Страница 25 из 34
— Ну и выбили бы боевиков из Дагестана, оградили бы Чечню санитарным кордоном…
— Это бессмысленно и технически невозможно.
— Скажите, а вот тот факт, что Ленин много десятилетий назад отдал Финляндию, вызывает у вас аллергию? Отделение Чечни в принципе невозможно?
— Возможно, но дело-то не в отделении.
Мне казалось, что это было абсолютно понятно. Я скажу вам, чем я руководствовался и почему был так убежден в угрозе, которая нависла над страной.
Вот все говорят, жесткий, жестокий даже — малоприятные эпитеты. Но я ни на секунду не сомневался, да и для элементарно политически грамотных людей давно было понятно, что Чечня не ограничится только независимостью самой Чечни. Она будет использована как плацдарм для дальнейшего нападения на Россию.
Ведь началась же агрессия. Они накопили там силы и напали на сопредельную территорию. Для чего? Для того, чтобы защитить независимость Чечни? Конечно, нет. Для того, чтобы отторгнуть дополнительные территории. Вот захлестнуло бы Дагестан — и все. Кавказ отошел бы весь, это же понятно. Дагестан, Ингушетия, а потом вверх по Волге — Башкортостан, Татарстан. Это же направление вглубь страны.
Вы знаете, когда я представлял себе реальные последствия — меня оторопь брала. Я думал, что если это вот так будет развиваться, то сколько беженцев смогут принять Европа, Америка? Потому что дезинтеграция такой огромной страны — это, конечно, была бы глобальная катастрофа. И когда я начинал сопоставлять масштабы возможной трагедии с тем, что мы там имеем, у меня ни на секунду не было сомнений, что мы должны действовать так, как сейчас, может быть, еще более жестко. Проблема в том, что нам не хватило бы никаких вооруженных сил, если бы конфликт пошел дальше. Нам пришлось бы объявлять призыв резервистов и их отправлять воевать. Началась бы настоящая крупномасштабная война.
Или пришлось бы согласиться на раздел страны. Немедленно появились бы недовольные лидеры отдельных регионов, краев — мы не хотим жить в такой России, мы будем самостоятельными. И пошло-поехало.
Теперь вернемся к вопросу о независимости Чечни. Допустим, мы согласились бы на эту независимость республики вплоть до ее отделения. Ситуация стала бы уже совсем другой. Сегодня все признают, и правильно делают, что необходимо соблюдать территориальную целостность России, и не оказывают официальной поддержки террористам и сепаратистам. А если бы мы согласились на их самостоятельность, то нашлось бы немало стран, которые признали бы Чечню и в тот же день начали оказывать ей крупномасштабную и абсолютно официальную поддержку.
И наши действия уже рассматривались бы как агрессия, а не как решение внутренних проблем. Это кардинально меняет ситуацию и делает ее многократно худшей для России.
Летом прошлого года мы начали борьбу не против самостоятельности Чечни, а против агрессивных устремлений, которые начали нарождаться на этой территории. Мы не нападаем. Мы защищаемся. И мы их выбили из Дагестана. А они опять пришли. Мы опять выбили, а они пришли. И в третий раз выбили. А когда дали им серьезно по зубам, они взорвали дома в Москве, в Буйнакске, в Волгодонске.
— Решение продолжить операцию в Чечне вы принимали до взрывов домов или после?
— После.
— Вы знаете, что есть версия о том, что дома взрывались не случайно, а чтобы оправдать начало военных действий в Чечне? То есть это якобы сделали российские спецслужбы?
— Что?! Взрывали свои собственные дома? Ну знаете… Чушь! Бред собачий.
Нет в российских спецслужбах людей, которые были бы способны на такое преступление против своего народа. Даже предположение об этом аморально и по сути своей нечто иное, как элемент информационной войны против России.
«Шампанское пили прямо из горлышка»
ЛЮДМИЛА ПУТИНА:
Недели за три до Нового года Володя сказал: «На Новый год я полечу в Чечню. Ты со мной?» Я сначала удивилась: «А как же я детей одних оставлю? А если что-то случится с нами обоими, то как же они будут? Нет, не полечу». Через пару дней я улетела в Питер, подумала спокойно, вернулась в Москву и сказала ему, что летим вместе. Не знаю почему… Одной страшно остаться, без него. А ведь никто не мог гарантировать, что ничего не случится. Это — непредсказуемо.
Из женщин полетела еще жена Патрушева, директора ФСБ. Остальные все мужчины. Мы прилетели в Махачкалу, потом пересели в три вертолета и отправились в Гудермес.
А в Гудермесе пилот не рискнул сажать вертолет: видимость была недостаточной.
Нужно было, кажется, 150, а она была 100 метров. За двадцать минут до наступления Нового года развернулись и полетели обратно. А в полночь открыли в вертолете шампанское. Стаканчиков не было. Пили прямо из горлышка. Две бутылки шампанского на всех.
Когда мы развернулись, то там, в Гудермесе, все решили, что уже не прилетим. Но надо знать Володю. У меня не было ни минуты сомнений, что мы все равно попадем в эту воинскую часть. Неважно, когда и как, но попадем. Когда вернулись в Махачкалу, он мне сказал: «Давай оставайся, а мы поедем на машинах». Вот уж нет!
Стоило лететь в такую даль, чтобы сидеть и ждать неизвестно чего. Мы сели в машины. Времени было уже полтретьего, наверное. Через два с половиной часа доехали до части. Я, честно говоря, всю дорогу спала.
Видели бы вы, какое удивление и какой восторг был там у ребят в глазах, когда мы приехали. Лица у них усталые, даже отрешенные немного. А в глазах такое, как будто они ущипнуть себя хотят: действительно это Путин к ним приехал Новый год праздновать или мерещится?
Час побыли в части и поехали назад. А еще через пару часов дорогу, по которой мы только что проехали, взорвали. Вот и все. Прилетели в Москву. А 1 января мы были приглашены к Борису Николаевичу. Я его видела второй раз в жизни.
МАША, старшая дочь:
Мы все время донимали родителей: «Где будем встречать Новый год?» А за неделю, кажется, до праздника мама сказала, что их с папой в Новый год не будет. Но они не сказали, куда поедут. Мы с сестрой как-то не особенно задумывались, куда они отправляются. Да и не обиделись на них. Мы пригласили подружку, к тому же у нас тогда гостили тетя с кузиной. И подарки нам уже подарили. Мы просили компьютер, а подарили два — чтобы у каждой свой. Вернулись родители на следующий день вечером и снова куда-то уехали. А мы потом только по телевизору узнали, что они были в Чечне.
Семьянин
Интервью с Людмилой Путиной «В ЛАТИНСКОЙ АМЕРИКЕ ТОЖЕ ЛЮБОПЫТНО»
— Вы прожили с мужем двадцать лет. Наверное, все о нем знаете?
— Так не бывает, чтобы все. В каждом человеке что-то остается за кадром.
— Он неразговорчив?
— Я бы не назвала Володю молчуном. На интересующие его темы и с интересующими его людьми он очень даже охотно говорит. Но он не склонен обсуждать людей, тем более тех, с кем работает. Я — наоборот. Если я знаю человека или просто кого-то увидела по телевизору, то высказываю свое мнение. А он не любит этого делать.
— Ну, выскажитесь о ком-нибудь. Вот Чубайс, например. Вы его знаете?
— Немного.
— Он обычно нравится женщинам.
— А он женщин, как мне показалось, всерьез не воспринимает, относится с некоторым пренебрежением. Я не феминистка, но мне хочется, чтобы женщина в этом мире занимала достойное место.
— Так это вы влияете на мужа? Он все время говорит, что женщин у нас недооценивают.
— Вряд ли это мое влияние. Просто у нас иногда совпадают взгляды.
— А он на женщин заглядывается?
— Думаю, что красивые женщины привлекают его внимание.
— Вы спокойно к этому относитесь?
— Ну какой же это мужчина, если его не привлекают красивые женщины?
— Довольно многие мужья срывают дома накопившееся за день раздражение.
— Нет, Володя никогда не вешал на меня свои проблемы. Никогда! Он всегда сам их решал. Более того, не заводил об этом разговор, пока не решит. Потом мог что-то рассказать. Но я точно знаю, когда у него проблемы какие-то или просто плохое настроение. Это он не очень умеет скрывать. Вообще-то он человек уравновешенный, но в такие минуты его лучше не дергать.