Страница 8 из 31
— Где? — переспросил Андрей.
— Я уже и сам не вижу. Но курс засек. Эр-бэ-35! Эр-бэ-35! Молчит Грачев.
Впереди вздымались и пенились тонны воды, усиливался гул стихии. А где-то там, среди бурлящей кипени, дергался, как поплавок, рыболовный ботик.
— Сотый, сотый! Вы видите меня! Сотый!
— Вон! Вон он! Видишь? — вскрикнул Кряжев.
— Где? — спросил Андрей.
Он приник к маленькому квадрату толстого стекла, омываемого ветром и всплесками.
Но бот уже снова потерялся из виду. Рыбаков скрыл огромный вал, который надвигался стеной, неся на своей вершине клокочущую гриву.
Волна нарастала, громоздилась, высокая, обрывистая. Ударилась в скулу катера, осыпала его шквалом соленых брызг и укатила.
Катер содрогнулся, завалился набок и ухнул в пропасть, но силы поддержания выбросили его вверх, и Кряжев снова увидел «эрбушку».
Со сломанной мачтой она переваливалась с борта на борт, как игрушечный кораблик, брошенный в бурный поток весеннего разлива. Уже обреченный, потерявший управление рыболовный бот чудом удерживался на поверхности.
— Дадим буксир! Андрей, приготовь выброску, — отдал Кряжев привычную в этих случаях команду.
«Сотый», с риском разбиться о волноломы, влетел в ковш. На подобранном коротком буксире вкатилась за ним «эрбушка».
На причале капитан флота махал кулаком:
— Тянете резину. Вовремя уходить надо! Разобьет когда-нибудь. Дьяволы! А ты куда помчался, Кряжев! Зайди ко мне, побеседуем!
… Море кипело, колыхалось, стонало, а над берегом сияло солнце. Ветер сгибал вершины берез, свистел в ветвях, трепыхал листочками, а на земле лежала тишина. Тихо-тихо шептались травы. Кряжев уже более часа лежал в кустах и думал: «Уеду. А что потом? Получится, как та попрыгунья-стрекоза… И еще где-нибудь найдется подобный Кандюк, как сказал Лосев. Он прав. Зачем уходить? Кому не нравится, тот пусть уходит».
Ветер дул не ослабевая, гнал над головой обрывки туч, гнул непокорную березу.
«Нет, никуда я отсюда не поеду. А с механиком… С механиком я еще потолкую».
Кряжев полюбовался взволнованным заливом и по крутой тропе спустился вниз.
Зыбь закатывалась в ковш, и катер дергался, как пес на привязи. Он не касался бортами причала, отыгрывался на концах.
«Молодец, Андрей. Догадался дать оттяжку», — одобрил мысленно действия матроса Кряжев.
И, словно услышав его голос, вышел Андрей.
— Все на борту? — спросил Кряжев.
— Механика нет. Домой пошел.
— Кто разрешил?
— Ему никто и никогда не запрещал.
— А инструкция для кого? В ней ясно сказано: «… В штормовую погоду всем членам экипажа находиться на судне и нести вахту согласно расписанию…»
К катеру подошел капитан флота. Высокий, горбоносый. В черном, с капюшоном плаще он казался еще выше.
— Как дела, командир? — спросил он Кряжева. — Внял моим словам?
— Все в порядке.
— Вахта на месте?
— Как учили…
— Смотри! Прогноз двадцать метров в секунду, с усилением, — сказал и пошел горбатясь.
Кряжев запрыгнул на палубу, с ним заскочил Дик.
— Сбегай, Андрей, передай распоряжение Кандюку, чтобы шел на катер. А то, смотрю, наглеть начинает.
— Да он таким и был, только ему с рук сходило.
— Вообще-то здесь двое и не нужны. Достаточно Данилыча, а коль самовольничает… Мы лучше отпустим его помощника. Он в кубрике?
Андрей утвердительно кивнул.
— Знаешь, Олег, я бы сходил за Кандюком, но его, наверняка, нет дома.
— А где же он?
— Есть тут одна девка, помнишь, Кандюк разговаривал с ней на причале, когда мы пришли с ремонта?
— Что-то не припомню.
— Ну такая, черная, в рабочей куртке и больших резиновых сапогах.
— Они все здесь в резиновых сапогах.
— Ленка выделяется. Она ходит без платка, грудью вперед, в тельняшке.
— А-а, красивая. Вспомнил. А я думал, это его дочь.
— Кстати, она о тебе расспрашивала. Говорит, нравишься.
— Ну, да?!!
— Точно. Кандюк ее опутал. А отшить некому.
— Где она живет?
— Против дома Кандюка, вход со стороны моря. На окраине.
— Ладно. Зубри правила. Завтра экзаменовать будем. Считай себя без пяти минут судоводителем. Если что, гони за мной. Вход со стороны моря.
— Добро! — Андрей улыбнулся.
Кряжев шел вдоль берега, Дик бежал впереди. Возле неказистого домика, никак не вписывающегося в поселковую улицу, Олег остановился.
«Заброшенный, — подумал Кряжев. — По рассказу Андрея, это дверь ее, Лены».
Окно светилось желтым тусклым светом. Кряжев еще постоял, набираясь смелости, чтобы постучать в незнакомую дверь.
Отозвать механика и уйти было бы проще. А вот поговорить с девушкой…
«Эх, была, не была», — решил он.
— Кто там? — послышался робкий голос.
— Капитан «Сотого»!
За дверью воцарилось молчание, и тут же послышался приглушенный голос механика: «Не открывай. Скажи, что уже спишь. Пошли его подальше…»
— Аврал! Штормовая! Механика срочно на судно! Пусть выходит, пока я директора не вызвал! — И Кряжев снова затарабанил в дверь.
Потом передохнул, прислушался:
— Я ему устрою, — шипел Кандюк. — У меня много не наработаешь. Со мной шутки плохи.
«Ах ты, гадина!» — хотел крикнуть Кряжев, но лишь ударил ногой в дверь. Щелкнула задвижка, появился Кандюк.
Кряжев надвинулся на него грудью.
— Так вахту несешь! Склочник! Живо на катер…
Кандюк съежился, уменьшился в размерах, блудным котом проскользнул мимо Кряжева.
Кряжев пропустил вперед собаку и решительно вошел в комнату.
— Здравствуй, Лена! Извини, что побеспокоил. Меня зовут Олег. Барбоса не бойся. Это Дик. Лежать, Дик! Лежать!
Лена испуганно смотрела то на собаку, то на Кряжева. Видя ее растерянность, он улыбнулся. В глазах его бегали чертики.
— Можно, я у тебя немного посижу? Знаешь, наболтало сегодня так, что и на земле качает. А этого дядю гони! Пусть сидит со своей Кандючихой. Добродетеля нашла. Других, что ли, не хватает?
На смуглых щеках Лены выступили красные пятна.
— Ты что, советовать пришел? Я и без тебя найду, если надо.
Кряжев снова улыбнулся. Он стоял твердо, чуть расставив ноги, в своих больших кожаных сапогах. Кожаная куртка плотно облегала его плечи. На руке красовался якорь. Обрывок цепи, извиваясь, лег на острые стальные лапы.
— Садись, — пригласила Лена.
Огромная собака растянулась у порога, покосилась диковатыми жуткими глазами, зевнула и положила массивную голову на толстые лапы.
Лена смотрела на Кряжева. А мысли на тяжелых усталых крыльях летели в недалекое прошлое.
Железная дорога из Куйбышева до Владивостока, а там пересадка на пароход и неделя изнурительной качки. Девчата, что завербовались и ехали с ней, лежали пластом: укачались. А она ничего. Потом работа. Засольный цех, резиновые сапоги и рыба. Рыба, рыба. Незнакомая, непривычная работа, совсем не похожая на ту, сельскую. И люди — сильные, простые, щедрые. Понравилась и работа. Где ночь, где день… Путина. Она как уборочная страда. Ни выходных, ни отгулов. Потом пришла осень. Кончился лов, и их уволили. Началась суматоха. У кого на материке семьи, радовались, что едут, а ей уезжать не хотелось. Опять в эту глушь, где одни бабы… Вот тогда и появился Кандюк — механик катера, председатель завкома. Он будто прочитал ее мысли и, как это делают добрые дядьки, спросил:
— Что, дивчина, хочешь остаться?
— Еще бы, конечно, хочу, да разве оставят?
— Слушай меня, — говорит, — и я для тебя все сделаю.
— А что я должна?
— Да просто ты мне нравишься. Пойдем, я покажу твою будущую квартиру.
Он шел и рассказывал о льготах для жителей Севера, а она думала: «Не за так хлопочет — нравлюсь ему. Пускай. Не маленькая. А что пожилой, так лучше… не обманет».
Бабы на работе все допекали: «Замуж выходишь? Когда свадьба?» А Грачиха так прямо в лоб; «За кого идешь, за Кандюка? У него жена не померла еще, хоть и больная. Постыдись, девка. А то тиха-то тиха… Да в тихом болоте… А он, старый хрыч, шустро забегал. Общественное поручение, говорит. Что-то о других не очень печется».