Страница 5 из 20
Юлин подспудный протест против защитников — в рамках бюджета, природы, зародился пять месяцев назад, как она утроилась в контору, и стал выкидышем в ноябрьскую пятницу после то ли вопиющего, то ли банального — мнения свидетелей разошлись происшествия. Днем Юля приоткрыла дверь в тамбур конторского запертого черного хода — честно говоря, выбросить обертку от зефира, мешавшуюся в сумке. Освещенная яркой темнотой, на корявом бетонном полу тамбура странно оскалив зубки лежала кошка. Из-под прикрытых век прямо на Юлю глядели остекленевшие глаза. Живот кошки ходил волнами, вздыбливаясь то в одном, то в другом месте отрогами гор. Котята были еще живы. Через несколько секунд волны утихли. Юля запрокинула голову, чтобы слезы остались в глазах. Потом вбежала в кабинет:
— Слушайте, там кошка лежит! В тамбуре…
Коллеги, отчасти в пальто и куртках наизготовку, чтоб выскочить ровно в двенадцать, отчасти с банками щей в руках, к Юлиному крику отнеслись индефферентно:
— А-а! Траванули наконец-то эту заброду блохастую. Всю лестницу изгадила.
Юля ощутила, как внутри, чуть ниже сердца, завибрировала готовая разорваться от горя душа.
— Садисты! Гады! Сволочи проклятые!
Она бросала камни слов, грозя разбить коллегам головы.
Неадекватная реакция, это было ясно сразу. Кошка сдохла — хвост облез. Дел-то куча! Логично, что коллеги дружно возмутились: «Да отъебись ты со своей кошкой!» Развыступалась тут, сопля зеленая! Уважаемых людей оскорбляет. Кошку беременную в тамбуре отравили? Нашла кого жалеть! Стариков бы пожалела, пенсионеров. Живем неправильно? Серые щи кипятим? Живи по другому, если такая умная.
Она не стала писать заявления об уходе и выяснять в бухгалтерии причитающееся за неотгулянный отпуск. Просто вышла в обеденный перерыв, когда по коридорам конторы завоняло пригоревшими щами, на улицу. И больше не вернулась.
Ночью, лежа на подушке темноты, она сделала первую запись в книжечке с лиловой обложкой.
«Родился девочкой — терпи? В 1836 году при переписи населения Западного Раджпутана Индии оказалось, что на 10 тысяч населения провинции нет ни одной девочки! В Маникупте уже более ста лет ни одна девочка не доживала до года! Раджпутанцу от дочерей одни проблемы. Если девочку не выдать замуж до 12 лет, то позор ложится на всю семью и ее не примет ни одна из каст. Поэтому родители предпочитали избавляться от дочерей: новорожденных девочек топили, душили и закапывали в землю. Как котят.»
Юля не могла объяснить, откуда в памяти всплывали все эти многочисленные сведения. Наверное, читала раньше, решила она.
База данных для будущей грандиозной «Хронологии женщины» росла с адской скоростью образования объемов немытой посуды. Ящики стола, полки в комнате Юли были погребены лавиной журнальных вырезок и ксерокопий статей обо всем, что касалось женщин. Память компьютера была так перегружена скачанными из интернета бюллетенями, книгами и изысканиями неведомых авторов, что писюк стал тугодумом — на любую просьбу — открыть папку, сохранить рисунок, он надолго фигой высталял песочные часы. Время от времени Юля отгребала от краешка информационной горы особенно поразившие ее воображение факты и сочиняла статью для женского журнала, платившего по 50 долларов за полосу — на эти деньги она жила.
Примерно через год после ухода из конторы, Юля встретила Зенцова. Вернее это он встретил ее.
Глава вторая
ИСТОРИИ, РАССКАЗАННЫЕ ШЕПОТОМ
В тот день, когда Зенцов познакомился с Юлей Пылаевой, у ветра начался осенний приступ шизофрении. «Я — тайфун! Я — тайфун!» — бился он головой в колокола Николы, гнал прочь по небу угрюмых, тучных санитаров и бросал им вслед мокрых голубей.
Зенцов приехал в Питер из Москвы на международный семинар по нетрадиционным способам оформления веб-страниц.(Статус международного был солидно присвоен встрече после того, как на запрос об участии, заброшенный в Интернет, положительно ответили коллеги из Белорусии).
Вечером первого дня, презрев дождь, Дима пошел пешком от Невского по Садовой. Он миновал Никольский собор. С интересом заглянул в вонючую арку (предвкушая подглядеь Петербург Достоевского!) дома, крашенного серым. Затем пропустил грузовой трамвай, с похмельнымм матюками тащивший платформу с песком, перешел на дуругую сторну Садовой и подошел к вратам рая некогда желтого цвета с синей эмалированной табличкой «Берегите тепло!». Над вратами, замаскированными под парадное, значился номер — «71». Из парадного высунулась девушка. На девушке был шелковый халат с больничными подвязками вместо пуговиц на полуголое тело и замшевые сапоги на высоких каблуках на босу ногу. В одной руке она держала стеклянную банку из-под венгерского компота, другой придерживала дверь, зябко запрокинув голову к дождю, и ежась от метавшегося ветра. Лицо девушки было горестным.
— Берегите тепло, девушка! — оригинально пошутил Зенцов. И, глянув на банку, сострил еще разок:
— За пивом решили сбегать?
— Нет, за пиявками, — серьезно ответила девушка. — Бабуле плохо.
Это «бабуля» вместо «бабушка» почему-то устыдило Зенцова. Он бросил шутить.
— А где это? На пруд что-ли надо сходить? — удивился Дима по размышлении.
— Нет, во-он аптека на углу.
— Так давайте я схожу, — вызвался Дмитрий.
— Шесть штук купите, пожалуйста. Я в шестой квартире живу, на последнем этаже. Звонок Пылаевых.
Аптекарша выловила маленьким сачком — проволочной рамкой с куском капрона явно от колготки, коричневых пиявок и бросила в банку. Кольчатые, судорожно извиваясь, толчками закружились за стеклом, то скрываясь, то появляясь из-за бумажного абрикоса.
Зенцов зашел в обоссанное во всех измерениях парадное с высоким сводчатым потолком и поднялся по истертым ступеням на последнюю площадку. На этаже было всего две квартиры. По величию двустворчатых дверей в полтора, не меньше, зенцовских роста, покрытых в добрую сотню слоев краски, Дима понял, что за ними — знаменитая петербургская коммунальная квартира, бывшее роскошное жилье какого-нибудь профессора Шрайбмана. Антикварный звонок Пылаевых напоминал велосипедный: повернешь, как бы заводя круглый будильник, ключик в потускневшей серебристой чашечке, и в глубине квартиры раздастся пропитое бряцанье. Девушка открыла половину двери в ту же секунду.
Провела Зенцова по скрипучему исшарканному паркету в невообразимую даль, табулированную верстовыми столбами элктросчетчиков и войлочных юрт пальто возле каждой из несчитанных комнат, и остановилась у приоткрытой белой низенькой дверцы. Взяв из рук Зенцова банку, девушка спросила:
— Вас как зовут?
— Дима.
— А меня — Юля.
Зенцов принялся расшнуровывать ботинки, мучительно вспоминая, хороши ли и свежи ли на нем носки. Носки оказались хороши, свежи, и Дмитрий с достоинством вошел в комнату.
Бабушка Юли, весьма импозантого и крепкого вида Зоя Леонтьевна, лежала на оттоманке(кажется, эта мебель так называется) с откинутыми валиками. Пошурудив в банке пинцетом, Юля ловко и безбоязненно приставила к вискам женщины жадно блестевших пиявок и села на край одеяла:
— Подождешь? Это недолго.
Зенцов кивнул и в ужасе отвел глаза. «Медуза Горгона», — пришло ему в голову при воспоминании о скорбном лице в обрамлении шевелящихся щупалец.
Тем временем Юля аккуратно согнула бабушкину руку в локте и приложила еще одну пиявку к морщинке сгиба. Пиявка мгновенно присосалась и стала пухнуть, наливаясь кровью, на глазах. Зенцов неожиданно вспомнил — надо же, он и не представлял, что это событие все еще хранится у него в памяти, ведь двадцать лет прошло. Вспомнил себя в детском саду. Дружок по группе, маявшийся на соседней приставленной кроватке бездельем на тихом часе, придвинулся к Димке и прошептал: «Знаешь, у девчонок писька какая?». Зенцов, полагавший, что она — писька, ничем не отличается от его, зенцовской, удивленно помотал головой. Дружок выпрастал из-под одеяла руку, согнул ее в локте и сжал сгиб большим и средним пальцами, так что образовался пышный и толстенький бугорок, напоминающий сжатые губы. «У девчонок письки нет, у них спереди тоже попа», — авторитетно заявил опытный дружок, оставив Зенцова в полном смятении. Залегши под одеяло, Димка до конца тихого часа сжимал свой локоть, переваривая неожиднную информацию. Во время полдника, когда сидевшая с ним за одним столом вредная девчонка как всегда принялась исподтишка лягать Зенцова, он сделал зверское лицо и, согнув руку в локте, громким шопотом выкрикнул: «А у тебя писька вот такая!». Девчонка покраснела и прекратила пинаться.