Страница 171 из 184
За занавесью, отделявшей покои князя от детской, лежала в постели княгиня Елена. В помещении было жарко, и княгиня лежала совершенно нагая, заложив руки за голову и отбросив ненужное одеяло. Глаза Елены были раскрыты, неподвижно и жутко глядя в потолок.
Князь сел рядом с женой, разглядывая её. Провёл рукой по животу, снова заметно округлившемуся.
— Здорово раскатало чрево твоё, Еленка. Одного за другим без передыху родишь.
— Иди ко мне… — еле слышно произнесла Елена.
Михаил скинул исподние штаны, в которых пребывал, осторожно лёг, обнял жену. Елена вцепилась в него, как пиявка.
— Ну чего ты, чего, ладо моя… Ну всё же будет хорошо, вот увидишь… Получу ярлык у Батыги и вернусь…
Глаза Елены близко-близко.
— Уж ты постарайся всё же вернуться, Михась.
Они ласкали друг друга долго и жадно.
— А сына мы Андреем назовём?
Михаил погрустнел чуть.
— Нет, не стоит. Мстислав да Андрей… Пусть будет Семёном.
…
— Ну ты чего, мать?
Княгиня Феодосия плакала. Слёзы текли и текли, орошая подушку и мужнино плечо. И ничего нельзя поделать… Совсем ничего…
— Ну ладно, ладно, брось… — князь Ярослав обнял жену. — Вернулся я из Сарая, вернусь и из Каракорума этого. Ну законы у них такие — каждый новый владыка норовит заново ярлыки выдавать.
Князь вздохнул.
— Вот получу, и года три-четыре можно будет терпеть. А там Константин пусть получает.
— Ой… — всхлипнула княгиня. — Ещё и Костика мучить…
— Он не Костик, а князь! И должен ношу свою тянуть будет.
— Ох, тяжела та ноша… Скоро ли кончится царствие поганых над нами?
Ярослав высвободил затекшую руку.
— Есть такая надежда. Ты думаешь, отчего меня не в Сарай к Батыю зовут, а в даль такую? Нет промеж погаными мира и согласия. Покуда Русь терзали, так держались вместе, как волки в стае примерно. А сейчас куски делить пора наступает… Славно, ох, славно будет, коли Гуюк этот нашему Батыге в горло вцепится!
Ярослав помолчал немного.
— А вот князь Михаил Черниговский в Сарай-Бату призван.
— Ох… И он? — Феодосия округлила мокрые от слёз глаза.
— Ну а сколько можно молодцу бегать? Я так мыслю, без ярлыка скоро ни один князь на Руси законным владыкой не будет.
— А потом ему ещё и в Курум-Курум этот ехать придётся? Может, встретитесь вы там… На дальней чужбине сородича встретить дело немалое…
Ярослав вздохнул.
— Это вряд ли. В том с мысле, что не поедет он в Каракорум, князь Михаил.
— Отчего так?
— Да уж так. Слишком много на нём всего навешано. Зол на него Батый.
Княгиня прижала руку ко рту.
— Ой!
— Вот те и "ой!" Ладно, давай спать, а то я назавтра с коня свалюсь, в седле задремав…
…
— Ладно, Еленка. Сколько ни тяни, а ехать надо. Долгие проводы — лишние слёзы.
Михаил поцеловал жену в губы, повернулся и широким шагом сбежал с крыльца. Махом вскочил на коня, которого наготове держал под уздцы стремянный, коротко толкнул пятками.
— Прощайте!
Караван, стоявший наготове, разом пришёл в движение. Вытягивались со двора витязи охраны княжеской. Боярин Фёдор и митрополит Пётр, тоже собравшиеся на княжеском дворе, раскланялись с княгиней.
— Прощай, Елена свет Романовна! Не поминай лихом, ежели что!
Вслед за ними вновь потянулась охрана, теперь уже кмети дружинные, а вот и вьючные кони пошли… Чернигов не Ростов и не Владимир, путешествие до Сарай-Бату возможно только верхами.
Последний конский зад мелькнул в воротах и пропал. Елена стояла на крыльце, судорожно сжимая столб, поддерживающий кровлю.
— Мама, а тато скоро вернётся, да? — Юрий Михайлович задёргал мать за подол.
— Скоро, Юрик… Теперь уже скоро…
…
— Ну, прощайте. Долгие проводы — лишние слёзы.
Князь Ярослав грузно сел на коня, подведённого к крыльцу, легонько пришпорил, и сытый конь охотно взял с места рысью. Следом за князем двинулись охранные витязи и прочая свита, и двор, где только что было полно лошадей и людей, на глазах пустел.
Княгиня Феодосия кусала губы, а слёзы текли и текли.
— Возвратись… токмо вернись…
Ярослав Всеволодович ехал по улицам родного Владимира и отмечал привычным хозяйским взором — тут мостовую бы подправить, а тут яму велеть засыпать… Канавы дождевые подправить, и вон там ещё… Всё-то надо носом тыкать людей. Нет, не те нынче хозяева, что до нашествия. Раньше каждая улица перед другими выставлялась, хозяева заборы в струнку старались ставить… А нынче вон, на главной улице лужа — любая свинья утонет.
И всё-таки поднялся Владимир из руин, ничего не скажешь. Каких трудов это стоило, другой разговор. Однако вновь шумят торговые ряды, и причаливают к пристани купцы из далёкой Персии. И народ потянулся в город. Город, это ведь не только защита стен и башен высоких, город — это прежде всего торговля. Есть торговля в каком-либо месте, будет и город там стоять.
Люди, видя процессию, прижимались к обочине, кланялись своему князю в пояс. Да, немало народу стало, немало…
Ворота, бывшие Золотые, а теперь просто деревянные, были распахнуты настежь. В низком проходе щерились, нависая, зубья воротных решёток, окованные железом. Невольно хотелось пригнуть голову… Князь усмехнулся. Да, восстановить золотые ворота теперь мечта несбыточная. И глупая к тому же. Случись что, опять обдерут…
Вот. Вот оно, подумал Ярослав. Потому и ямы на улицах не засыпают, потому и заборы абы как стоят, лишь бы не падали. Всё отсюда.
Уже на опушке леса князь обернулся. Ну, до свидания, стольный град Владимир.
Или всё же прощай?
…
— … Спой ещё, Акинфий!
Акинфий не возражал. Перехватив поудобнее гусли, ударил по струнам и запел.
"Нет на чужбинушке счастья
Речи родной не услышать…"
Костёр трещал и выбрасывал снопы искр, взвивавшиеся к звёздному небу, отчего казалось, что звёзды — это продолжение искр…
Гусляр пел, и высокий, чистый голос его разносился по степи, взвиваясь к звёздному небу, точно искры того костра.
Князь Михаил лежал на свёрнутой попоне, положенной поверх большой охапки степной травы и слушал. Давно, ох и давно не доводилось вот так лежать, посреди вольной степи, глядеть на звёздное небо и слушать красивую песню. Всё дела, дела…
— Слышь, Фёдор Олексич… Ты всё знаешь, всё помнишь. Не в этих ли местах Святослав разгромил полчища хазарские?
— Нет, княже. То дальше было, под самым Итилем. Ну, где примерно сейчас Сарай-Бату стоит.
После отбытия из Чернигова караван двигался неспешно, одолевая вёрст по шестьдесят в день. Могли бы и по сотне делать, но куда торопиться?
Сегодня русичи остановились на ночлег в живописнейшей местности, на берегу Донца. Степь здесь ещё не вконец одолела лес, и многочисленные рощицы украшали берега реки, нетронутой, как в день сотворения.
— Слышь, Пётр Акерович… А что ты думаешь насчёт звёзд? В греческих книгах разное написано.
— Ну-у… — замялся Пётр. — Известно современной науке, что звёзды — это золотые гвозди, вбитые в небесный свод для украшения оного.
— Хм… — скептически хмыкнул Михаил. — Сомнительно сие. Вот представь, на какой вышине свод небесный. Это каких же размеров гвозди должны быть? С колокольню, не меньше.
— Так ведь не руками человеческими звёзды те сотворены, а Божьим соизволением! — возразил митрополит.
— Хм… Ну хорошо. Но отчего они так ярко сияют? Золото в ночи блеска не имеет. Попробуй, кинь монету золотую сейчас вот — раньше утра не сыскать…
— Странные вопросы задавать ты стал, Михаил Всеволодович, — хмыкнул Пётр.
— Да вот… Всё недосуг было на звёзды взглянуть. А сейчас думаю, зря не глядел.
Михаил переменил позу.
— Читал я в книге одной, древнегреческой, что луна, к примеру, как и земля наша. Вот я и думаю — неужто и там люди живут? Смотрят на нас сейчас…