Страница 159 из 184
— Что, нет возражений? — закончив абзац, книжник потянулся, отложил перо. — Можно переворачивать! Или лень?
Ирина Львовна внезапно мяукнула, коротко и негромко. Встала и потянулась к Савватию.
— Ты чего, кошища? — озадаченно наклонился к ней Савватий. Кошка ещё раз мяукнула и облизала книжнику нос.
— Да ладно, ладно… Я тебя тоже люблю!
Кошка вздохнула почти по-человечески, укоризненно прижмурив глаза — нет, определённо ничего не доходит до этих людей… Повернулась и тяжело спрыгнула со стола на лавку, оттуда на пол, направилась к двери, где для неё отче Савватий специально прорубил внизу дырку. У самой двери библиотеки обернулась и ещё раз поглядела на человека долгим, немигающим взором. Затем нырнула в дырку и исчезла.
Савватий перевернул страницу, обмакнул перо и продолжил:
"… а в земле Галицкой о ту пору чуть было не случилась война…"
*****
Земля ещё сохраняла остатки зимней влаги, и степь не успела сменить зелёный наряд на жёлто-серый. Далеко впереди расстилался Харахорин — отсюда, с вершины холма, он был хорошо виден — неопрятное грязное пятно на чистой зелени великой степи, точно расплывшаяся лежалая коровья лепёшка. Если присмотреться, можно было даже различить движущиеся тёмные точки — всадников на улицах города. Но вот пеших людей увидеть с такого расстояния не удавалось.
Гуюк-хан сплюнул и отвернулся. Глаза бы не смотрели на этот город.
Охранные нукеры, окружавшие холм сплошным кругом, расступились, пропуская в круг всадника на гнедом коне.
— Здравствуй тысячу лет, величайший Гуюк-хан! — приветствовал Повелителя Елю Чу Цай, сходя с коня и низко кланяясь.
Гуюк улыбнулся.
— Меня всегда забавляла эта китайская привычка — желать здоровья на тысячу лет. Как будто это возможно! Садись и рассказывай.
Китаец уселся напротив Гуюка на ковёр, постеленный на вершине холма. На ковре стоял маленький изящный китайский столик, уставленный яствами, прямо на ковре стояли сосуды с напитками. Никаких слуг. Советник хорошо понимал Гуюк-хана — в последнее время слух у дворцовых стен стал чересчур острым.
— С какой новости начать, Повелитель?
— С самой плохой.
— Хорошо. Отравить Бату нам пока не удалось…
— Тебе, Елю Чу Цай. Тебе не удалось. Я к этому отношения не имею.
Китаец улыбнулся.
— Ну разумеется, мой Повелитель. Ни малейшего отношения. Да и я, собственно, тоже. Ну как я могу подсыпать яд, находясь за сорок дней пути от нашего славного Бату-хана? Смешно даже подумать…
— Будем считать, что ты временно оправдался, — не принял шутки Гуюк-хан. — Что ещё?
— Остальные новости не столь печальны, мой Повелитель. Нам удалось изолировать сторонников Менгу, и у тебя есть все шансы.
Ноздри Гуюка дрогнули.
— Когда?
Китаец помялся.
— В принципе, курултай можно собирать хоть сейчас. Однако события на юге Поднебесной…
— О тех событиях мне известно, Елю Чу Цай. Но как они могут помешать Великому курултаю?
— Не помешать, — снова улыбнулся китаец. — Наоборот. Нужно извлечь из тех событий двойную пользу. Пусть Менгу лично отправится туда, чтобы навести порядок.
Гуюк-хан удивлённо поднял брови.
— Он сам к этому стремится. Это даст ему огромный авторитет в случае успеха.
— В случае успеха да, — согласно кивнул головой Елю Чу Цай. — Вот только он не справится, мой Повелитель. Поверь, я знаю, что такое юг. Там не на один год работы.
Гуюк хмыкнул.
— А когда он вернётся на следующий год, — продолжал советник, — его уже никто не будет слушать. Кто не сумел, тот не смог, Хаган.
Гуюк изучающе вскинул глаза на собеседника — не издевается ли?
— Ты можешь считать титул самого Чингис-хана уже практически своим, Повелитель, — на сей раз китаец смотрел без улыбки.
…
Дверь в предбанник была не заперта, и ветер качал её, поскрипывая. Раскат грома прокатился над головой, и тотчас по крыше забарабанили крупные капли. Князь Михаил встал и прикрыл дверь, задвинув засов.
В тёмном углу, который хозяин в шутку уже прозвал «гостевым», сидел человек в монашеском одеянии. Монах и монах, много бродит их по Руси святой… Только глаза выдавали да руки, явно привычные к мечу. Митрополит Пётр Акерович был далеко не келейным отшельником.
— Ух, льёт! — из потайной дверцы, ведущей в щель между баней и забором, появился боярин Фёдор, отряхиваясь, как селезень, вылезший из пруда. — Как из ведра окатило, честное слово!
Новый раскат грома, и буйный плеск воды снаружи — майская гроза разгулялась не на шутку.
— Итак, продолжим, — Михаил облокотился на стол, — Как ясно уже, нет нынче согласия в Орде, и назревает промеж великих ханов свара великая. На стол хагана в Каракоруме прочат ныне Гуюка, злейшего врага Бату-хана. Так что на поддержку из Монголии Бату рассчитывать не приходится.
Михаил Всеволодович отпил из кружки.
— Ведомо также нам, что напугана вся Европа до смерти, и римский папа тоже. И потому идея крестового похода так и носится в воздухе. Идея очень здравая по сути — чем ждать денно и нощно удара вражьего, не лучше ли нанести удар самим? Внезапно и в неудобное для врагов время. Как известно, поганые выступают в походы зимой, когда стада отогнаны на зимние пастбища, и высвобождается много народу. Ежели совершить крестовый поход весной, когда идут стада на пастбища, это будет для степняков чистой гибелью.
— Так! — боярин Фёдор стукнул кружкой по столу. — Так! Не просто рати батыевы разгромить, а извести поганых под корень. Превратить земли меж Днепром и Джаиком в страну черепов! Чтобы не было никакого улуса Джучи!
— Даже ежели не подойдут на помощь Батыю войска из далёкой Монголии, — заговорил молчавший до сих пор Пётр, — сила потребуется немалая.
— Сил хватит! Крестовый поход — не шутка. Полмиллиона войска собрать можно, ежели не больше. Но главное, что не успеет собрать воедино рати свои Бату-хан. Это значит, сорвать перегон стад.
— Это всё так, — снова заговорил Михаил. — Главное, чтобы поняли на западных землях, что иначе никак не уберечься им. Потому как многи надеются отсидеться — не пойдут, мол, монголы повторно к Последнему морю.
Митрополит Пётр помолчал.
— А пойдут, княже?
— Вот для того ты и едешь, Пётр Акерович, — усмехнулся князь. — Нужно убедить папу, что пойдут они непременно.
Митрополит помолчал.
— Всё ясно, Михаил Всеволодович. Пойду я, дел полно.
— Как пожелаешь, Пётр Акерович. Ты извини, что вот так, в бане…
— Да чего извиняешься, княже? В таком деле любое лишнее ухо та же смерть.
Когда дверь за гостем закрылась, Фёдор вздохнул.
— Эх, мне бы с ним поехать… Мудр он, конечно, да ведь одному тяжко — хоть обсудить…
— Нельзя, Фёдор Олексич, никак нельзя. Не приглашали тебя на собор, и всё сразу станет белыми нитами шито. К тому ж, для тебя другое дело имеется. В Литву поедешь. Миндовгу на папские эдикты наплевать — крестовый поход, не крестовый… Потому как язычник он. Надобно, чтобы встал он заодно с теми, кого считает врагами своими заклятыми — немецкими рыцарями. Никому, кроме тебя, не могу доверить я дело сие. Тут я сам ничего не смогу, Фёдор. Ты или никто.
Михаил отставил кружку.
— Ну а я к Ярославу Всеволодовичу в гости наведаюсь.
— Думаешь, есть смысл? — скептически хмыкнул боярин.
— Определённо есть. Надобно убедить его не отсиживаться, ежели крестовый поход начнётся. Не безумный же он, должен понимать, что ждёт Русь, коли утвердятся здесь поганые.
…
Пахло палёным. Вот странно, подумал Даниил — когда последний раз в этом порубе [подвале. Прим. авт. ] огнём пытали, а пахнет палёным и всё тут…
На дыбе висел человек, волосатый до невозможности — наверное, только на носу волос нет. В свалявшейся колтуном буйной шевелюре горели мрачным огнём глубоко посаженные глаза.
Дознаватель, сидевший за столом с прилепленным прямо к доскам свечным огарком, встал при виде великого князя.