Шоу для завистницы

Глава двадцать шестая

Едва я открываю ключом дверь офиса, как на моем столе начинает трезвонить телефон.

— Ванесса Михайловна? — спрашивает меня незнакомый мужской голос.

— Да, это я.

— Говорят, вы хотели бы взглянуть на убийцу своей сотрудницы?

От неожиданности я вздрагиваю: ну и заявочки! Хоть бы представился, а то сразу как обухом по голове. Впрочем, я догадываюсь, что это работа Сергея.

— А вы кто? — все же интересуюсь я.

— Капитан милиции.

— Неужели вы его поймали?

На том конце трубки слышат что-то обидное для себя, потому что мужчина замечает с укоризной:

— Гражданка Павловская, вы же умная женщина. С высшим образованием. Кандидат наук. Неужели и вы хотите поучаствовать во всеобщей травле милиции?

— Всеобщей травле? — заикаясь, переспрашиваю я.

— Ну а как еще иначе можно назвать то, что льется на простого обывателя с экрана и дышит злобой со страниц книг! Вы смотрели хоть один фильм, в котором милиционер не брал бы взятки или не был бы тупоголовым болваном…

— «Улицы разбитых фонарей», — вспоминаю я, чтобы хоть немножко утихомирить расходившегося стража порядка.

— Разве что это, — нехотя соглашается он. — Так вы придете?

— Когда? — удивляюсь я.

— Прямо сейчас.

Эх, мне бы в душ, да немного поспать, да немного поесть.

— Конечно, приеду. Куда?

— В управление Западного округа. Я выпишу вам пропуск. Моя фамилия Демидов. Кабинет номер восемь.

Я сажусь в свою машину, еду в управление, где мне без слов подают пропуск, и на первом этаже без труда нахожу нужный кабинет. Стучу.

— Войдите! — слышится голос.

В небольшой комнате — два стола, компьютер, стоящий отдельно. Мне навстречу поднимается высокий, спортивного телосложения человек.

— Я — Павловская.

— Догадываюсь, — улыбается он. — Вы извините, что я на вас, как говорится, излил всю горечь… Но слышать каждый день всякие инсинуации в твой адрес — кому же понравится!

— Помните, из школьных сочинений? «Татьяна копила, копила и все вылила на Онегина!»

Он охотно смеется.

— Один человек попросил меня, чтобы я ввел вас в курс дела. Собственно, я собирался и так приглашать вас к себе, но поскольку убийство мы раскрыли по горячим следам, то и ваше свидетельство понадобится разве что в суде. Я подумал, как еще ввести вас в курс дела, если не дать поприсутствовать на допросе. Вы садитесь вот за тот дальний стол и можете чем-нибудь заняться. Например, написать для меня краткую справочку: сколько у вас в фирме сотрудников, чем они занимаются…

Он замечает, что при этих его словах я начинаю злиться, и говорит примиряюще:

— Мало ли кто что о вас говорит! Мы найдем и этого говорильщика или говорильщицу, которая спровоцировала смерть вашей девушки. Науськала на нее мужиков… Ну да вы сами это услышите. Сейчас его приведут.

Едва я успеваю с листом бумаги сесть за стол, как конвоир приводит какого-то здорового мужика под два метра ростом, кулаки которого будут, пожалуй, с голову ребенка. От одного его вида мне становится не по себе.

Но как, откуда он взялся? Я совершенно точно помнила, что он не появлялся у меня в офисе. Может, и Алина позволила себе то же, что Маргарита? Завела роман с этим… бугаем?

— Садитесь, гражданин Загоруйко, — приказывает бугаю следователь, — назовите свою фамилию, имя, отчество, год рождения.

— Загоруйко Иван Васильевич, — бодро рапортует тот, будто не в уголовном розыске находится, а в увеселительном заведении.

Забыв, что я должна сидеть незаметной мышкой, я смотрю на здоровенного мужика во все глаза. Милиция не ошиблась, он действительно убийца?

Я увлекаюсь своим разглядыванием и пропускаю начало разговора, но вроде не самое главное.

— Расскажите, где вы были двадцать первого января между двадцатью и двадцатью двумя часами? — требует следователь.

— У Фимки Гершнера, где же еще? — вальяжно ответствует Загоруйко.

— И что вы делали у гражданина Гершнера?

— Оттягивался по полной программе, — гыкает допрашиваемый.

Странно, что в этой запарке я так и не успела посмотреть, к кому я направила Алину согласно контракту на охранную деятельность. Но вспомнилось и так: Ефим Гершнер заказывал для себя охранницу сроком на две недели.

— У меня как раз много деловых встреч, и нужно, чтобы девушка постоянно присутствовала рядом со мной. Жить она будет во флигеле для прислуги… Машину она водит?

— Все девушки у нас водят машины, — проинформировала я клиента.

Чем-то тогда этот Гершнер мне не понравился. Сейчас не очень хорошо помнится. Может, своей заносчивостью? Мне часто приходится работать с обеспеченными людьми, но чтобы так себя вести! Помнится, тогда я мстительно подумала: чем мерзопакостнее вор, тем больше он о себе воображает! Некоторое время Гершнер работал директором Детского фонда, и ходили слухи, что он здорово погрел на нем руки… Но о том, что работа с ним будет чем-то опасна для Алины, мне и в голову не могло прийти.

— Кто еще был в доме?

Загоруйко пожимает плечами:

— Мало ли… Сколько у него слуг, вы у Фимки спросите.

— Гражданка Алина Караулова вам известна?

— Это Фимкина телохранительница, что ли? В тот день я ее первый раз и увидел.

— При каких обстоятельствах это произошло?

— Да что ты выё… — матерится Загоруйко, не обращая внимания на мое присутствие. — Я и так не отрицаю: был, видел, соучаствовал.

— В убийстве, — добавляет следователь.

— Ну, это как посмотреть.

Я смотрю на следователя. У Демидова дергается щека. Представляю, как ему хочется врезать по этой наглой роже! Неужели Загоруйко ничего не боится? Или он считает, что его связи помогут ему избежать наказания?

— У меня тоже, между прочим, имеется телохранитель. Варсис его зовут. И он вступился за своего хозяина, когда эта сучка… на меня напала.

Вступился за своего хозяина! Да тебя оглоблей не перешибешь, козел! Алина, она же всего шестьдесят килограммов весила. А этот… небось не меньше ста двадцати! Но если бы мне позволили, я бы показала этому быку, как по-настоящему можно напасть.

— Я запрещаю вам употребление подобных выражений! — говорит Демидов.

И тут Загоруйко делает вид, что только теперь замечает меня.

— А это кто, ваша секретарша?

— Не отвлекайтесь, гражданин Загоруйко. Почему Алина Караулова, как вы говорите, на вас напала?

— А кто ее знает, — глумливо усмехается тот. — Может, она не в себе была, на всех бросалась.

Демидов лишь стискивает челюсти, так что желваки ходят. Это же надо, иметь столько терпения! Гнусный тип просто над ним издевается.

— А где в это время был Ефим Гершнер? — продолжает он допрос.

— Приехал к нему кто-то, — охотно рассказывает Загоруйко. — Сижу жду, а его нет и нет. Ну, слово за слово, начал, как ее, Алину, говорите, расспрашивать: мол, где она училась, у кого работает и нельзя ли мне ее нанять…

Он довольно ржет.

— …типа поохранять мое тело!

Этот Загоруйко просто отморозок какой-то. Мне делается страшно. Выходит, в нашей стране в результате мутации образовался такой вот тип, который никого не боится и ничего святого для него нет?

— И эта телка, в натуре, вот так голову вскидывает и говорит: «Нельзя!» Прикинь, я офигел: ну разных баб по жизни видел, а таких наглых — никогда. Я ей и выдал: кто она и что из себя представляет. И что я ее с потрохами могу купить. Телохранительница, блин! Баба может хранить мое тело только одним способом…

— То есть вы хотите сказать, что ничего не делали, а только сидели и в непристойных выражениях оскорбляли гражданку Караулову?

— Оскорбляли! — передразнивает его Загоруйко. — Подумаешь, фря!

Почему-то именно это странное слово, которого я прежде никогда не слышала, выводит меня из себя.

— Ну ты, шкаф безмозглый, — говорю я, — неужели никто до сих пор не попытался вырвать твой поганый язык?

Загоруйко пытается встать со стула, но Демидов орет: