Страница 37 из 53
В доме было тихо, как бывает лишь глубокой ночью. Я скользнула взглядом по часам — половина четвертого. Голова была тяжелой и будто забитой всяким мусором, но спать не хотелось. Может, выпить?
Я достала из холодильника початую бутылку водки, с полки хрустальный бокал, налила и залпом выпила половину. Странно, что обычно я запиваю водку чем-нибудь, в противном случае она встает в горле колом, но на этот раз спиртное проскочило как вода. И зажженная сигарета воспринялась как привычная, не заставила меня кашлять… Все происходило так, будто я в один момент стала другим человеком потому, что этого требовали обстоятельства моей жизни.
Значит, вот как обернулась моя ломка. Так я назвала собственный поступок, мне несвойственный. Тот, когда я уступила домогательствам Забалуева и сделала то, чего прежде никогда не делала.
С другой стороны, что-то здесь было не так. Вместе с капитаном Мурашовым я чуть было не поверила анонимному письму, будто Забалуев ради меня мог пойти на убийство. Здесь дело даже не во мне. Забалуев вовсе не дурак, и он мог понять, что та ночь между нами оказалась для меня вовсе не позором, а потрясением, открытием меня самой как женщины.
Наверное, и для постели, и для жизни мне просто нужен был мужчина постарше, тот, кто бы понял меня и в какой-то момент сумел бы подчинить, забрать под свою власть, где я бы могла предстать совсем другим человеком, раскованным и свободным.
Бедный Женя! Он умер, так и не узнав, что я не просто предала его ради него самого, а уже тогда поняла, что, увы, не мой муж — моя половинка и мужчина моей жизни.
Не подходила мне роль наставницы и воспитательницы при моем муже, а он, похоже, инстинктивно этого ждал. Твердой руки. Непререкаемого авторитета. Для этого я была слишком слаба… Нет, не слаба. Просто другая.
Забалуеву не надо было никого из-за меня убивать, потому что я и так принадлежала ему. Мы оба это знали, и если я дала себе слово больше с ним никогда не встречаться, то это ничего бы не изменило. Это был мой мужчина, как ни кощунственно сегодня это звучало.
Потому он и приглашал меня к себе на работу, и звал с собой в ресторан как свою женщину, и был страшно удивлен, что я упираюсь и не хочу понимать очевидного.
Наверное, он все равно каким-то образом бы добился, чтобы я стала с ним встречаться. И ему не помешал бы живой Женя, вот почему ему не нужно было его убивать.
Но тот, кто написал это письмо, решил свалить именно Забалуева, обвинив его в убийстве. Неужели моего мужа убили только поэтому?!
Конечно, нет. Просто для кого-то его убийство оказалось удачным совпадением, решением какой-то проблемы…
И тут заквакал домофон. И это в половине седьмого утра! Как, однако, быстро пролетела ночь! И я не удивилась, когда услышала голос моей подруги Александры:
— Кто-кто, я и не в пальто! А не мешало бы, потому что утро нынче холодное, как на Северном полюсе!
Так уж и на полюсе! Просто вчера прошел дождь, и сегодня с утра было градусов двадцать, температура не для легкого сарафана на тонких лямках. Я открыла ей дверь и сразу поставила на огонь джезву — Шурик всегда и везде первым делом требовала сварить ей кофе.
Господи, как вовремя она пришла! Моя единственная любимая подруга, которая всегда появлялась в нужный момент, тогда, когда я сходила с ума, занимаясь то ли самоедством, то ли ревизией прожитой жизни…
— Ну да, это я, и нечего смотреть с таким удивлением. Смотри лучше за кофе!.. Ого, это ты столько окурков в пепельнице наскирдовала? А мне врала, что не куришь!
Коричневая пленка на поверхности воды с кофе собралась в аккуратный кружок, и я сняла джезву с огня, выливая в две чашки дымящуюся жидкость.
— Давно здесь сидишь? Судя по окуркам, часа три, не меньше. Угадала? То-то же!.. Опять уставилась! Чего здесь непонятного? Я сплю с Мурашовым, и он полчаса назад пришел ко мне домой. Немного вздремнуть. У нас горячая постель. Один приходит, а другой встает и уходит. Освобождая постель. То ли во Франции, то ли еще где так сдавались койки сменным рабочим, и они назывались «горячая постель». Один грел ложе для другого, и так круглосуточно… Ты меня не слушаешь?
— Слушаю, — вяло отозвалась я.
Шурик своим приходом подействовала на меня таким образом, что напряжение, поддерживавшее до того времени во мне силы и способность к размышлению, вдруг таинственным образом стало куда-то утекать. Наверное, потому, что прежде я была одна и вынуждена была собираться в кулак, а теперь я как бы мысленно переложила если и не всю ношу, то солидную ее часть на плечи подруги.
— Представляешь, я как услышала его рассуждения на тему твоего романа с Забалуевым, так хохотала: это же надо придумать! Ты — и роман с каким-то бизнесменом! Да более верной жены, говорю, Савушка, ты не найдешь во всем нашем городе! Он начал мне заливать: анонимка, то да се, не бывает дыма без огня, а я ему: куи продэст? Кому выгодно? Если у них роман, значит, Лена его любит? А он: вовсе не обязательно! Глупый, говорю, ты, Мурашов!..
— Прости меня, Шурик, — пробормотала я, и она сразу будто очнулась.
— И я еще езжу тебе по ушам! Ты небось сегодня и глаз не сомкнула. Пойдем, я уложу тебя в постель!
— Нет!
Я дернулась так, словно подруга собиралась вести меня в пыточную.
— Ты чего, Ленуся? — испугалась она.
— Только не в спальню!
Отчего-то мне представилось, что там, на нашем супружеском ложе лежит мертвый Женя и ждет меня, чтобы обнять. Я даже отчетливо представила себе, как он откроет глаза, потрогает дырку на виске и скажет:
— Надо же, как меня угораздило!
Я спрошу:
— Кто это тебя?
А он:
— Можно подумать, ты не знаешь!
Наверное, Шурика испугал мой остановившийся взгляд. На несколько мгновений я так глубоко ушла в себя, что стала рисовать эти страшные подробности в моем воспаленном мозгу.
Я грезила наяву, с каждой минутой все глубже погружаясь в какое-то мистическое состояние, в котором мое сознание будто преломлялось и разваливалось пополам.
Умом я понимала, что мысли мои — сплошная чушь, что со мной не все ладно, но новые ощущения властно тянули ко мне свои щупальца. Я словно заглядывала в бездну, где не было ни образов, ни отчетливых звуков, только ощущение, что, если я подойду ближе и посмотрю попристальнее, я наконец увижу нечто, после чего мне сразу все станет ясно…
Впрочем, Шурика трудно чем-то испугать всерьез. По крайней мере в тот момент, когда она видела мое ненормальное состояние и считала, что должна спасти меня любыми средствами.
— Ты хочешь лечь в гостиной или в гостевой комнате? — спросила она.
Таким образом мы называли свои комнаты. Гостиная — та, в которой собиралась наша семья, и гостевая — та, в которой мы укладывали остававшихся у нас на ночь друзей.
— В гостиной, — сказала я, потому что вдруг ощутила в себе чуть ли не боязнь замкнутого пространства, а гостиная в тридцать квадратных метров никаких ассоциаций с замкнутостью у меня не вызывала.
— Я, пожалуй, тоже здесь прилягу, — решила Шурик, устроив меня и располагаясь на маленьком узком диванчике напротив. — Савелий не дал мне доспать… Кстати, а за что ты попросила у меня прощения?
Шурик говорила сама, почти не ожидая от меня ответа, но на этот раз ответ последовал.
— Потому что я не рассказала тебе о своих отношениях с Забалуевым. Собственно, это было между нами всего один раз, и больше встречаться с ним я не собиралась. Так что можно ли нашу встречу назвать романом?
— Конечно, нельзя! — решительно отозвалась подруга, укладываясь на неудобном ложе и свешивая с него ноги. — Какой же это роман? Так, небольшой рассказик! Но о нем ты меня просветишь как-нибудь потом… Знаешь, это даже хорошо, что я ни о чем не знала. В противном случае я не смогла бы защищать тебя перед Мурашовым так истово. Актриса из меня плохая… Нет, в самом деле, хорошо, что я ничего не знала!