Страница 18 из 53
Михаил Иванович смущается.
— Видите ли, я бы не хотел тащить за собой своих ребят. У них такой специфический вид… То есть я не имею в виду, что они такие лобастые быки, но ходить с охраной на серьезные переговоры… И при этом Анатолий Викентьевич категорически не соглашается отпускать меня на переговоры одного… Кстати, вы знаете английский язык?
— На уровне разговорной речи, — неуверенно поясняю я. До сего момента знание языка у телохранителя никому из наших клиентов не потребовалось. Я, глупая, гордилась тем, что его знают большинство моих девушек. А сама-то!
И ведь могла бы всерьез заняться английским языком. Немного подучила его, когда сдавала кандидатский минимум, и все. Глубокое погружение откладывала на потом, и вот теперь самый обычный вопрос насчет языка ставит меня в неудобное положение.
— Этого достаточно, — оживляется он, — я вас так и представлю как свою переводчицу.
Как ни привыкла я к причудам наших клиентов, Найденов меня удивляет. Выходит, ему требуется телохранитель-переводчик?
— А если я что-то не так переведу?
— Не важно. Я все пойму.
— Но если вы в достаточной мере знаете английский…
— Услуги переводчика дадут мне возможность подумать. Мне предстоят очень важные переговоры… Понимаете, мне никак нельзя ошибиться. И в то же время противная сторона не должна видеть мои колебания или из-за нехватки времени на раздумье получать слишком быстрые ответы…
— Понимаю.
А впрочем, какое мое дело? Клиент всегда прав, как говорила советская торговля. Если ему нужен телохранитель, пусть заплатит.
Некая мысль медленно ворочается в моем мозгу. Очень кстати выпадает мне эта московская поездка. Я смогу навестить кое-кого… Представляю, что скажет Катя. Что-нибудь вроде:
— Поедешь хоронить свои страхи?
Хотя она не права, я вовсе не боюсь Лавровых, но мне надо… В этом месте я всегда буксую: чего такого мне надо? Добиться признания? Уважения? Слез раскаяния?
Ничего не ранит человека так, как равнодушие. Ты себя уважаешь, считаешь неординарной личностью, целой крошечной вселенной, а тут приходит некто с презрительной улыбкой…
— В случае удачной поездки фирма выплатит вам премию.
— Спасибо, — киваю я. Прежде мне премию не платили. Разве что лично девчонкам, но ни одна мне в том не призналась.
— Вас подвезти? — спрашивает Михаил Иванович, когда все формальности улажены.
— Спасибо, я на машине.
Выхожу на свежий воздух. Дождь кончился, и небо наполовину очистилось, словно кто-то огромной лопатой отбросил тучи к северу, где они так и лежат черной кучей, и одновременно расчистил пару голубых окошек, сквозь которые проглядывают солнечные лучи.
Сев за руль, прежде чем тронуться, я набираю телефон Кати.
— Ты очень занята?
— Приезжай, для тебя время найдется.
Она и в самом деле занята. Прикалывает кружева к чему-то воздушному, надетому на манекен.
— Чего хотишь? — Она нарочно коверкает язык.
— Мне нужно купить у тебя парочку нарядов: деловой костюм и вечернее платье.
— У тебя все это есть, — говорит она с булавкой во рту.
— А я хочу новое.
— Интересно! — Катя садится прямо на пол и смотрит на меня снизу вверх. — С хорошим человеком познакомилась?
— Еду в командировку в Москву.
— С кем-то, вызывающим у тебя положительные эмоции! — настаивает она.
— Понятное дело! — соглашаюсь я.
А что, Михаила Ивановича вполне можно счесть именно таковым. Кате, наверное, он бы понравился. Мне же… В самом деле, почему я-то на него никакого внимания не обратила? Почти.
Нет, шесть с чем-то там лет назад со мной явно что-то произошло. Небось биоэнергетик сказал бы: порча! Меня так отвратило от мужского пола, что я напоминаю себе о нем лишь вследствие физиологической необходимости.
Не буду я говорить Кате, что хочу найти адрес Лавровых и заявиться к ним в гости. Давно пора с этим кончать!
— А как его звать?
— Представляешь, Михаил!
— Это что, какое-то знаковое имя?
— Для меня — да. У меня сын Михаил, отец Михаил…
— Михаил коров доил, — бормочет Катя, опять что-то прикалывая.
— Так я не поняла: будут у меня наряды или нет?
— Будут. — Она поднимается с пола и коротко взглядывает на часы. — Заедем, возьмем осетинского пирога — и ко мне домой.
С некоторых пор у нас в городе появилось несколько торговых точек, где продают эти самые пироги. Круглые, горячие, с сыром. У меня при одной мысли о таком пироге даже подводит живот. Еще бы, я сегодня так и не позавтракала!
Дома у Кати — выгороженная из прихожей — имеется гардеробная. И там, как в хорошем театре, каких только декораций, то есть костюмов, нет!
Иной раз она просит меня надеть ту или иную вещь и походить перед ней. Она смотрит на меня задумчиво и что-то черкает в своем блокноте.
— Что это тебе дает? — удивляюсь я.
— Новое — хорошо забытое старое. Здесь — копии моих самых удачных моделей.
— И все — моего размера.
— Может, и так, — пожимает она плечами. — Сорок восьмой размер — самый ходовой в среде деловых женщин. Тех, что уже не юные девчоночки, но и женщины, не позволяющие себе расползаться.
— Так ты что же, хочешь надеть на меня то, что было в моде когда-то? — интересуюсь я, поднимаясь к ней на второй этаж.
— Не ворчи, — говорит Катя, отпирая дверь. — Я не собираюсь тебе ничего навязывать, просто мне кажется, что кое в каких моделях ты будешь неотразима. А еще я хочу убедиться, что морально они ничуть не устарели. Вот увидишь, мы его зацепим по самые жабры!
— Кого? — недоумеваю я.
— Того, ради которого ты решила приодеться.
Ах да, я же совсем забыла свою легенду! Обычно я ничего не скрываю от Кати, но теперь… Она вообще настроена против семейства Лавровых. Еще бы, она ведь не вступала с ними в контакт. Просто подруга всегда за меня переживает и когда почему-либо о Лавровых заходит речь, обзывает Марину Константиновну старой аферисткой.
Всякую попытку к отвергнувшей меня семье приблизиться Катя безоговорочно считает унижением и наверняка не одобрит моих планов. Но мне это необходимо. Клин клином вышибают. Я должна избавиться от этого куска льда, насильно втиснутого в мою живую душу. Он мешает мне жить.
Хорошо, что Катя как раз теперь удалилась в свою гардеробную и не видит моего остановившегося взгляда. Она тут же закричала бы: «Опять?!»
Появляется она с шикарным бархатным пиджаком в руках и говорит:
— Видала? Недавно бархат был неактуален, а сейчас самый писк! Будешь надевать под него ту бежевую кофточку, что я подарила тебе на Новый год, и черные брюки. А это…
Она медлит и торжественно вынимает из кармана комок какой-то материи.
— Твое вечернее платье!
— Вот эта тряпочка? — Я касаюсь его пальцем.
— Тряпочка! — передразнивает Катя. — Темнота! Это ткань будущего. Натуральный шелк всего с небольшой добавкой синтетики. Надень!
Я проскальзываю в нечто невесомое, которое легко обнимает мою фигуру.
— Блеск! — радуется Катя. Смотрит задумчиво. — Но это, конечно, для безупречных фигур, потому что она подчеркивает каждую лишнюю складочку на теле… Ничего, ты себе пока можешь такое позволить.
— Что значит пока? — громко возмущаюсь я.
— Мы все не молодеем, милочка!
На этой грустной ноте я покидаю дом звезды модельного бизнеса, но уже закрывая за собой дверь, я вдруг вспоминаю: а о самом главном я так и не поговорила — и возвращаюсь.
— Катя!
— Ты все еще здесь?
— За Мишкой присмотришь?
Она смотрит укоризненно и говорит, нарочито растягивая слоги:
— Ес-тест-вен-но! Тем более что в самом скором времени и тебе придется отрабатывать свой долг мне.
— Какой долг?
Определенно я сегодня приторможена.
— Здрасьте! Мне тоже нужно кое-куда ехать.
— В Европу, что ли?
— В Страсбург. В твоих устах слово «Европа» прозвучало как Крыжополь.
— Ах да, прости, я забыла добавить протяжного завистливого выдоха. Кто-то поедет в Европу, а кому-то сидеть во второй части этого названия.