Страница 15 из 34
Тем не менее это была ненормальная ситуация, ведь я продолжал получать у них зарплату. Которая, кстати, была больше, чем в Ленсовете. Но довольно скоро возникли обстоятельства, заставившие меня подумать о том, чтобы написать рапорт об увольнении.
Отношения с депутатами Ленсовета складывались не всегда легко. Прежде всего из-за того, что они часто лоббировали чьи-то интересы. И как-то подошел ко мне один депутат: «Знаешь, тут надо кое-кому помочь. Не мог бы ты сделать то-то и то-то». Я его раз послал, второй. А на третий он мне и заявляет: «Тут нехорошие люди, враги всякие, пронюхали, что ты на самом деле сотрудник органов безопасности. Это срочно надо заблокировать. Я готов тебе в этом помочь, но и ты мне окажи услугу».
Я понял, что меня в покое не оставят и будут просто-напросто шантажировать. И тогда я принял непростое для себя решение — написал рапорт об увольнении. Надоел этот наглый шантаж.
Для меня это было очень тяжелое решение.
Хотя я уже почти год фактически в органах не работал, но все равно вся моя жизнь была связана с ними. К тому же это был 90-й год: еще не развалился СССР, еще не было августовского путча, то есть окончательной ясности в том, куда пойдет страна, еще не было. Собчак, безусловно, был ярким человеком и видным политическим деятелем, но связывать с ним свое будущее было достаточно рискованно. Все могло просто в один момент развернуться. При этом я с трудом представлял себе, что буду делать, если потеряю работу в мэрии. Подумал, что в крайнем случае вернусь в университет писать диссертацию, буду где-то подрабатывать.
В органах у меня было стабильное положение, ко мне хорошо относились. В этой системе у меня все было успешно, а я решил уйти. Почему? Зачем? Я буквально страдал. Мне нужно было принять, наверное, самое сложное решение в своей жизни.
Я долго думал, собирался, потом взял себя в руки, сел и с первого раза написал рапорт.
Второе, что я сделал после того, как подал рапорт, — решил публично рассказать о том, что работал в органах безопасности.
За помощью я обратился к своему товарищу, режиссеру Игорю Абрамовичу Шадхану.
Талантливый человек, его самый известный фильм — «Контрольная для взрослых».
Тогда Шадхан работал у нас на телестудии. Я приехал к нему и сказал: «Игорь, хочу открыто рассказать о своей прошлой работе. Так, чтобы это перестало быть секретом и меня уже никто не мог бы этим шантажировать».
Он записал передачу — интервью, в котором очень подробно расспрашивал меня о моей работе в КГБ, о том, что я делал, когда служил в разведке, и так далее. Все это показали по Ленинградскому телевидению, и когда в следующий раз ко мне подошли с какими-то намеками на мое прошлое, я сразу сказал: «Все. Неинтересно.
Об этом уже всем известно».
Но написанный мною рапорт об увольнении где-то так и завис. Кто-то, видимо, никак не мог принять решение. Так что, когда начался путч, я оставался действующим офицером КГБ.
«Флагшток был срезан автогеном»
— Помните популярный вопрос того времени: где вы были в ночь с 18 на 19 августа 1991 года?
— Я был в отпуске. И когда все началось, я очень переживал, что в такой момент оказался черт-те где. В Ленинград я на перекладных добрался 20-го. Мы с Собчаком практически переселились в Ленсовет. Ну не мы вдвоем, там куча народу была все эти дни, и мы вместе со всеми.
Выезжать из здания Ленсовета в эти дни было опасно. Но мы предприняли довольно много активных действий: ездили на Кировский завод, выступали перед рабочими, ездили на другие предприятия, причем чувствовали себя при этом довольно неуютно.
Мы даже раздали оружие кое-кому. Правда, я свое табельное оружие держал в сейфе.
Народ нас везде поддерживал. Было ясно, что если кто-то захочет переломить ситуацию, будет огромное количество жертв. Собственно говоря, и все. Путч закончился. Разогнали путчистов.
— А что вы сами думали о них?
— Было ясно, что они своими действиями разваливают страну. В принципе, задача у них была благородная, как они, наверное, считали, — удержание Советского Союза от развала. Но средства и методы, которые были избраны, только подталкивали к этому развалу. Я, когда увидел путчистов на экране, сразу понял — все, приехали.
— А если бы, предположим, путч закончился так, как они хотели? Вы офицер КГБ.
Вас с Собчаком наверняка бы судили.
— Да ведь я уже не был офицером КГБ. Как только начался путч, я сразу решил, с кем я. Я точно знал, что по приказу путчистов никуда не пойду и на их стороне никогда не буду. Да, прекрасно понимал, что такое поведение расценили бы минимум как служебное преступление. Поэтому 20 августа во второй раз написал заявление об увольнении из органов.
— А вдруг ему также не дали бы ход, как вашему первому заявлению?
— Я сразу предупредил о такой возможности Собчака: «Анатолий Александрович, я писал уже однажды рапорт, он где-то „умер“. Сейчас я вынужден сделать это повторно». Собчак тут же позвонил Крючкову, а потом и начальнику моего управления. И на следующий день мне сообщили, что рапорт подписан. Начальник управления у нас был убежденный коммунист, считавший: все, что делается путчистами, — правильно. Однако он был очень порядочный человек, к которому я до сих пор отношусь с большим уважением.
— Вы переживали?
— Страшно. В самом деле, такая ломка жизни, с хрустом. Ведь до этого момента я не мог оценить всей глубины процессов, происходящих в стране. После возвращения из ГДР мне было ясно, что в России что-то происходит, но только в дни путча все те идеалы, те цели, которые были у меня, когда я шел работать в КГБ, рухнули.
Конечно, это было фантастически трудно пережить, ведь большая часть моей жизни прошла в органах. Но выбор был сделан.
ВЛАДИМИР ЧУРОВ:
Через несколько месяцев после путча Дом политпросвещения, который принадлежал коммунистам, был передан городу. И довольно скоро там заработал международный бизнес-центр. Но с коммунистами поступили либерально и оставили им часть здания: практически целое крыло занимали КПРФ, РКРП и прочие коммунистические организации. На крыше Дома флагшток был. Коммунисты решили воспользоваться им по назначению и вывесили красный флаг. И вот каждый раз, выезжая из Смольного, руководство города видело его. Флаг прекрасно был виден из окон кабинетов и Собчака, и Путина. Это ужасно раздражало, и Путин решил флаг снять.
Дает команду — красный флаг снимают. Но на следующий день он снова появляется.
Путин вновь дает команду — флаг снова снимают. И так борьба шла с переменным успехом. У коммунистов стали заканчиваться флаги, и они вывешивали что-то совершенно непотребное, один из последних вариантов был даже уже не красный, а буровато-коричневый. Это Путина окончательно допекло. Он подогнал кран, и под его личным наблюдением флагшток был срезан автогеном.
— Когда вы вышли из партии?
— Я не выходил. КПСС прекратила существование, я взял партийный билет, карточку, положил в стол — там все и лежит.
— Как Питер пережил 93-й год?
— Все было почти так же, как в Москве, только не стреляли. Мэрия к тому времени уже сидела в Смольном, депутаты — в Ленсовете.
— То есть в Питере был практически такой же конфликт, как у Ельцина с Верховным Советом?
— Да. Но важно, что тогда уже не было, как в 91-м, раскола среди правоохранительных органов. Руководство управления ФСБ — а возглавлял его тогда Виктор Черкесов — с самого начала заявило о своей поддержке мэра. Оно провело ряд мероприятий по задержанию экстремистов, которые устраивали провокации, собирались что-то взорвать, дестабилизировать обстановку. На этом все и закончилось.