Страница 26 из 37
Нащупав в кармане перочинный нож, я вынул его и раскрыл. С ножом как-то спокойнее. Переборов самого себя, я двинулся вдоль оград в ту сторону, откуда минуту назад доносилось жуткое волчье пение.
Вольер волков находится прямо под соседству с тем зданием, в котором скрылись охранники с собакой. И это еще более осложняло выполнение задачи, которую я перед собой поставил. Но, видимо, охрана пригрелась за чайком. Никто не появился оттуда, пока я подбирался к волчьему логову.
Вскоре я был уже напротив вольера и всматривался в полутьму, пытаясь отыскать в ней серого Шамана. Это было непросто. В центре вольера на горке, неплохо освещенной рассеянным светом фонарей, не было никого, а ближе к стенам тьма сгущалась, и я никак не мог ничего там разобрать. Пришлось приблизиться еще. Я сделал несколько крадущихся шагов и замер. Мне вдруг подумалось: «А что, если волк уже вышел на прогулку и сейчас следит за мной откуда-нибудь из засады? Может, уже готовится к прыжку…» Я крепче стиснул в руке открытый нож. Мне захотелось оглядеться, и я уже стал поворачивать голову, как приметил черную тень у самой стены вольера, ближе ко рву. Но я не был уверен, что это волк, а не камень. Вспомнив о фонарике, я извлек его из кармана, направил в нужное мне место и нажал кнопку. Луч выхватил круг на бетонной стене в десятке метров от меня и… я вздрогнул. С самого края этого круга прямо на меня смотрела пара горящих немигающих глаз. Там стоял Шаман.
Он стояли и не шевелился, и глаза его горели как два маленьких фонаря — казалось, не я его освещаю, а он меня. И позиция у зверя была на редкость удачной, чтобы сделать тот самый рикошетирующий прыжок.
Выключив фонарь, я медленно стал пятиться. Волк же оставался в тени. Отступая шаг за шагом, я отошел уже на приличное расстояние и позволил себе обернуться, глянуть, нет ли у меня за спиной каких-либо препятствий.
Ужас! Сзади из тьмы на меня смотрели точь-в-точь такие же горящие волчьи глаза, какие я только что видел в свете фонарика. Только эти глаза отражали свет лампы над входом в служебное помещение. Путь назад был отрезан.
Я повернулся так, чтобы не терять эти глаза из виду, а заодно держать под контролем возможный, на мой взгляд, прыжок Шамана. Впрочем, теперь я не был уверен, что в вольере именно Шаман. Может, там я видел волчицу, а Шаман — вот он, на свободе, и смотрит на меня из тьмы.
Теперь я отступал параллельно загородке вольера, спиной к главному выходу. Где-то за спиной у меня располагался и вольер погибших кенгуру. Холодок пробежал по телу, когда я вспомнил об этом.
Я все пятился и пятился и видел, что глаза, смотрящие из тьмы, тоже перемещаются за мной. И вдруг рядом с ними вспыхнули еще одни, и еще! Это было уж слишком. Откуда тут свободная волчья стая?
Я остановился. Замерли и глаза. Я повернулся и решительно зашагал прочь, постоянно оглядываясь. Глаза быстро понеслись за мной, и в область рассеянного света недалекого уличного фонаря выскочили четыре зверя. Это были не волки. Это были бродячие псы.
Но они двигались за мной короткими перебежками, не отставая ни на шаг, и вскоре их уже стало не четверо, а шесть. Целая свора! А вовсе не стая. Я остановился, встали и они. Мне стало полегче, когда я разглядел своих ночных преследователей. Но только что им было от меня нужно?
Один из псов был ко мне ближе других. Это его глаза я заметил первыми. И эти глаза по-прежнему пристально глядели на меня. Но и я стал смотреть на них так же прямо и пристально. Неожиданно пес опустил голову и стал медленно, крадучись, приближаться ко мне, глядя исподлобья. Я вдруг понял, что он сейчас бросится.
Быстро и резко я наклонился к асфальту, как будто за камнем, которого там не было, распрямился и, крикнув: «Пошли вон!» — запустил в разбойника своим потушенным фонарем. Пес сорвался с места, но бросился не на меня, а наутек, только пятки засверкали. Фонарь полетел ему уже вослед и, стукнувшись об асфальт, зазвенел разбитым стеклышком. Через несколько секунд всей своры простыл и след.
Я рассмеялся. Бродячие собаки — это не волки. Как с ними обращаться, меня когда-то научил папа. Брошенный камень, а то и просто движение «за камнем» в городе и деревне действует безотказно. Другое дело, когда собаки дичают на природе, тогда они опаснее волка, по крайней мере так пишут в книжках.
Мне больше нечего было делать в зоопарке. Шаман наверняка не пойдет этой ночью гулять, да и вряд ли ходил прежде. Я уже хотел отправиться к дырке, как вдруг где-то хлопнула дверь и до меня донесся злобный, быстро приближающийся, басовитый лай. Этого только не хватало — ко мне на всех парах летел ротвейлер. Такого пса камнем не отгонишь.
Я позорно бросился бежать, лихорадочно отыскивая путь к спасению; где-то за спиной слышались крики охранников.
Как хорошо, что, кроме старой территории зоопарка, существует еще и новая. Как удачно, что в прошлом году их соединили переходом, нависшим над Большой Грузинской. Пулей я взлетел по лестнице на этот переход и сверху заметил, что черный пес пронесся мимо. Затем я быстро перебежал по переходу на новую территорию и побежал направо вокруг большого пруда. Как хорошо, что зоопарк не выходит из стадии перестройки. Недостроенные вольеры на новой территории вплотную примыкают к стене. Они и спасли меня. Вскарабкавшись по их полувозведенным стенам, я преодолел ограду и оказался на свободе недалеко от Светкиного слоновника.
До утра было еще далеко. Мои часы показывали только половину третьего. Я не решался бродить по улицам, опасаясь нарядов милиции, но было холодно. Даже несмотря на мою экипировку, я начал подмерзать. Еще ведь и вспотел, когда бегал.
Надо было найти какое-нибудь пристанище. Переждав еще минут двадцать, я вышел на Большую Грузинскую и направился по ней вверх от метро «Краснопресненская». Вскоре сразу за зоопарком справа от меня появились жилые дома. На каждый дом не больше одного окна светилось, а то и вовсе стояли темные угрюмые громады. В одной из них я и нашел ночлег. На лестнице, под самой крышей. Там, на последней площадке, не очень-то чистой, средь окурков и настенных надписей, я поужинал, если прием пищи в три часа ночи можно назвать ужином. Однако банка тушенки оказалась совсем не лишней, она помогла скоротать мне время до открытия метро. Я даже задремал, привалившись спиной к стене.
Тут я почувствовал, как устал. Даже думать о деле толком не получалось. Но расслабляться было нельзя, мне еще надо успеть до школы смотаться в Узорово за котом.
Около пяти часов утра я вышел из своего убежища, отряхнулся и поспешил к метро. Все получилось удачно. На дачу я примчался к семи часам на первом автобусе. От остановки до дома и обратно, уже с Тимофеем под мышкой, я несся, что было сил. Старался не опоздать на тот же автобус, на котором приехал. Успел. В восемь я был уже дома в Крылатском, и мама, ворча, впихивала в меня чай с бутербродом, чтобы я и поел и не опоздал в школу. Больше всего она удивлялась, где я так умудрился на даче перемазать куртку. Я только пожимал плечами.
Я уснул на уроке английского, самом тихом уроке в нашей школе. Наталья Леонидовна, наша англичанка, так умеет проводить занятия, что и сама говорит вполголоса, и никто у нее не шумит, но все работают. А я не мог в тот день работать, вот и уснул. Прямо на парте.
Это, конечно, очень скоро все заметили, но Наталья Леонидовна запретила меня будить, и я проспал до конца урока. Зато на перемене все посмеялись и поиздевались надо мной на славу. Только Наталья Леонидовна не сказала ни слова. Она знала, что мне и так неудобно.
Все-таки хорошо, что я поспал. У меня появились силы для новых дел, который я хотел провернуть в этот понедельник.
После уроков я нигде не задерживался, даже не остался на обсуждение дискотеки, которую мы решили устроить нашим девчонкам к Восьмому марта. Ее Бирюков придумал.
— А чего им дарить что-то? Не маленькие уже, — сказал он, когда мы обсуждали это вопрос еще на прошлой неделе.