Страница 18 из 53
У проходившей мимо стюардессы с тележки с напитками я взяла бокал красного вина, достала из сумки две груши, одну из которых положила на стол Забалуеву, и стала потихоньку попивать, рассеянно взглядывая в иллюминатор на будто неподвижные облака.
Забалуев посматривал на меня с интересом и ничего не говорил, только едва заметно усмехался.
— Что, нравится? — поинтересовалась я.
— Очень, — теперь уже открыто ухмыльнулся он. — Высший пилотаж! Ай да Юрик, ай да сукин сын! Есть женщины, которых уговорить невозможно, тогда что нужно сделать?
— Что? — глупо переспросила я.
— Создать для них безвыходную ситуацию.
— Вы хотите сказать, что обманули меня? — метнулась в голове шальная мысль, тут же вырвавшаяся на свободу в виде этой беспомощной фразы.
— Обижаете, госпожа Рагозина. Разве не вы писали в своем очерке, что Забалуев всегда держит данное слово? Вот увидите, через два дня счастливый муж заключит вас в свои любящие объятия…
Два дня! Да кончатся ли они когда-нибудь, если даже самолет, вместо того чтобы мчаться по небу, ползет, словно доисторическая «этажерка»! И какими глазами я посмотрю на своего мужа, когда все это наконец кончится?
— Теперь куда, в гостиницу? — ехидно поинтересовалась я, когда мы, выйдя из здания аэропорта, сели в такси.
— Нет, Елена Михайловна. — Забалуев посмотрел на меня даже с негодованием: мол, как я могла такое подумать, только одно на уме! — Сначала мы с вами поедем на металлургический комбинат. У вас фотоаппарат с собой? На отдых нам с вами еще надо заработать.
— Фотоаппарат? — обалдело переспросила я. — Нет, а что, надо было взять?
— Конечно же! Я как чувствовал. Прихватил свой.
Он открыл кейс и передал мне дорогущий — я знала эту марку — цифровой фотоаппарат. А ведь я собиралась объяснить ему, что у нас в газете есть фотокорреспондент и корреспонденты пишущие обычно ничего не фотографируют. Им бы записать то, что слышат!.. Но он же с нами не летит! В другие-то края. Да и с таким фотоаппаратом никакого особого умения не нужно было. Нажимай себе на кнопку, и все.
— Думаете, я смогу еще и материал в газету привезти? — удивилась я.
В самом деле, мое будущее грехопадение настолько затмило мой разум, что я даже не подумала о выполнении своего профессионального долга. Ведь и редактор выдавал мне свои напутствия. Но мне казалось, на самом деле он от меня никакого репортажа не ждет, а прекрасно знает, куда и зачем я лечу с Забалуевым.
— А разве вашим читателям не будет интересно знать, откуда наш край получает больше половины всего металла?
Мне стало стыдно: журналистка, называется! Если перевернуть ситуацию с ног на голову, меня, пожалуй, можно было бы упрекнуть в том, что я только о сексе и думаю.
На самом деле комбинат произвел на меня огромное впечатление. Я с удовольствием щелкала объективом, разговаривала с работниками комбината и сменила вторую пленку в диктофоне. Хорошо, хоть его по привычке я прихватила с собой.
Работа позволила мне забыть, зачем я сюда приехала, и только в два часа дня мы наконец освободились, чтобы отправиться на обед в небольшой уютный ресторанчик. А потом поехали на машине, выделенной нам главным «сбытчиком» комбината, — она возила за нами наши дорожные сумки, — в гостиницу.
Забалуев взял для меня одноместный номер, а для себя — люкс, пояснив при этом, что его номер — для нас обоих, а свой номер я буду использовать лишь как гардеробную комнату.
— И кроме того, для всех интересующихся, разные номера у нас — прекрасное алиби, — добавил он. — Правда, я умный?
— Правда, — кивнула я, наблюдая, как он одной рукой сгребает наши сумки.
Поневоле я опять обратила внимание, как ходят под пиджаком его мускулы. Штангой в юности занимался, что ли? И вообще стала потихоньку разглядывать того, кого я была «обречена судьбою властной» взять себе в любовники.
— Я же понимаю, что ты пока еще не привыкла, — шепнул он, когда мы заполняли карточки, — зайдешь, разберешь свои вещи, и ко мне, а я пока закажу в номер десерт. По-моему, сегодня мы заслужили свой отдых.
У меня предательски дрогнуло сердце. Я мысленно окрестила свое настроение так: «Приближается время расплаты!»
Но потом я прикрикнула на саму себя: «Перестань! Все равно отступать поздно, да и вряд ли он по натуре садист, пытает женщин в постели, потому и подступает к ним таким нетрадиционным методом. Может, он комплексует по какому-нибудь поводу? Например, имеет на теле уродующий шрам. Или смешную татуировку на интересном месте…»
Мысленно посмеявшись над Забалуевым, я потихоньку пришла в себя.
Как-то особо украшать себя не стала. У меня имелось в гардеробе вечернее платье, но я посчитала излишним наряжаться, идя на предательство. Потому я надела хлопчатобумажные белые брючки и голубой свитерок, который мне был к лицу. Совсем уж превращать себя в чучело не хотелось. Все хорошо в меру.
А вообще я напоминала самой себе взрослую Алису, попавшую во взрослое же Зазеркалье. Что я делала! Почему следовала законам этого самого Зазеркалья? Почему не останавливалась, а шла в пасть к удаву, точно зачарованный им кролик?
Может, кому-то мои сентенции показались бы смешными: подумаешь, ради спасения своей семьи переспать с мужчиной, притом не из самых неприятных. А если точнее, с мужчиной интересным, на которого я, не будь замужем, вполне могла бы обратить внимание.
Но это у меня было, видимо, тоже на генном уровне: семья — это свято. Муж — единственный мужчина. Заводить любовника — не для меня. И если бы не это безвыходное положение, я ни за что не стала бы изменять своим принципам.
— Прекрасно! — встретил меня восхищенным возгласом Забалуев. — Какой миленький домашний костюмчик. Я боялся, что ты наденешь вечернее платье и будешь такая отстраненно-холодная, как на официальном приеме!
Он усадил меня на стул за накрытым столом и предложил:
— Первым делом пьем на брудершафт, потому что, если ты и теперь будешь обращаться ко мне на вы, я просто не буду знать, что делать!
Впрочем, в его словах я усомнилась, потому что Забалуев, я думаю, всегда знал и знает, что делать. Например, несмотря на восторженную дань моему домашнему виду, сам Юрий Иннокентьевич был одет в смокинг… с бабочкой! Но при этом он вовсе не казался холодным и официальным. Меня забавляло несоответствие нашего одеяния. Настолько, что в какой-то момент я вообразила, будто смогу быть хозяйкой положения и, кто знает, может, сумею избегнуть того, чего мне так откровенно не хотелось делать.
Ничто так не изматывает человека, как ожидание. Мы сидели за столом, Забалуев ухаживал за мной, рассказывал анекдоты — он знал уйму анекдотов — и при этом постоянно украдкой наблюдал за мной. Под его взглядами я напоминала себе наколотую на лист бабочку, которую изучает хорошо знакомый с разновидностями бабочек биолог.
А я никак не могла расслабиться и, наверное, походила на смертника, так долго ждущего смертной казни в своей одиночной камере, что уже и сам призывает этот последний день, чтобы все скорее закончилось.
Интересно, он отдаст распоряжение насчет моего мужа, когда мы вернемся на родную землю, или он это уже сделал перед нашим отъездом?
Я поймала себя на том, что, сидя за столом, ломаю пальцы, да еще с хрустом. Такого я никогда прежде не делала. Определенно в последнее время что-то случилось с моими нервами.
Да и как такому было не случиться? Час за часом я наблюдала, как мучается, тщетно ищет выход мой муж. Час за часом я боролась с собой, запретив себе думать, что этот самый выход в моей власти. Час за часом я набиралась мужества, чтобы решиться и ответить согласием на непристойное предложение Юрия Иннокентьевича…
— …В коридоре финансовой академии лежит пьяный. Проходит мимо него декан. «Студент?» — «Студент!» — «Какой курс?» — «Двадцать семь рублей восемьдесят две копейки!»
Забалуев хохотнул и вопросительно посмотрел на меня. Он заметил, что я отвлеклась, и я тут же поспешила вернуться обратно.