Страница 10 из 72
— Разве ты не можешь подделать мою чертову подпись?
— Да, сэр, но только в ведомости на жалованье. Чаю, майор?
— Что-нибудь от завтрака осталось?
— Я пойду посмотрю, сэр.
Шарп работал с бумагами. Сообщения о вооружениях, еженедельные отчеты и новые постоянные распоряжения из бригады и из армии. Было обычное предупреждение от Главного капеллана о необходимости следить за подрывной деятельностью методистов, которое Шарп выбросил, и приказ по строевой части от Веллингтона, который напомнил офицерам, что они обязаны снимать головной убор, когда священник несет через улицу Святые Дары к умирающему. Не расстраивайте испанцев — вот в чем был смысл этого приказа, и Шарп расписался в получении и снова задался вопросом, кем был «торговец лентами».
Он поставил свою подпись три дюжины раз, отложил пока остальную часть документов и вышел на весенний солнечный свет, чтобы проверить пикеты и понаблюдать, как новички, присланные из Англии, пытаются дать три залпа в минуту. Он выслушал обычную жалобу дежурного офицера о присланной им говядине и обошел вокруг здания, чтобы избежать португальского маркитанта, который искал должников. Маркитант продавал табак, чай, иголки и нитки, пуговицы и другие мелочи, потребные солдату. Маркитант Южного Эссекса, у которого была маленькая банда уродливых шлюх, был самым богатым человеком в батальоне.
Шарп избегал этого человека. Он задавался вопросом, купит ли маркитант мула для перевозки палаток, хотя и знал, что тот даст только половину цены. Шарпу повезет, если он получит от маркитанта пятнадцать фунтов, минус два фунта, которые он ему должен, и минус пять фунтов, чтобы подкупить каптенармуса. Паддоку, писарю, надо заплатить за молчание. Шарп предположил, что он получит семь или восемь фунтов — достаточно, чтобы сделать столовую счастливой. Он выругался. Ему было жаль, что армия не воюет — тогда все были бы слишком заняты, чтобы волноваться о таких мелочах, как неоплаченные счета.
Бой на мосту был ложной тревогой. Он предполагал, что это задумывалось как маневр — с целью убедить французов, что британцы возвращаются той же дорогой и продолжают движение на Саламанку и Мадрид. Вместо этого батальон совершил форсированный марш на север, к главным силам британской армии. Французы охраняли переднюю дверь в Испанию, а Веллингтон планировал использовать черный ход. Но пусть это скорее начнется, молил Шарп. Ему все надоело. Вместо того, чтобы драться, он беспокоится о деньгах и должен командовать построением для молебна.
Генерал приказал, чтобы все батальоны, в которых нет собственного священника, получили хотя бы одну проповедь от священника, заимствованного из другой части. Сегодня был черед Южного Эссекса, и Шарп, сидя на запасной лошади капитана Д’Алембора, смотрел на десять рот Южного Эссекса, которые выстроились перед божьим человеком. Несомненно, они задавались вопросом, почему после стольких лет, свободных от подобных дел, они должны слушать, как их пугает лысый толстяк, говорящий, что они должны заслужить благословение. Шарп не слушал проповедь. Он думал о том, как убедить маркитанта купить мула, при том, что у него уже есть полдюжины, чтобы тащить его скарб.
И тут появился «торговец лентами».
Преподобный Себастьян Уистлер перечислял благословения Бога: свежий хлеб, любовь матери, только что заваренный чай и тому подобное, когда Шарп заметил, что весь батальона смотрит не на проповедника, а в другую сторону. Он тоже посмотрел туда и увидел, что к полю, тактично выбранному для молебна подальше от испанских католических глаз, едут два испанских офицера и испанский священник.
«Торговец лентами» ехал впереди двух своих компаньонов. Это был молодой человек, одетый так роскошно, так ярко, что вполне заслужил прозвище, какое британские военные дают утонченному денди. Молодой человек носил ослепительно белый мундир, обшитый золотым кружевом, украшенный синей шелковой лентой, на которой сияла серебряная звезда. Отвороты его камзола были алыми — и точно такого же цвета была кожаная сбруя его лошади. К седлу были подвешены ножны, инкрустированные драгоценными камнями.
Батальон, игнорируя запреты преподобного Себастьяна Уистлера, который настаивал, что они должны быть довольны своим скромным положением и не жаждать богатства, которое только введет их во искушение, наблюдал, как человек, одетый в великолепный мундир, проехал за спиной проповедника и остановился в нескольких шагах от Шарпа.
Другие два испанца остановили коней в пятидесяти ярдах. Священник, сидевший на крупном, прекрасном гнедом, был одет в черное, шляпа надвинута на глаза. Другой человек, думал Шарп, был генерал, не меньше. Это был тучный высокий испанец в отделанном золотым кружевом наряде, который, казалось, пристально смотрел на офицера в форме стрелков.
У молодого человека в великолепном белом мундире было тонкое, гордое лицо; его глаза смотрели на англичанина с презрением. Он ждал, пока проповедь не закончится, пока полковой главный сержант не скомандует параду «смирно» и «на караул», и лишь тогда заговорил на английском языке:
— Вы — Шарп?
Шарп ответил по-испански:
— А кто вы?
— Вы — Шарп?
Шарп понял по преднамеренной грубости «торговца лентами», что его инстинкт был прав. Он чуял неприятности, но теперь, когда они были здесь, рядом, он не боялся их. Человек говорил с презрением и ненавистью в голосе, но человека, в отличие от бесформенного страха, можно убить. Шарп отвернулся от испанца:
— Полковой главный сержант!
— Сэр?
— Здесь генерал! Генеральский салют!
— Сэр! — Полковой главный сержант Мак-Лэйд, обернулся к построению, заполнил воздухом легкие, и выкрикнул так, что эхо отдалось в полях: — Ба-таль-ооооон! Генеральский салют!
Шарп наблюдал, как мушкеты слетели с плеч, были взяты на изготовку, прижаты к груди, и правая нога каждого солдата сделала шаг назад, а шпаги офицеров взмыли вверх; он обернулся и улыбнулся испанцу.
— Кто вы?
Испанский генерал, заметил Шарп, ответил на приветствие. Мак-Лэйд отдал приказ «на плечо» и вернулся к Шарпу:
— Распустить, сэр?
— Распустите построение, главный сержант.
Испанец в белом мундире послал коня вперед и встал прямо перед Шарпом.
— Вы — Шарп?
Шарп смотрел на него. Его английский был хорош, но Шарп предпочел ответить на испанском:
— Я — человек, который перережет тебе глотку, если ты не научишься быть вежливым.
Он говорил мягко и видел, что его слова породили тень страха на лице испанца. Офицер пытался замаскировать свою нервозность бравадой.
Испанец выпрямился в седле.
— Меня зовут Мигель Мендора, майор Мендора.
— Меня зовут Шарп.
Мендора кивнул. Секунду или две он ничего не говорил, потом со скоростью жалящего скорпиона, размахнулся правой рукой, чтобы дать Шарпу пощечину.
Удар не достиг цели. Шарп дрался во всех сточных канавах — от Лондона до Калькутты, и он предвидел удар. Он видел это по глазам Мендоры. Он отклонился назад, позволив руке в белой перчатке пройти мимо. Он видел гнев испанца, в то время как внутри себя он чувствовал ледяное спокойствие, которое приходило к нему в сражениях. Он улыбнулся:
— Я знал поросят, в которых было больше мужественности, чем в вас, Мендора.
Мендора игнорировал оскорбление. Он сделал то, что ему приказали сделать, и остался жив. Теперь он посмотрел направо и увидел, что распущенные солдаты приближаются к нему. Они видели, как он попытался ударить их офицера, и были удивлены и в то же время настроены воинственно. Мендора снова посмотрел на Шарпа.
— Это было от моего хозяина.
— Кто он?
Мендора игнорировал вопрос:
— Вы напишете ему письмо с извинениями, которое он будет использовать так, как он сочтет целесообразным. После этого, поскольку вы не джентльмен, вы откажетесь от своей комиссии.
Шарпу стало смешно:
— Ваш генерал — кто он?
Майор Мендора склонил голову:
— Маркиз де Казарес эль Гранде и Мелида Садаба.