Волчьи законы тайги

– Я спрашиваю, что вы делаете?

И второй сапог отлетел в сторону. Данила обмотал курткой одну ногу, а вторую взял в залитую спиртом ладонь.

– А вас как зовут, если не секрет? – растирая ступню, бодро спросил он.

– А если секрет?

– Тогда я тоже буду играть в секреты, – пожал он плечами.

Он молча растер одну ступню, достал их рюкзака пару шерстяных носков грубой вязки, один надел на разогретую ногу. То же самое, ничего не говоря, проделал и со второй ступней.

– Это и все? – спросила девушка.

Данила приподнял низкие боковины ее меховой шапочки. С ушами вроде бы все в порядке. Щеки очень бледные, их тоже нужно бы растереть, но без спирта. Он взялся за дело, но девушке это не понравилось, и она мотнула головой. Уговаривать он ее не стал.

Он снова полез в свой рюкзак, полный бесценных для выживания вещей. Можно было бы вскипятить чай на костре, но с примусом гораздо удобней и быстрей. А воды вокруг полно – бери снег, заталкивай его в кружку и ставь на огонь.

– Так и будете молчать? – спросила девушка.

Данила молча кивнул.

– Лена меня зовут.

– Ну и что здесь секретного? Или повредничать захотелось?

– Может, и захотелось.

– Жаль. С таким настроением, как у вас, в душу к вам не залезешь.

– В душу? Это в каком таком смысле?

– В прямом. Душу вам нужно растереть. То есть грудь...

– А грудь у меня не замерзла, – возмущенно посмотрела на него Лена.

– Все равно, нужно. Чтобы воспаления легких не было. Ноги в тепле, грудь в жиру, внутри горячий чай...

– У меня нет жира, – смягчившись, улыбнулась она. – Я спортом занимаюсь.

– Таежное троеборье. Полет на вертолете, бег от волков, лазанье по деревьям, так? Или я что-то упустил?

Данила с интересом смотрел на девушку. Что ни говори, а она была хороша собой. Мелкие вьющиеся светло-русые волосы, волнующие черты лица, губы, с которых бы медку испить. И глаза – окно в глубокое синее небо под ярким солнцем. Туманная серая облачность над головой, мороз, но, глядя в эти глаза, можно было представить себя под высоким и теплым небом далекого Сочи. Даниле даже показалось, будто вместо ветра в ушах он слышит шум прибойной волны.

Она, казалось, почувствовала к себе интерес, сама окатила парня теплым, оценивающим взглядом. Даже какая-то искорка вспыхнула в ее глазах, но тут же погасла – будто морозный ветер ее потушил. И, правда, не время сейчас для романтических чувств. Стужа, метель поднимается, а где-то недалеко злятся волки. Веста принесла еще одну ветку, но больше в лес не пошла: учуяла серую породу. Возвращается стая, хотя бы для того, чтобы сожрать своих павших сородичей. Голод иногда оказывается сильнее инстинктов, и тогда благородный волк может превратиться в подлого шакала...

– Ты про вертолет откуда знаешь? – на «ты» перешла Лена.

– Ну, как же, по радио передавали. Я егерь, меня начальство сюда направило, вас искать... Остальные где?

– Какие остальные? Я одна осталась... Он меня, гад, высадил! – Ее слова прозвучали всплеском гневных эмоций.

– Кто – он?

– Да не важно... Он, правда, за мной сразу вернулся. Ну, почти сразу. Сижу, как дура, на снегу, слезы в три ручья, слышу, лопасти стучат. Обратно летят, за мной... А потом так шарахнуло, что не плачь девчонка. Хвост в одну сторону, кабина в другую, пропеллер вообще куда-то вверх...

– Далеко отсюда?

– Да не очень... Ну, сколько я шла, часа три-четыре, а потом эти твари. Даже не помню, как на дереве оказалась. Всю ночь просидела... У тебя чай закипает!

Данила снял кружку с огня, бросил в нее чайный пакетик, пару кусочков сахара.

Лена не стала дожидаться, когда напиток остынет. Схватила кружку двумя руками, обожгла себе ладони, но лишь крепче сжала ее. И с такой жадностью набросилась на кипяток, что Даниле вдруг стало завидно.

– Хорошо-то как! – оторвавшись от кружки, в блаженстве протянула она.

Глазки заблестели, щечки порозовели. Данила снова залюбовался девушкой. Но сам же себя и одернул.

– Хорошо или нет, а нам уходить надо. Ветер поднимается, вьюга наметет.

– А далеко идти?

– Лучше не спрашивай...

Начальство давно уже обещало унитарный снегоход, но до сих пор он ходил по тайге на лыжах. Данилу это, в общем-то, устраивало, но было бы лучше, если бы под ним был сейчас мощный мотор, который мог бы, как тот Боливар, вынести двоих – и его, и Лену. Веста бегает прилично и на своих четырех...

Но не было у него машины, а девушка не могла передвигаться самостоятельно: и с ногами у нее беда, и лыж нет. Впрочем, Данила не терялся – срубил две длинные ветки, обстрогал, натер жиром как полозья, уложил на них поперек сосновые лапы, сверху накрыл плащ-палаткой, привязал к этим самодельным саням веревку.

Куртка у него легкая и очень теплая, но ею пришлось пожертвовать, чтобы обогреть девичьи ноги. Остался в одном пуховом свитере. А лишняя нагрузка на сильные мужские плечи послужила хорошим подспорьем для разогрева мышц. Прошел в упряжке несколько километров, и даже захотелось избавиться от свитера. И поднявшаяся вьюга вроде бы нипочем. Но к финишу он пришел едва живой от усталости.

Глава 2

Бревенчатый домик на лесной поляне обещал тепло и уют, что придало ему сил. А когда он привел девушку в дом и уложил ее на кровать, едва удержался от соблазна лечь рядом – и вожделение здесь ни при чем, просто валился с ног.

– Здесь ты и живешь? – спросила Лена, с интересом, но без всякого восторга осматривая его хижину.

Ее радовало, что здесь относительно тепло и нет изнуряющего ветра. Но внутренне убранство, конечно же, не впечатляло. Темные бревенчатые стены, кирпичная печь в половину комнаты, дощатый стол, скамья, железная кровать с панцирной сеткой, допотопная радиостанция под образами. На фоне этой убогости медвежья шкура на полу могла показаться первобытной дикостью, но никак не элементом экзотического декора, к которому, возможно, привыкла девушка. Телевизор был, dvd-плеер, музыкальный центр, гитара... Но разве ж этим кого-то удивишь...

– Я привык, – пожал плечами Данила.

Да, стол и скамья сколочены грубо, из нетесаных досок, зато как основательно – хоть кувалдой по ним колоти, не размолотишь. И сам дом стоял посреди леса капитально, как надежный форпост на пути к человеческой цивилизации. Печное тепло, суровый и здоровый уют.

– Мне нравится... – совсем не убедительно сказала она. – Только что-то не очень тепло.

– Лучше не очень тепло, чем просто холодно, – пытаясь взбодриться, улыбнулся Данила. – Печь со вчерашнего не топилась. Сейчас исправим...

Он подошел к печной топке, открыл чугунную дверцу с дореволюционным клеймом-штампом демидовского завода.

– Главная заповедь одинокого егеря, – чиркнув спичкой, сказал он. – Уходя, оставляй в печи растопку. А потом уже гаси свет...

Холодно в доме, и каждая лишняя минута, бездарно потраченная в борьбе за тепло домашнего очага – чистой воды преступление. Но у него все готово – поднес к щепе зажженную спичку, и завихрился в печи огонек, облизнул сухие поленья. А в сенях стоял большой дощатый короб с углем, скоро и он в топку пойдет. Тогда такой жар будет, что в одних трусах можно будет по дому ходить. Если, конечно, Лене это понравится. Что вряд ли.

– А ты одинокий?

– Да, как белый парус у Лермонтова.

– И Лермонтова знаешь.

– Да, забегал тут как-то, на медведя поохотиться звал...

– На этого, который у тебя под ногами?

Веселый изгиб ее губ показывал, что шутка принята.

– И на этого, и на другого.

– А стрелял ты?

– Да. В основном сигареты.

– У Лермонтова?

– А это ты спроси...

– У кого?

– У Пушкина!

– С тобой не соскучишься.

– А это вместо морфия.

– Ты что, по этому делу? – нахмурилась девушка.

– Да нет, морфий тебе нужен. Для обезболивания...

Он подсел к Лене, раскутал одну ногу, осмотрел, ощупал. Опухлость сошла, потемнения нет, и температура вроде бы нормальная.