Страница 24 из 116
Сто пятьдесят сотен воинов на вороных скакунах неторопливой волной накатывались на выстроившихся четкими прямоугольниками ди. Они скакали с ленцой, не извлекши луков. Едва ли кто сомневался, что при одном приближении грозных хуннов враги обратятся в бегство. Противников разделяла полторы тысячи шагов, тысяча, восемьсот. Семьсот. Всего один рывок для стремительного коня.
Суслики спешно прятались в норы, какой-то шальной хуянь, сиречь заяц, смешными прыжками спешил прочь — под прикрытие небольшой каменистой гряды. Даже цикады, и те, настороженно умолкали, потревоженные топотом бесчисленных конских орд.
Шестьсот… Хунны лениво потянули из горитов луки, и в этот миг…
Черная туча закрыла небо. Смертоносный дождь с грохотом, подобным тому, что порождает камнепад, обрушился на хуннов. А потом забухали механизмы, сооруженные Аландром, и в ряды всадников врезались громадные камни, пятифутовые стрелы и совсем уж ужасные снаряды, разбрызгивавшие огонь. Хунны смешались. Ошеломленные всадники что есть сил дергали за узду, бросая коней кто вправо, кто влево, кто и вовсе поворачивая назад. Конские копыта нещадно дробили тела, дико кричали люди, раздирая болью сердца, ржали раненые и обожженные лошади.
Стройные ряды наступавших сломались, обратившись в месиво. Лишь немногие пытались продолжить атаку и, вырываясь на свободу, мчались к застывшим на месте ди. Большинство бесцельно металось по полю, умножая и без того немалое число жертв.
Грохот… Ди дали второй залп, произведший не меньшее опустошение. Третий накрыл жидкую цепочку тех хуннов, что все же пытались атаковать, почти начисто выкосив. Четвертого уже не понадобилось, ибо все те, кто еще держался в седле, повернули назад.
Это было невероятно. Шаньюй даже протер глаза, отказываясь верить увиденному. Его воины, сто пятьдесят сотен вороных, точнее, то, что от них осталось, постыдно бежали, а ди — жалкие ди! — стояли на месте, не потревоженные даже стрелой. Хрипя от ярости, Тумань рвал ворот простеганного металлическими бляхами кафтана — тот душил его.
— Атаковать! Атаковать! Перебить всех! — летели, мешаясь с брызгами вина, вопли из глотки Высочайшего.
Князья, все эти чжуки, лули, дуюи и данху прыгали на коней, поспешая к дружинам. Лишь Модэ нарушил приказ и остался подле отца. Тот, кажется, того не приметил.
Полчища хуннов пришли в движение. Все сразу: белые, рыжие, серые стронулись с места и, рассыпаясь в гигантскую лаву, покатились на воинов-ди. Четыреста сотен всадников — степь покуда не видела столь грозной атаки. Один вид этой грохочущей лавы вселял робость в сердце. Но ди не дрогнули. За шестьсот шагов туча стрел накрыла передние шеренги нападавших, так что последующим пришлось дальше скакать по костям павших товарищей.
Затем сверху обрушились камни, каждый из которых вырубал целую просеку, гигантские стрелы, пронзавшие всадника вместе с конем, огонь, воспламенявший одежду, волосы, лица и даже оружие. Хунны ответили воем, потонувшем во втором залпе. И лишь теперь взвились в небо минди — поющие стрелы хуннов. Они летели с истошным свистом — не столь густо, зато не переставая, кропя смертельным дождем неподвижно стоящих на месте ди. Было видно, как то один, то другой витязь-ди валится с коня наземь. Было ясно, что еще немного, и ди не выдержат и побегут.
— Вперед! — ревели князья, жаждущие выслужиться перед Величайшим.
— Вперед! — ревели в один голос рядовые воины, грезящие о крови и славной добыче.
Раз! Целый ряд воинов с грохотом провалился в ямы ловушки. За ним второй, а третий, четвертый и пятый пошли по людским и конским телам, превращая те в кровавое месиво.
Раз! Вновь и вновь врагов сметали камни и стрелы, рвались по ветру губительные языки пламени.
Хунны потеряли многих, но все же дошли. В обычном бою они предпочли б иссечь врагов стрелами, но сейчас это было невыгодно. Ди стреляли метко и слаженно и, что самое главное, далеко. Сегодня хуннам приходилось полагаться на меч да на свое превосходство в числе, какое, несмотря на огромные потери, все еще сохранялось.
Закипел яростный бой, где каждому ди, будь то старец иль отрок, приходилось иметь дело сразу с двумя врагами. Какое-то время ди держались, потом начали пятиться. Аландр скупо бросил стоявшей подле него Талле:
— Мне пора! Ты знаешь, что делать!
Девушка кивнула. Лицо ее было бесстрастно, но в глазах металась тревога, причина которой… Аландру хотелось бы, чтоб он верно угадал эту причину.
Выхватив меч, непомерно большой, длиной по хребет лошади, он повел в бой дружину воинов Племени без имени, впрочем, имя уже обретших. Как-то ночью, незадолго до этого дня Аландр произнес:
— Мне не по душе, что мои витязи не имеют имени, какое заслуживают.
— Так дай его им, — предложила Талла.
Аландр задумался и возвестил:
— Я буду называть их гетайрами.
Талла то ли с изумлением, то ли с любопытством взглянула на возлюбленного.
— И что же это означает?
Воин пожал могучими плечами.
— Не знаю. Но мне кажется, что именно так должны называться друзья, готовые каждый отдать жизнь за всех и все полечь костьми за одного!
И вот сейчас триста гетайров, словно пресловутый входящий в масло нож (но так уж было!) вонзились в строй хуннов. Оружие их было необычно для этих мест, искусство владения этим оружием — удивительно. Ни один хунн не мог устоять против вооруженного длинным мечом витязя. Лишь двое или трое из гвардейцев Аландра пали, сраженные стрелами.
Пробились. Кони вырвали всадников в чистое поле, там и сям испятнанное трупами. Аландр подхватил висящий у пояса рог и отдал сигнал. Повинуясь этому звуку, его гвардейцы мгновенно повернули коней и атаковали хуннов в спину. Те смешались и ослабили натиск.
Но их было слишком много. Если в центре бой шел на равных, то на флангах верх брали враги. Они захватили валы с установленными на них механизмами, и теперь с яростью секли мечами невиданные сооружения, разя заодно и воинов, защищавших их. Небольшими отрядами возвращались на поле боя опомнившиеся всадники на вороных конях.
Аландр вновь схватил рог. Ему вторили трубы, и в правый фланг хуннов ударила дружина Неррана, остававшаяся до поры до времени в резерве. И хунны попятились…
Шаньюй Тумань видел все это. Налив чашу вина, он жадно осушил ее, после чего обнаружил подле себя сына. Модэ стоял чуть позади отца, лицо его было искажено гримасой, рука нервно тискала рукоять меча.
— Что ты стоишь! — заорал Тумань на царевича. — Бери воинов и прикончи их! И сделай это, иначе не смей больше зваться мне сыном!
Модэ повиновался грозному крику отца. Бросившись к лошадям, он уже через миг несся к дружине. Воины Модэ буквально плясали от нетерпения. Вот сейчас… Вот сейчас они ринутся вперед и сметут врага.
Модэ взвил жеребца на дыбы.
— Помните, чему я вас учил?! — крикнул он воинам.
— Да! — дружным ревом ответили те.
И тогда царевич обернулся назад — туда, где сидел подле шатра толстобрюхий папаша в окружении слуг и телохранителей. Вот он, случай. Вот он, шанс стать повелителем двадцати четырех родов!
Рубанув мечом воздух, Модэ истошно завопил:
— Вперед!
Завопил и… направил коня на позиции ди. Он предал, но предал дважды.
И все. Все было кончено. Все было почти кончено, но в этот самый миг Талла запалила кучу облитой смолою траву, собранную на холме позади войска. Взвился в небо высокий столб пламени, и, увидев его, рванул к полю битвы отряд юного Рамху. Триста всадников во весь опор спешили туда, где гибли их братья, и каждый из них держал в руке трубу или стяг. И первым несся Рамху, спеша на подмогу отцу, какого в тот самый миг достала стрела хуннского князя.
Взревели полторы сотни труб. Из-за холмов показались в клубах пыли множество парящих хищными птицами стягов. Воины-ди издали ликующий крик, страхом поразивший сердце врагов.
И всё. Всё было кончено. На этот раз всё действительно было кончено. Решив, что на помощь ди идет новое войско, хунны перестали сражаться. Первым бросился прочь Величайший, обнаружив неожиданную для комплекции прыть. Следом посыпались в разные стороны воины, мельтеша пестротою коней: вороных и серых, белых и рыжих. Лишь дружина Модэ осталась, повинуясь грозному крику своего предводителя, стоять на месте. Сам же царевич бросился к Аландру.