Страница 71 из 77
— Правда? — Евгения поднимает на него засветившиеся надеждой глаза.
— Конечно, правда! Компрессионный удар позвоночника — штука коварная, но мы будем надеяться на лучшее… Меня зовут Евгений Леонидович, я лечащий врач вашего мужа.
— А я — Евгения Андреевна.
— Вот видите, мы к тому же и тезки… Ночью, думаю, он придет в себя. Позовете дежурного врача.
Он уходит. Может, и правда поесть? Но она не чувствует аппетита.
Палата похожа на те больничные заведения, которые показывают в западных фильмах. Разве что приборов, контролирующих состояние больного поменьше. Зато помещение новое, а белье на постели белоснежное. Недаром говорят, что четвертую горбольницу курирует сам мэр города.
К ночи Толян все ещё не приходит в себя, но медсестра объясняет ей, что вводит ему вместе с другими лекарствами и снотворное.
— Пусть поспит до утра, а то проснется часа в два ночи. Да и вам нужно поспать…
Евгения своими воспаленными от волнения мозгами не сразу понимает: сестричка колет больным снотворное, чтобы среди ночи её никто не беспокоил.
Часов в одиннадцать санитарка приносит в палату раскладушку и белье.
— Леонидович распорядился. Но в семь утра это надо убрать, у нас здесь спать не положено.
В коридоре за дверью на стене висит бесплатный телефон-автомат. Похоже, народ совсем одичал и такую мелочь воспринимает как неслыханную роскошь. Евгения наблюдала, какими удивленными становятся лица больных и родственников, когда они дозваниваются куда надо без жетона.
Перед концом рабочего дня Евгения звонит шефу. Оказывается, Кузнецов уже успел его предупредить, так что Валентин пеняет ей даже с некоторой обидой:
— Могла бы и не сомневаться, Женя, что я тебя пойму. Будь там столько, сколько нужно… Как он?
— Пока без сознания.
— Ты надейся на лучшее. Верь!
— Я верю.
Мать, которой она тоже позвонила, неожиданно разволновалась.
— Ты-то сама как себя чувствуешь?
— Нормально. Что со мной сделается?!
— Знаешь, — предлагает Вера Александровна, — я могла бы возле него посидеть, пока ты сходишь домой, примешь душ, переоденешься…
— Спасибо, мама!
Евгения тронута. Действительно, хорошо бы переодеться во что-нибудь более легкое, домашнее — ведь под белым халатом у неё вязанное из ангорской шерсти платье!
Всю ночь Евгения спала, как на иголках. Все время ей казалось, что Толян зовет её. Она просыпалась, прислушивалась к нему, но он по-прежнему лежал без движения, так что она даже проверяла, бьется ли у него пульс!?
С пяти утра её уже бросает в дрожь при каждом шорохе извне. Толян пугающе неподвижен. Так люди не спят! К приходу медсестры она полностью "дозревает".
— Что вы собираетесь ему колоть?
— То, что назначил лечащий врач.
— Нужно, чтобы доктор осмотрел его сейчас!
Она становится возле кровати Толяна и закрывает его собой.
— Дежурный врач к нему даже не подошел!
— А зачем? Больной без сознания. Скоро лекарство подействует…
— Я не дам его колоть!
— Какая вы странная! — морщит нос медсестра. — Вы же не медик! Как можно чего-то требовать, когда сам в этом не разбираешься?
— Позовите врача! — твердо говорит Евгения.
— Когда ваш муж очнется, вы сами прибежите ко мне и будете умолять сделать ему укол!
Евгения опять садится на своё место у кровати и берёт безжизненную руку Толяна. Может, она неправа? И дежурный врач вовсе не должен навещать больного, который сё равно без сознания? Дал медсестре указания, и спи спокойно!..
— Опять народная медицина борется с официальной? — весёлым голосом произносит молодой мужчина в ослепительно белом накрахмаленном халате, чисто выбритый и благоухающий дорогим одеколоном. У Евгения Леонидовича халат голубой, а у этого… Но она вовсе не собирается вникать, что у них и как! — Чем недовольна жена нашего больного? Кстати, я отношусь к тем врачам, которые считают, что присутствие родственников в реанимационном отделении — нонсенс!
Евгения упрямо закусывает губу: она не даст так бесцеремонно на себя наезжать! Если надо, и до главного врача дойдёт!
— Гм-м… — покашливает врач на её настороженное молчание — ждал, что она станет просить прощения? — Что вас беспокоит?
— Его неподвижность! Со вчерашнего дня он не пошевелился!
Теперь она вспоминает, что вчера, ближе к полуночи, этот врач заглядывал в палату. Но только для того, чтобы спросить:
— Жалобы есть?
Он проверяет пульс Аристова, и в глазах его мелькает беспокойство.
— Ирочка! — тревожно бросает он проскользнувшей в дверь медсестре. — Позвони Зинаиде Емельяновне — она сегодня как раз дежурит. Пусть срочно подойдёт! А ты принеси…
Он вполголоса перечисляет названия лекарств, которые в ушах Евгении отзываются бубнящей абракадаброй. Но одно она понимает: неподвижность Толяна вовсе не так естественна, как пыталась убедить её медсестра.
Через несколько минут к двум, уже знакомым ей медикам, присоединяется третья — величественная женщина со строгим неулыбчивым лицом.
— Это ещё что за посторонние? — спрашивает она.
Евгения покорно выходит и без сил опускается на низенькую, обитую коричневым дерматином, кушетку. Она сидит так пять минут или полчаса, не ощущает, и приходит в себя от того, что строгая врачиха трогает её за руку. В руках её маленький кожаный чемоданчик, которого поначалу Евгения не заметила.
— Говорят, ты бузила? Врачу указывала? Молодец! Вовремя подняла тревогу.
И уходит. Евгению не удивляет её "ты" — Зинаида Емельяновна похоже, ровесница её матери.
На второй день Аристов приходит в себя. Пробуждение его сознания она чуть не прозевала. Сидела как обычно рядом и держала в руке его потеплевшую наконец руку. Евгения прижимает её к своей щеке и вдруг чувствует, как пальцы Толяна, неловко скользнув, гладят её. Очнулся! Наконец-то!
— С возвращением! — улыбается она.
— Ты пришла, — говорит он.
— Пришла! — хмыкает Евгения. — Я здесь уже двое суток!
"Только на два часа домой бегала!" — добавляет она про себя.
— И спала возле меня? Когда я лежу на спине, я храплю. Я мешал тебе спать!
— Боже, о чём ты думаешь: храпел! Да ты едва дышал!
— Жень, позови санитарку!
— Я всё сделаю сама.
— Ещё чего! И побыстрее! Я двое суток терпел!
Она бегом выскакивает из палаты, находит санитарку и просит:
— Пожалуйста, зайдите во вторую палату…
И суёт ей в кармашек халата пятёрку.
— Это что же, муж жену стесняется? — удивляется женщина.
— Мы недавно женаты. Он ещё не привык.
— А-а-а, тогда понятно, — кивает санитарка и через некоторое время выходит с уткой. — Пришёл в себя, слава Богу. А это ничего, обвыкнется!
— Аристов! — сердится Евгения, заходя в палату. — Я от предложенной Кузнецовым сиделки отказалась. И должна во всём её заменять, понимаешь?
— Понимаю, — кивает он. — Вот когда мы проживём с тобой вместе тридцать лет, тогда, так и быть, разрешу тебе подносить мне утку… А пока попить дай, что-то у меня крышу ветром срывает!
Он отпивает несколько глотков и закрывает глаза.
— А нельзя, чтобы эту гадость с моей руки убрали? — спрашивает он про капельницу.
— Я могла бы спросить у Евгения Леонидовича, — смущается она, — но, честно говоря, после вчерашнего я боюсь к нему подходить. Ещё выгонят меня из реанимации. Здесь они очень неохотно родственников держат. Ты потерпи пока, давай уж обхода дождёмся.
— Давай, — вздыхает он. — Какая всё-таки буря поднималась вчера в нашем тихом омуте?
— Не то кололи, — бурчит она.
— А и правда! — бледно улыбается он. — Пусть боятся!
— Зато теперь, — не сдаётся она, — меня весь остальной медперсонал любит. Я на их местных звёзд наехала. Медсестра — дочь ректора медицинского института, а врач — его будущий зять.
Аристов некоторое время молчит, а потом осторожно шевелит рукой, к которой тянется прозрачный шланг капельницы.
— Такое впечатление, что эта штука лишает меня индивидуальности. Этим раствором растворяют мою особую кровь и тем самым доводят её концентрацию и состав до уровня среднего серийного больного…