Страница 12 из 13
– Ты что, в самом деле ничего не помнишь? – допытывался Прикквистер.– Вообще ничего?.. И как из машины тебя доставали?
Смит не ответил. Он мог бы ответить, конечно, но ему не хотелось. Он ничего не имел против Прика, оба они здесь новобранцы желтобрюхие, обоим им тяжелее, чем другим, но Прик при этом еще зануда. Ну или не зануда, а просто парень, который любит задавать слишком много вопросов. Как прирожденный водила и механик, привыкший иметь дело со всякими железками, Смит и людей часто представлял себе в виде набора деталей, где каждая железка имела свое место и назначение, каждая крутилась или качалась, как ей было предназначено, и даже злобный мудак Санчес в этой картине мира занимал свое место – скорее всего в каком-нибудь ударноспусковом механизме. Ну а Прикквистер здесь был чем-то вроде стопорного винта: маленький и упертый. Как человек такого склада мог попасть в морскую пехоту, для Смита, как и для остальных, оставалось загадкой... Хотя, если разобраться, у Прика были и хорошие качества – например, он был умный, и всегда знал, чего он хочет, и вообще...
Но тут Смит подошел к своему «Лейви» и остановился как вкопанный.
Перед бронетранспортером, прямо поперек дороги, зияла широкая и глубокая трещина, скорее даже пропасть, в которую жидкими ручейками все еще продолжал осыпаться песок. Она начиналась у левой, западной обочины и, разрезав дорожное полотно под идеально прямым углом, уходила вдаль, выворотив с корнями несколько огромных финиковых пальм. «Лейви», верный железный коняка, застыл у самой пропасти, будто выполнял норматив на экстремальную точность.
Приоткрыв рот, Смит уставился в темный провал. Дна не было видно.
– Это что? – спросил он.
– Землетрясение,– спокойно пояснил Прикквистер.– Всего раз тряхнуло, шесть баллов как минимум. Ахмед говорит, здесь такое часто бывает, местные привыкли. А мы подумали – фугас на дороге...
– А как же я? – спросил Смит.
– Что ты? – не понял Прикквистер.
– Что! Что!.. Вот это все! – Смит пнул ногой песок и взмахнул руками, в самом деле не зная, как выразиться точнее.
– А-а... Ну, ты молодцом. Мордой в панель, отключился, ничего не помнишь. Хорошо, хоть двигатель заглушить успел...– Прикквистер подумал и добавил: – Хотя, скорее всего, он сам заглох. Все машины заглохли, когда тряхнуло.
Он выковырял носком ботинка камешек, столкнул его в пропасть и опять посмотрел на Смита:
– Кстати, у тебя никаких таких ощущений... необычных, скажем... в организме не возникло?
– Возникло... Еще как возникло! – рявкнул Смит.– Не дай бог еще раз такое привидится! Отвали от меня, Умник, а то врежу!
Прикквистер рассмеялся. Он всегда смеется, если ему пригрозить, такой уж человек.
– А вот Мако хочет на твою машину Хэкмана посадить,– сказал он.– Уж больно хорошо ты, по его мнению, головой приложился...
– Какой еще Хэкман? – Смит возмутился.– Какой Хэкман? Вон пусть на «Хаммер» его сажает, раз приспичило! Я в свою машину никого не пущу. Тоже мне, придумал!..– Он еще раз окинул взглядом трещину и обочину, уже по-деловитому, спокойно.– Здесь спуск градусов сорок, надо объехать аккуратно. А Хэкман на нос машину поставит, гарантию даю.
Он решительно подошел к бронетранспортеру, откинул боковой люк и на мгновение застыл, словно озаренный каким-то воспоминанием или неожиданной идеей. Провел ладонью по броне, потыкал ее пальцем. Но потом махнул рукой и забрался внутрь.
Уборщик
Свист электромагнитов Большого Ускорителя в какой-то момент усилился, а потом над головой Клода разразился гром. Тысяча громов. С таким звуком могли рваться в клочья тяжелые бетонные перекрытия или раскалываться земля. Клод попытался разжать сведенные судорогой на руле руки и... Вместе с машиной провалился в воду!
Ледяная вода была всюду – сверху, снизу, снаружи и внутри него, заполняя легкие и глотку. Удивляться было некогда. Он инстинктивно разжал пальцы, отпуская руль, который тянул его вниз, отчаянно заработал руками, стараясь всплыть к поверхности. Руки были непослушными, каждое движение отдавалось болью. Лишенное кислорода тело бунтовало, а перед глазами плыли зловещие красные круги.
Потом был мучительный миг, когда, казалось, жизнь стала выходить из него с кашлем и рвотой. И далеко не сразу юноша понял, что это не жизнь, это всего лишь вода извергается наружу горькими потоками. Что он все-таки выплыл на поверхность, барахтается там, беспомощно хлопая руками, словно пытаясь взлететь. И ничего не видит, ничего, кроме метущихся вдали тусклых огоньков, которые, возможно, и не огоньки, а только отсветы боли в его мозгу.
Он поплыл наугад, отмечая про себя, что тело стремительно окоченевает на ходу, и понимая, что надолго его не хватит.
Скользкие камни.
Капельный звон, разбегающийся бесконечным эхом.
Глухая темень.
Уборщик лежал на твердой каменной поверхности, содрогаясь в кашле. Он не помнил, как выбрался из воды. Он сам был водой, пропитавшей его всего, включая хлопковый форменный комбинезон и ботинки, ничего больше не было, кроме воды, которая вытеснила его из собственного тела.
Огни пропали, потом появились снова, гораздо ближе, вместе с ними появились длинные пляшущие тени. И какое-то представление об окружающем пространстве.
Он находился в огромной пещере. Пещере? Нет, пещеры быть не могло, потому что считаные минуты назад это был 28-й уровень Ускорителя, сектор «3-4», блок очистки... Сухие и теплые тоннели, температура 20 градусов по Цельсию, чистота, как в операционной...
Или Ускорителя больше нет? Взрыв? Катастрофа?
Дрожащие огни вынырнули из-за какого-то бесформенного нагромождения – уже совсем рядом! – обратившись тремя фонарями, только не электрическими, а со свечками внутри, и тремя же приземистыми силуэтами в гномьих колпаках, которые несли эти фонари в руках. Они двигались прямо на него, двигались осторожно, словно прислушиваясь к чему-то.
«Наверное, один из них – мсье Фурналь,– почему-то решил юноша.– Это спасатели! Они ищут меня. Значит, действительно произошла катастрофа...»
Раздался крик. Его увидели?
Он надеялся, что так.
Силуэты с факелами почему-то остановились и стояли как вкопанные. Огонь – это тепло. Идите же сюда, чего стоите? Пусть даже среди вас нет мсье Фурналя, пусть даже вы гномы или черти... Хоть в пекло тащите, чтобы только немного согреться! В котел с кипящим маслом, а потом обсохнуть на горящих углях...
Просто он очень замерз.
Юноша собрался с силами и поднял одеревеневшую руку.
Фигуры отшатнулись, словно он навел на них пистолет. Кто-то снова издал сдавленный вопль.
– Сюда...– тихо позвал он. А потом уронил голову на камень.
...Теперь он был привязан к двум жердям, как подбитый на охоте медведь, руки и ноги опутывала грубая веревка, во рту торчал кляп. Нижний конец жердей волочился по каменному полу, верхний удерживали и тащили за собой два типа в серо-зеленой одежде. На головах у них в самом деле были какие-то островерхие капюшоны совершенно дурацкого вида. Третий шел впереди, освещая дорогу. И, кажется, были еще и четвертый, и пятый, и еще, и еще. Потому что света было больше, а значит, и фонарей, и рук, держащих их,– тоже. Уборщика волокли через просторную пещеру, по крайней мере так казалось из-за глухого эха, звуков капающей воды и собачьего холода, царящего здесь.
Откуда-то спереди вдруг подул теплый воздух. Жерди тут же бросили, уборщик больно ударился головой о камни. И послышалась человеческая речь, впервые за все это время.
– Ну, чего тащить-то,– сказал один голос.– Какой нам с него прок?
– Чего, в самом деле, тащить-то,– отозвались другие, сразу несколько.– Какой прок?
Язык, на котором они говорили, был похож на французский примерно так же, как сам уборщик походил на своего двоюродного прадедушку, умершего в Рабате в самом начале 50-х. Тем не менее какое-то сходство имелось, юноша с пятого на десятое понимал, о чем речь. Хотя лучше бы он не понимал.