Страница 63 из 77
— Мое жизненное кредо, — сжав губы, сказал он, — не верь, не бойся, не проси! Я забыл его с тобой. Я просил, но ты сама все разрушила.
Когда Аристов ушел, она переоделась, зашла в магазин, купила бутылку вина и отправилась к Виктору.
— Дожил, бабы уже со своей выпивкой приходят! — попытался нагрубить ей он, но когда узнал причину, упал в кресло и долго не мог прийти в себя.
Евгения сама накрыла на стол — маленький журнальный столик и предложила:
— Помянем Машу?
— В голове не укладывается, что её нет, — признался Виктор.
— У меня тоже, — вздохнула она, — вроде, и на похоронах была, и гроб видела, а все кажется, что вместо неё похоронили кого-то другого. Ты бы поверил, что она покончила с собой?
— Никогда.
— Тем не менее, это — официальная версия.
— Но ты сказала: Машу убили! Я даже не успел спросить, кто? Неужели, её мент?
— По крайней мере, он позвонил мне ночью и признался в этом. Мой… один мой знакомый говорит, что он мог сказать это в шоке.
— А тебе так не показалось?
— Мне показалось, что он пьян и зол. Ни одной нотки раскаяния или потери в его голосе я не услышала. Неужели муж, увидевший труп застрелившейся жены, первым делом станет звонить её подруге с угрозами и похвальбой, как он славно это проделал! Сергея можно подозревать в чем угодно, только не в слабой психике.
Она помолчала и выдала свое коронное:
— Это я во всем виновата.
— Не говори глупости, — махнул рукой Виктор, — при чем здесь ты? Моя бабушка всегда говорила: чему быть, тому не миновать! Разве ты навела на неё пистолет?
— Я её с пути сбила.
— с какого такого пути? Это и не путь был вовсе. Так, небольшой тупичок. Разве одним сексом жив человек? Или то, что она провела со мной пару ночей, делает виноватым и меня?.. Она мне руки целовала. Я не хвастаюсь, просто хочу сказать, что она была счастлива. Сказала, что впервые в жизни почувствовала себя женщиной… Нет, ты как хочешь, а я себя виноватым считать не собираюсь!
— Мы с тобой, как два злоумышленника-душегуба, сидим, размышляем, как быть? А изменить-то ничего не можем.
— Лопухина, ты — мазохистка. Может, тебя нужно отлупить, чтобы ты в себя пришла? Есть такие люди… Снявши голову, по волосам не плачут! Нам не дано предугадать… Нет, ты мне напомнила Аннушку из "Мастера и Маргариты", которая пролила подсолнечное масло. Она небось так и не узнала, что её признали соучастницей убийства…
— Я себе клятву дала больше ни в чью жизнь не вмешиваться!
— Блажен, кто верует! — усмехнулся Виктор. — А я, пожалуй, в одну жизнь все же вмешаюсь. Терпеть не могу, когда поднимают руку на беззащитных женщин! Он же, наверное, так все обставил, что его и уличить ни в чем нельзя?
— Никто, кроме меня, и не думает сомневаться! Бедный Зубенко, говорят.
— Раз говорят, надо так и сделать!
— Виктор, перестань! — пугается она. — Сергей — страшный человек. Веришь, когда он мне позвонил, у меня сердце в пятки ушло. Еле себя преодолела!
— Ладно, хватит страх нагонять. А то, пожалуй, и я забоюсь!.. Ты что-то хотела мне сказать?
— Я хотела сказать, что мне пора уходить!
И хотя ей невыносимо было думать, как она вернется в свою квартиру и будет лежать в постели без сна, дожидаясь рассвета, оставаться у него она не собиралась.
Догадался ли Виктор о её мыслях, но усмехнулся понимающе.
— "Не возвращайтесь к былым возлюбленным. Былых возлюбленных на свете нет!" — продекламировал он и вздохнул.
В остальном, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Теперь она все чаще ночует у матери — начала заниматься с Никитой математикой. Правда, в медицинском институте, куда он мечтает поступить, этот предмет не профилирующий, но при таких знаниях есть опасность, что в аттестат зрелости проскользнет тройка.
Она обнаружила в его математическом багаже такие пробелы, что, по собственному выражению тихо "седеет": ребенок легко разбирается в мнимых числах, но путается, деля дробь на дробь! Куда же вы, мамаша, смотрели?! "А мамаша занималась устройством личных дел!" — ехидничает внутренний голос.
Все же она с Виктором видится — их прежняя близость переросла в какой-то особый духовный контакт.
— Может, давай поженимся? — говорит он ей. — Это ничего, что мы одного роста. Ты, как я вижу, к полноте не склонна, так что на моем фоне не будешь гром-бабой выглядеть!
— Склонна я, Витечка, ещё как склонна! — отмахивается она. — Непременно от тихой жизни толстеть начну!
— Я тебя все равно не брошу, у тебя характер хороший!
Так они шутят. Вернее, Евгения знает, что он не шутит, но предлагает ей это без особой надежды!
Как-то Евгения бредет по городу, как обычно, вся в своих думах. Октябрь уже сеет мелкий нудный дождь. Рановато для наших краев, думает она, это в средней полосе в октябре "роща отряхает последние листы", как сказал Пушкин, а на юге ещё всюду багрянец с зеленью.
На шоссе машина отчаянно сигналит кому-то — мешает проехать что ли? Это отмечает одиночная клеточка её сознания.
— Женя! — налетает на неё какой-то мужчина. — Сигналю тебе, сигналю!
— Роберт! — узнает она мужа Серебристой Рыбки. — Ну, у тебя и глаз наметанный! Я — в плаще, под зонтом, ты — за стеклами машины, и высмотрел!
— Эту золотую головку с карими глазами я всегда узнаю, — неловко шутит он.
— Так уж из машины и заметил мои карие глаза?
— Наверное, потому, что хотел тебя встретить, вот и высматривал везде… Я звонил тебе несколько раз, но никто не поднял трубку.
— Я теперь все больше у мамы, у родного сына вместо репетитора.
— Давай зайдем в кабачельник, посидим, — предлагает он. — Хочется поговорить с кем-нибудь, кто… хорошо знал Юлю.
— Я так мало её знала!
— Но поняла, кажется, больше других… Зайдем, пожалуйста!
Она смотрит в его больные, измученные глаза и соглашается. Ей и самой сейчас не очень сладко, но может, как считает математика, минус на минус и даст заветный плюс?!
Посидеть так посидеть! И хотя в первый момент встречи Евгения почувствовала раздражение — ведь перед нею был тот человек, из-за которого Серебристая Рыбка… Но чувство справедливости взяло верх: а ты-то сама! Даже очень строгий суд всегда выслушивает обе стороны…
В ресторане они проходят в кабинку, которая задёргивается тяжёлой шторой. Сделав заказ, Роберт просит официанта:
— Проследите, пожалуйста, чтобы нам никто не мешал!
Она ждёт, что он начнёт издалека, может, и несколько легкомысленно, чтобы скрыть смущение, но он, не в силах удержать болезненную гримасу, перекосившую рот, глухо говорит:
— Женя, мне плохо! Если бы ты знала, как мне плохо!
Он нервно вытаскивает из кармана платок и отворачивается, как бы сморкаясь.
— Ты любила когда-нибудь?
— Я и сейчас люблю.
— Тогда ты поймёшь, что значит любить. Без надежды. Женщину, которая тебя ненавидит. Ложиться с нею в постель, обнимать и чувствовать, как отвращение содрогает её тело!..
— А если бы ты её отпустил?
— Куда? К мертвецу? Она и так к нему ушла. А тогда… Ты бы на этого Лёву посмотрела: небольшого роста, худой, глаза вечно испуганные, будто он нечаянно попал в чужой, враждебный мир по пути на другую звезду!.. Когда-то они занимались вместе во дворце пионеров — кукол мастерили — и встретились случайно, в сквере, где Юля катала коляску с нашим вторым сыном.
Официант приносит шампанское, лёгкую закуску и, чтобы не длить тягостную паузу, Евгения говорит:
— А я, знаешь ли, с сыном математикой занимаюсь и жутко злюсь: знания синусоидальные — то взлёт, то посадка!
Роберт тоже посмеивается, но когда официант уходит, просит:
— Позволь досказать, мне это очень важно! Представь, у нас была нормальная, дружная семья. Возможно, Юля меня и не любила, хотя тогда я так не думал, но в любом случае мы с нею были хорошими товарищами. И её, и мои родители не отказывались заниматься нашим первенцем. А потом и со вторым. Юля училась заочно в институте, ходила на теннис, шейпинг… И вдруг, как гром среди ясного неба!..