Страница 6 из 10
— Умилительный, хотя и не гигиеничный, — пробормотал перекупщик… и не прикоснулся к напитку, который заказал для чернобородого.
— Я ни единого слова не понял, уж очень вы цветисто изъясняетесь. Этот крысенок что — хотел меня опоить? спросил чернобородый по-цефейеки.
— Нет, — сказала Ален, — просто напоить, — а Гарткинту он объяснил на лирском: — Почтенный торговец cказал, что хочет сейчас же удалиться, и я с ним согласен.
— Ну, — сказал Гарткинт, — пожалуй, я возьму парочку-другую ваших стекляшечек. На дешевый перстенек для мальчишки, который строит из себя щеголя.
— Он клюнул, — сказал Ален чернобородому.
— Давно пора, — пробурчал тот.
— Почтенный торговец попросил меня поставить вас в известность, — сказал Ален, снова переходя на лирский, — что у него нет возможности продавать партиями менее пятисот камней.
— Очень экономный язык — цефейский, — сказал перекупщик, сощурившись.
— И очень, — невозмутимо согласился Ален. Перекупщик выкатил указательным пальцем особенно хороший троепламенник.
— Полагаю, — процедил он, — этот можно назвать самым лучшим в этой кучке. Так мне любопытно узнать, какую цену вы назначите за пятьсот равных по качеству и размеру этому жалкому камешку?
— Почтенный торговец, — сказал Ален, — впервые привез свой товар на вашу восхитительную планету. Он хочет, чтобы его запомнили и радостно встречали всякий раз, когда он надеется вновь ее посетить. Поэтому он назначает смехотворно низкую цену, полагая, что добрые отношения важнее выгодной сделки. Две тысячи лирских ассигнаций.
— Чушь! — фыркнул Гарткинт. — С вами нельзя вести дело. Либо вы алчны до безумия, либо жалко заблуждаетесь относительно цены своего товара. Я известен своей добротой, а потому сочту, что верно второе. Уповаю, вы не слишком упадете духом, когда я объясню вам, что пятьсот этих мутных, мелких, бесформенных осколков стоят не больше двухсот ассигнаций.
— Если ты говоришь серьезно, — сказал Ален с подчеркнутым изумлением, — мы ни в коем случае не станем злоупотреблять твоей добротой. При названной тобой цене нам проще ничего не продавать, а вернуться на Цефей и подарить камешки уличным мальчикам, пусть позабавятся. Почтеннейший перекупщик камней, прости, что мы отняли у тебя столько времени, и прими нашу благодарность за радушие, с каким ты угостил нас вином. — Обернувшись к цефейцу, он сказал: — Мы уже торгуемся. Две тысячи против двухсот. Вставай, нам пора сделать вид, что мы уходим.
— А что, если он нас не остановит? — пробурчал чернобородый, но тем не менее грузно поднялся из-за стола и повернулся к двери. Ален встал следом за ним.
— Почтенный торговец разделяет мои сожаления, — сказал герольд на лирском. — Прощай.
— Погоди минутку, — сказал Гарткинт. — Я славлюсь своей добротой к чужестранцам. Сострадательный человек может даже дать пятьсот и понести неизбежные убытки. И если вы когда-нибудь вернетесь с приличной партией настоящих драгоценных камней, то мне пойдёт на пользу, если вы припомните, кто; обошелся с вами столь щедро, и представите мне право первого выбора.
— Благодарны, лирец, — сказал Ален, словно бы потрясенный таким великодушием. — Как смогу я забыть такое сочетание деловой сметки и доброты, как у тебя. Это урок всем торговцам. Это урок мне. Я не стану, нет, не стану настаивать на двух тысячах и перережу глотку моим надеждам на прибыль, снизив цену до тысячи восьмисот ассигнаций, хотя, право, не знаю, как у меня достанет духа сказать ему об этом.
— Что теперь? — осведомился чернобородый.
— Пятьсот и тысяча восемьсот, — сказал Ален. — Можем снова сесть.
— Вверх — вниз, вверх, — вниз, — пробурчал чернобородый.
Они сели, и Ален сказал на лирском:
— Почтенный торговец нежданно согласился на эту cкидку. Он говорит: лучше потерять часть, чем все. Старинная
цефейская пословица. Но он решительно запретил дальнейшие скидки.
— Да ладно тебе, — улещивал перекупщик. — Будем практичными людьми. Надо немножко давать, немножко брать. Любой знает, что ему не удастся всякий раз настаивать на своем. Я предложу отличную цену — кругленькие восемьсот, и ударим по рукам, э? Пилкис, принеси-ка перо и бумагу. — Но верзила был уже рядом с чернильницей и тростниковым пером. Гарткинт достал из кармана своей туники бланк таможни и энергично заполнял его, указывал величину, число и огненность камней, которые ему следовало получить.
— Сколько теперь? — спросил чернобородый.
— Восемьсот.
— Соглашайся!
— Гарткинт, — с сожалением сказал Ален, — ты слышал твердость и решительность в голосе почтенного торговца? Что я могу? Я ведь только говорю за него. Он упрямый человек, но, может быть, мне удастся убедить его после. Предлагаю тебе камни по убыточной цене в полторы тысячи ассигнаций.
— Подели разницу, — сказал Гарткинт, смиряясь.
— Договорено на одной тысяче ста пятидесяти, — сказал Ален. Чернобородый понял.
— Молодчина! — грянул он басом, глядя на Алена, и отхлебнул из кружки Гарткинта. — Пускай поставит «мешок семнадцатый» в своей бумажонке. В нем пятьсот камней этого качества.
Перекупщик отсчитал двадцать три ассигнации, достоинством в пятьдесят каждая, и чернобородый подписал квитанцию и прижал к ней пальцы.
— А теперь, — сказал Гарткинт, — будьте так любезны, подождите здесь, пока я не съезжу в космопорт за моей покупкой.
Трое-четверо охранников внезапно оказались совсем рядом.
— Ты убедишься, — сухо сказал Ален, — что наши нормы коммерческой этики не ниже твоих.
Перекупщик вежливо улыбнулся и вышел.
— Кто следующий? — спросил Ален, ни к кому не обращаясь.
— Пожалуй, я погляжу на ваши камни, — сказал другой перекупщик, садясь за их столик.
Теперь, когда лед тронулся, сделки заключались быстрее. И к тому времени, когда вернулся первый покупатель, Ален продал десяток партий.
— В ажуре, — сказал Гарткинт. — Нас уже не один раз надували, но ваши камни соответствуют образцу. Поздравляю тебя, герольд, с отлично заключенной сделкой по честной цене.
— Это значит, — сказал Ален с сожалением, — что мне следовало запросить больше.
Охранники снова болтались по углам, и вид у них был совсем не угрожающий.
Они пообедали и продолжали заключать сделки. На закате Ален устроил заключительный аукцион, чтобы распродать остатки, и получил настойчивое приглашение отужинать.
Чернобородый пересчитывал огромный пук лирских ассигнаций, обеспечиваемых человекочасами, замотал головой.
— Нам надо взлететь до зари, герольд, — сказал он Aлену. — Время — деньги, время — деньги.
— Они очень настойчивы.
— А я очень упрямый. Поблагодари их, и пойдем, прежде чем что-нибудь приключится и увеличит мои накладные расходы.
И что-то изменилось в лице городского стражника с расквашенным носом и разбитой губой. Он грозно спросил герольда:
— Вы отвечаете за цефейского чумового, который носит имя Элвон?
Гарткинт скользнул к Алену и шепнул ему на ухо:
— Поосторожнее с ответом.
Ален в предупреждениях не нуждался. В программу его обучения входили и лирские юридические принципы. А на отсталой планетке, сохраняющей много реликтов феодализма, «отвечаете» могло подразумевать очень многое.
— Что сделал чиф Элвон? — парировал Ален.
— Сам видишь, — мрачно ответил стражник, указывая на свою физиономию. — И тоже самое с еще тремя, прежде чем мы вытащили его из разнесенной вдребезги винной лавки и доставили в замок. Так вы за него отвечаете?
— Разреши мне минуту поговорить с почтенным торговцем. А тем временем не выпьешь ли ты вина? — Он сделал знак, и охранник принес кружку.
— Не откажусь, — сказал стражник. — В самый раз будет.
— У нас неприятности, — сказал Ален чернобородому. — Чиф Элвон в замке — в тюрьме — за нарушение общественного порядка в пьяном виде. Ты, как его шкипер, по лирскому закону считаешься ответственным за его поведение. Ты обязан, уплатить наложенный на него штраф либо отбыть наказание, к которому он будет приговорен. Или ты можешь отречься, от него, что считается неблаговидным, но иногда бывает необходимо. За уплату штрафа или отбытие наказания за него ты получаешь преимущественное право на бесплатное пользование его услугами, но, конечно, за пределами Лиры оно неосуществимо.