Сатиресса

— Сегодня ночью в лесу нимфы празднуют наше возвращение, — сообщил Антему его козлоногий друг, увидясь с ним после долгой разлуки. — Нас вернулось немного, но это все же лучше, чем ничего. А потому нимфы ликуют. Приходи и ты. Тебя не тронут. Я говорил уже дедке.

— Хорошо. Когда в доме заснут, я прибегу к тебе на опушку. Подожди меня около камня… А почему вы вернулись не все?

— Большая часть ушла отыскивать бога. У Зевса объявился новый сын по имени Ойнос. До нас дошел слух, что он сзывает к себе сатиров и фавнов. Когда настала весна, многие, вместо того чтобы вернуться сюда, отправились на север… У нас говорили, что всех приходящих к нему этот Ойнос поит новым чудесным напитком, после которого, каждый сам становится богом.

Большинство нашего племени соблазнилось и ушло. Осталось немного… Я теперь за большого, — прибавил сатир, улыбаясь собственной важности…

………………………………………………………………………………………………………………

Ночью на опушке леса Антем отыскал поджидавшего его друга и вместе с ним по оленьим тропинкам пришел на поляну у Круглого Озера, где плясали уже при свете луны беззаботные стройные нимфы.

— Это мой друг, — представил его Гианес. — Он хорошо играет на свирели. Не бойтесь и не бегите от него, о легконогие! Антем, сядь тут на пне и приготовься сыграть что-нибудь божественному хороводу.

Мальчик увидел перед собой до сотни нагих, серебристо-туманных лесных, речных и озерных красавиц, прервавших веселую пляску и с любопытством смотревших на гостя. Наиболее робкие спрятались в кустах и не без смущения выглядывали оттуда.

Кругом стоял шепот, подобный жужжанию пчел в полном работниц улье или шуму осеннего ветра в древесных листьях.

Несколько мохнатых сатиров сновало тут же. Сатиресс не было видно ни одной.

— Мы не пускаем их на наши собрания. Все они обладают сварливым характером и могут нарушить веселье, — важно пояснил Гианес, обращаясь к Антему.

— А это что? — внезапно спросил мальчик, указывая на крошечную мохнатую фигуру, сидевшую неподалеку от них в кусте и с любопытством кругом озиравшуюся.

— Это Фена. Она совсем маленькая. Не обращай на нее внимания, а то заметят другие и прогонят. Она славная мохнатка и совсем не злая, — ответил юный сатир, и в голосе его послышались теплые нотки.

— Тебе надо будет что-либо сыграть на свирели, а то нимфы смутились и перестали плясать, — добавил Гианес немного спустя. — Кажется, в ее стволы ничего не попало, пока мы продирались сквозь чащу леса. Сыграй что-нибудь человеческое. Мы любим ваши печальные песни.

— Хорошо.

И Антем заиграл гимн в честь ночной серебристо-хитонной богини. Этому гимну его обучил в одну зимнюю ночь не в меру напившийся неразбавленного вина старый бродяга Филодем. Мальчик помнил, как охмелевший певец плакал, глядя на черно-синее небо, где плавал широкий светлый млечно-серебристый диск. Антем хорошо перенял звуки. И теперь свирель его пела почти так же торжественно, как: некогда у его учителя. Шум голосов совсем прекратился, и весь ушедший в игру Антем не заметил, как обступили его со всех сторон тесной толпой легконогие нимфы.

Обнявшись, касаясь друг друга висками и легкими кудрями, стояли, храня молчание, стройные дочери леса, и лишь тихие, но глубокие вздохи подымали порой их матово-белую грудь.

Когда Антем кончил играть, одна из нимф подошла и, заглянув ему в глаза, молча и ласково погладила его по щеке… Другая нимфа села около и потрепала мальчикам по колену.

— Сыграй им теперь веселую песню, — шепотом попросил Гианес.

Молодой подпасок подумал немного и начал танец, который играют на свадьбах… Мелодия эта произвела сильное впечатление. Нимфы стали притопывать ногами и колыхаться в такт плясовой игре.

Первым не выдержал толстый, покрытым короткой шерстью лысый сатир. Перед самым Антемом выступил он из толпы и начал плясать, щелкая пальцами и стуча копытом о копыто. Он прохаживался плавно взад и вперед среди раздавшегося круга, увлекая своем примером взволнованных музыкой нимф. Одна за другой, сперва неуверенно, затем все смелее, начинали они кружиться, колыхаясь среди ночного тумана.

Круг расплылся, и к звукам поющей свирели прибавился топот легких белых ног и тяжелых раздвоенных копыт.

Но Антем устал, и руки его бессильно опустились.

В ту же минуту мальчик почувствовал теплое дыхание на своем лице, и чья-то небольшая ладонь легко легла к нему на плечо.

Сын Керкиона поднял глаза. Перед ним была незнакомая золотистоволосая тонкая нимфа. Наклоненное лицо было прекрасно. Черные глаза на матово-бледном лице смущали душу.

— Ты хорошо играл, человеческий отрок. Дай поцеловать мне твой лоб.

И на челе Антема яркой звездой вспыхнул поцелуй.

Кругом послышался шепот. Там и сям засмеялись, громко заговорили, но в гуле голосов до ушей Антема донесся какой-то новый глухой шум, подобный далекому топоту или обвалу в горах. Он вопросительно взглянул на молодого сатира.

Гианес тоже навострил уши и прислушался.

Топот все рос… Внезапно вблизи раздался чей-то испуганный визг, потом еще чей-то возглас: «Кентавры!» — и вся масса сатиров и нимф кинулась врассыпную.

На поляну с гиком и смехом влетело стадо кентавров. Они ловили перепуганных нимф, которые тщетно старались укрыться. Один уже мчал, прижимая к своей могучей волосатой груди пленную, бьющуюся гамадриаду.

Сатиры не пытались заступиться за подруг. Антем видел, как ныряли под шатер зеленой листвы их мохнатые зады и согнутые спины. Гианес схватил отрока за руку и побежал вместе с ним…

Небольшая рытвина неподалеку укрыла их обоих. Мимо друзей пробежала, приседая, как заяц от испуга, желтоволосая, с тонкими ногами нимфа. Вздыхая, она скрылась за деревьями.

Галопом промчался по тропинке, преследуя кого-то, кентавр.

Внезапно он круто повернул в сторону и очутился у рытвины.

— А, вот ты где? Попалась, лесная козочка! — воскликнул густым басом четвероногий богатырь, перегнувшись вперед и простирая руки. — Опять не то! — буркнул он, заметив ошибку. — Это кто такой? Неужели ты, Гианес? Тебя никто не ушиб и не обидел?

Собравшийся было убегать Гианес тотчас успокоился.

— Нет, Сфенел, я успел вовремя убраться. И откуда вас принесло, такой табунище? Всех нимф перепугали… Вы хоть скорей отпустите тех, что захватили!

— Небось отпустим, не с собой же их в горы тащить; там ведь у нас строго. Коли к себе привезем — так нам попасть может, что ой! У нас жены страсть сердитые!.. Залягают!.. А это кто с тобой?

— Это мой друг, отрок из человеческого племени. Играет на свирели, как бог Пан…

— Я тебя всегда любил, Гианес. Ты помог мне вправить вывихнутую ногу. Твой друг будет другом и мне!

И, подойдя к краю рытвины, Сфенел согнул свой человеческий стан и протянул мальчику свою мускулистую загорелую руку. Антем протянул свою, и она почти потонула в широкой, грубой ладони кентавра.

— Ты за кем гонялся-то? — спросил Гианес.

— Да вот желтоволосая одна… Руки и ноги длинные, как жерди… Ушла… Досада такая! Жена все равно не поверит, что никого не поймал, и ругать за беспутство будет!

Гианес молча и многозначительно показал в ту сторону, куда скрылась приседавшая нимфа.

— Там? — тихо спросил кентавр.

Гианес утвердительно кивнул головой. Четвероногий герой бешено метнулся по тропинке и, стуча о корни копытами, скрылся в лесной чаще, откуда скоро послышался раздирающий визг и громкий, торжествующий хохот.

— Зачем ты указал ему нимфу? — спросил Антем.

— А что ей от этого сделается? Ведь она кричит только для вида… Сфенел — мой друг, — прибавил юный сатир. — Теперь же поспешим к твоему дому, скоро начнет светать…

В лесу было: все тихо. Далеко-далеко слышен был мерный топот удалявшегося табуна. Друзья вылезли из своей рытвины и по тропинке, спотыкаясь о корни, направились к лесной опушке. Затем вы шли в поле и стали взбираться на песчаные, бесплодные холмы.

В небе одна за другой исчезали и меркли далекие звезды. На востоке уже светлело. Внизу, на росистых полях, многотысячным хором квакали неугомонные лягушки.