Страница 9 из 15
– На кого ОМОН? – заголосила тетя Варя. – На меня ОМОН? Вы лучше на цыган ОМОН натравите, что наркотой торгуют! А я трех детей вырастила, никто в тюрьму не попал!
Шахтеры возбужденно загудели. Хотя само слово ОМОН произвело неприятное впечатление, но словам в России особого значения не придают. Не то что палке.
– Ну ладно, ладно, послушайте… Вы сейчас с рельс сойдите, постойте в сторонке, пусть этот важный поезд пройдет, тогда обратно залезете, – предложил компромисс Казаков. – Какая вам разница? Другой остановите. Они сейчас один за другим пойдут…
– Нет уж, как раз важный нам и нужен! – закричал Степан. – За важный они сразу по башке получат! А ну, сюда идите, все сюда поднимайтесь!
Он замахал рукой, и те, кто стояли вдоль насыпи, тоже полезли на рельсы. И Ленка с молодежью, хоть и развлекаться пришли, полезли со всеми.
– Ежели там начальство едет, мы прямо ему все и обскажем, – закричал Сашок, подмигивая невесте. Та в ответ улыбнулась.
– Верно, – солидно проронил Виктор Степанович. Он был за главного и слов на ветер не бросал. – Давайте так: кто постарше – садятся рядком, под локти берутся цепочкой, остальные за ними становятся таким же манером. Рядами, да чтобы каждый ряд был им виден.
Казаков плюнул и отошел в сторону.
Только Васька на рельсы не сел, он с одной стороны пути плакат «Отдайте заработанное» привязал, перешел на другую сторону, передохнул немного, потом подошел к противоположной опоре и понял, что второй конец так просто наверх не затянешь: полотнище-то, хоть и длинное, а досюда не достанет… Пока он чесал затылок, папаша оценил ситуацию и крикнул:
– Веревку возьми подлиннее, вначале привяжи к плакату, а потом лезь! А там потянешь за конец, он и поднимется!
– Ой, дядя Витя, что вы такое говорите! – засмеялась громко Ленка и подруги вокруг прыснули, а потом и до остальных дошло, загоготали в десятки глоток!
И сам Виктор Степанович понял двусмысленность своего совета, махнул беззлобно рукой:
– Охальники! У вас одно на уме!
Шахтеры устраивались на рельсах, будто собирались фотографироваться: четыре ряда возвышались друг над другом, все крепко сцепились руками – не растащишь!
Вдали раздался короткий рев тепловозной сирены, которую машинист включает перед тем, как войти в поворот.
– О-О-О! НЫЙ-НЫЙ-НЫЙ! ТЕСЬ-ТЕСЬ-ТЕСЬ! – из сторожки бежал, размахивая руками, путевой обходчик, он что-то отчаянно кричал, но порывы степного ветра рвали его крик на куски, и до шахтеров доносились только обрывки.
Вдали, там, где сходились блестящие на солнце рельсы, показалась черная точка, которая стремительно приближалась, увеличиваясь в размерах. Машинист должен был тоже заметить людей на рельсах. Несколько раз тревожно взревнула сирена.
– Это литерный, разбегайтесь! – обходчик подбежал ближе и теперь стало слышно, что именно он кричит сорванным голосом. – Это литерный, понимаете, литерный!!!
Поезд не тормозил, и это было очень странно и страшно. Все понимали, что давить живых людей ни один машинист не будет, но происходящее опровергало эту уверенность. Тем более что шахтеры, уже имевшие опыт участия в таких акциях, знали: увидев живой заслон, состав сразу включает экстренное торможение. Все знали и то, что даже при экстренном торможении поезд движется триста, а то и пятьсот метров.
Обходчик окончательно осип, обессилел и повалился в жесткую траву на откосе насыпи. От разогретой земли шел легкий парок, сильно пахло мазутом, яркими пятнышками порхали над рельсами бабочки. Черный тепловоз быстро приближался. Он не только не включал торможение, но даже не сбавлял скорости.
– Ой, задавит! – раздался всполошенный женский вскрик.
– Что он, гад, делает! – охнул Василий Степанович.
– Пугает, проверяет, кто круче, – бодрился Степан.
– Да нет, не пугает! – испуганно выдохнул Сашок. – Ленка, давай с насыпи!
Васька на верхотуре испуганно тянул веревку: плакат, как капризный, не желающий взлетать змей, крутился и изгибался под легкими порывами ветра. А ведь, если не успеет подняться, то поездом его потянет, может и самого Ваську на рельсы сорвать! Потому и старается парень изо всех сил, дергает обжигающую ладони тугую веревку: успеть, успеть, ну еще немножко! А еще оттого ему страшно, что сверху особенно наглядная получается картина: рассевшиеся на рельсах люди и несущийся прямо на них состав! Ужас берет, мурашки по коже…
В это время взревел гудок и вспыхнул тепловозный прожектор. Это был сигнал, который поняли все. Поезд не собирался останавливаться!
Гудок ревел непрерывно, прожектор слепил глаза даже при дневном свете, вибрировали, прогибаясь, рельсы, дрожали шпалы. Литерный поезд шел в психическую атаку. Через несколько минут от перегородивших магистраль людей полетят кровавые ошметки. Шахтеры оцепенели, превратились в соляные статуи милиционеры, приподнявшийся на коленях обходчик переводил остекленевший взгляд с несущегося состава на обреченных людей.
– Разбегайтесь, вашу мать! Убьет! – ужасным голосом рявкнул майор Казаков. На этот раз его крик возымел действие, он вывел из оцепенения забастовщиков, и те вмиг поняли, что сейчас произойдет.
– Бегом!
– А-а-а!
– Спасайся!
Шахтеры сыпанули в разные стороны, сталкиваясь, падая, кувыркаясь по насыпи, отползая, – лишь бы оказаться как можно дальше от страшных рельсов, по которым с бешеной скоростью катились не знающие жалости колеса. Виктора Степановича выдернули из-под крутящегося лезвия в последнюю секунду, он даже ощутил волну разрезаемого стальной кромкой воздуха.
Ревущий состав пролетел над поверженными людьми, под поднятым, наконец, плакатом «Отдайте заработанное» и вскоре скрылся из глаз. Сирена смолкла, перестали дрожать рельсы, наступила тишина, в которой отчетливо слышались вздохи, стоны, тихие ругательства да женский плач.
Постепенно распластанные на насыпи люди начали приходить в себя, подниматься, осматриваться, ощупываться. Многие выпачкались мазутом от шпал, кто-то порвал одежду, кто-то исцарапался.
– Да что они, сказились? – неизвестно у кого спросила тетя Варя. – Ленка, Сашок, вы целы?
– Целы, целы, – Сашок нервно отряхивался окровавленными руками.
– Чего это с тобой?
– Да о щебенку ободрался…
– Послухайте, так они бы нас переехали! – ужаснулся Степан, вспомнив вдруг родную мову. – Переехали б, сто процентов! Вот тогда б остановились!
– Нет, – просипел путевой обходчик, сильно качая головой. – Недавно один алкаш из Садовой балки под него бросился. В клочья, конечно… А поезд дальше пошел. Как ни в чем не бывало… Я же вам кричал – это литерный… Кричал. А вы не понимаете, куда лезете… Сейчас бы все здесь лежали…
Майор Казаков нагнулся и поднял фуражку, но на голову почему-то не надел. Руки у него дрожали.
– Ну что, вашу мать, понравилось? Давайте, опять лезьте! Сейчас скорый на Москву пойдет! Лезьте, лезьте!
Но забастовщики стали медленно разбредаться в разные стороны.
– Видно, им команду дали не останавливаться, – тяжело выговорил прихрамывающий Виктор Степанович. – А чего: на рельсах-то сидеть нельзя, а если вылезли, то сами и виноваты! Нет, лучше голодовку объявим… Или заводоуправление пикетируем…
Охотников перекрывать магистраль больше не было.
Отца догнал возбужденный Василий.
– Слушай, батя, я такого страха натерпелся! Думал, вас всех по путям размажет!
Виктор Степанович угрюмо молчал. Он чувствовал вину перед сыном. Послал, старый дурак, на опоры… А случись что?
– Батя, а батя, а зачем у него на крыше рельсы?
– Где рельсы?!
– На крыше у этого поезда, что вас чуть не покрошил. Там рельсы, такие же, как под колесами.
– Не может быть, сынок, это тебе с перепугу почудилось.
– Да нет, я видел, они ведь блестят на солнце… Может, на случай аварии? Если перевернется, так и поедет?
– Не болтай ерунды. Как он рельсами по рельсам поедет? Тогда там колеса должны быть! Примерещилось тебе, сынок…
Милиционеры тоже медленно расходились. Немного успокоившись, Казаков вызвал линейное Управление внутренних дел.