?
— Да как повлияет, если в лагерь он отправился все равно с тощим зековским сидором? А театр уехал другим маршрутом.
— А… Ну да, верно. Значит, в лагерь? В какой лагерь?
— Скорее всего — где-то там же, на Дальнем Востоке, для начала. А потом — как фишка легла. Где угодно он мог потом работать.
— «…при задержанном обнаружено 12 различных документов на разные имена, причем отсутствовали бумаги на имя, которым он первоначально назвался при задержании… было предложено оставить одно из имен на выбор…»
— Но ведь имя Ли Сяо-яо — настоящее, — растерялся Сюэли.
— Не смеши меня. А как наши органы поймут, какое из имен настоящее? Под любым именем он в Союзе мог натурализоваться, под любым! Просто — какое благозвучнее показалось, то и оставил.
— Он хотел сменить имя, — подумав, сказал Сюэли. — Чтобы японцы полностью потеряли след. Какая большая предусмотрительность!.. — и тут его вдруг бросило в жар. — «…Для занесения в новые документы было выбрано имя Ли Дапэн…»
Он еще думал, что ошибся, что это просто совпадение, но дальше, в скобках, имя Ли Дапэн было нацарапано иероглифами (李大鹏) — видимо, задержанного заставили там расписаться.
И тут Сюэли, который давно уже сделался нормальным, своим в доску парнем, совершил ряд странных поступков. Он рухнул на колени и принялся кланяться, стуча лбом об пол и восклицая: «Я благодарен тебе по гроб жизни! Благодарность моя не имеет границ на земле и в небесах!» — после чего в мгновенье подхватил свои вещи и готов был выскочить за дверь.
— Постой, ты чего? Что случилось-то?
— Мне нужно в Москву.
— Подожди, через два дня машина будет до Москвы, у меня приятель поедет…
— Спасибо, я на перекладных.
И Сюэли в самом деле, удивительно четко перепрыгивая из электрички в электричку, добрался до Ленинградского вокзала в Москве, на «Комсомольской» спустился в метро, сел до «Охотного ряда», там вышел, поднялся в город и вбежал в Иверские ворота. Этот путь остался в его памяти навсегда. Обувной ларек стоял примерно возле памятника Минину и Пожарскому. Сюэли перебежал площадь, кинулся в ноги Ли Дапэну и стал биться головой о брусчатку Красной площади, восклицая:
— Простите, дедушка! Ведь я недостойный ваш внук! Как я мог не узнать вас! Как же велика моя вина! Поистине, я заслуживаю смерти!
— Это в каком же мы с вами родстве? — с интересом спросил Ли Дапэн.
— Ваша дочь вышла замуж за лиса по фамилии Вэй из Гуандуна, — отвечал Сюэли. — Она-то и есть моя мать. Вы навещали нас в самом начале династии Цин, но я тогда был совсем малыш и, конечно, никак не мог помнить вас.
— Так ты теперь, выходит, научился принимать мужской облик! В то время ты был совсем молоденьким лисом и не умел принимать ни мужской облик, ни женский… А какой вырос красавец!
— Как же я мог, читая Чжуан-цзы, не догадаться, что Ли Сяо-яо и Ли Дапэн — это имя одного и того же человека? — Сюэли собрался снова приложиться лбом о пыльную мостовую.
— А что Цю-юэ? — перебил дедушка. — Здорова?
— Ах, да что ж это я!.. — Сюэли поспешно вытащил из кармана мобильник и стал набирать бабушкин номер в Гуанчжоу. — Конечно, бабушка в добром здравии! Ах, какая радость, какая радость!.. А ведь как я искал вас! — продолжал он, от волнения не зная, как и приступить к рассказу. — Я… я нашел здесь, в Москве, фрагмент театра… — в этот момент на том конце, в Гуанчжоу, бабушка сняла трубку. Нельзя и передать той радости, с которой Сюэли смотрел, как дедушка после стольких лет разлуки сказал бабушке несколько слов, как будто они никогда и не расставались.
— Я немного задержался, милая Цю-Юэ, — сказал дедушка, — но скоро буду.
— Тридцать лет у меня ушло на то, чтобы добраться из Сибири до Москвы и при этом не привлечь к себе ненужного вниманья, и еще тридцать лет — на то, чтобы совершенно точно выяснить, в котором из музеев хранится театр, да при этом не привлечь к себе ровным счетом никакого внимания, — рассказывал дедушка. — В то время я с вещичками расположился здесь, на Красной площади, — ведь это место удобно стратегически необычайно, если глаз стараться не спускать с ГМИИ и ГИМ, не забывая и Музей народов Востока.
— Театр точно в Пушкинском музее. Мне посчастливилось наткнуться на обломок украшения от театра, — Сюэли завозился в кармане и вытащил на свет бережно хранимую вещь. — Я не знаю, от какого места откололся этот кусок, но он подсказал мне, как можно проследить судьбу театра. Эта яшма в оправе досталась мне случайно, ею играли дети. По этой ниточке дошел я до ГМИИ, но, конечно, внутрь мне был заказан путь. Куда уж там! Но что же это за фрагмент — насколько важен он или неважен? Наверно, всего лишь часть обивки сундука?