Страница 12 из 18
– Папа, да не бойся, у нас детская работа, – сказала Маша. – Он даже не устанет.
Я ушел на работу и до вечера думал, что должен ведь что-то сделать. Только вечером я понял, что именно. Хотя мог бы сообразить и сразу. Я купил пятьдесят чуп и подарил Ване. Мне казалось, это как раз и было очень-очень много. Ваня был абсолютно, запредельно счастлив.
В этот вечер с ним можно было обо всем договориться. Так, Маша попросила задуть одну из двух свечей. Сначала он, конечно, запротестовал. Я его понимал: и так-то мало. Но потом она сделала ему хорошее предложение:
– Ваня, сейчас ты даешь мне задуть одну свечку. Скоро у меня тоже будет день рождения. И я тебе тоже дам задуть одну свечку.
Он согласился.
Она-то хорошо знала, что у нее будет четыре свечки.
«Спасибо, я постою»
Будучи в отъезде, я позвонил своей жене и спросил, что они делают. Я имел в виду ее и детей.
Алена ответила, что они смотрят мультик «Ну, погоди!».
– Послушай, надоело ведь, наверное, тебе этот мультик смотреть? – сочувственно спросил я. – Представляю себе. Смертельно же надоело.
– Да нет, – говорит она. – Я эту серию дня три уже не видела.
Вот так и впадают в детство. Так в нем и оказываются. Можно вернуться в детство, вот в чем все дело. Нет ничего невозможного.
Конечно, для этого придется постараться. Нужно получить образование психолога и поработать некоторое время по специальности, чтобы попытаться понять, в чем смысл происходящего с тобой. Надо родить двоих детей и воспитывать их как своих собственных, то есть без няни.
Все это невероятно тяжело, но оно, кажется, того стоит.
Ведь в результате вы и сами становитесь ребенком.
Новый мир открывается вам, и дальше все просто. Вы идете в магазин и выбираете санки. Вы до бесконечности спорите со своим ребенком, который хочет получить желтые санки.
Если бы вы были настоящим взрослым, вы бы просто купили деревянные, двухместные, да и все. Просто так надо, так удобнее для вас, вот и все. Но теперь, когда вы оказались в детстве, все совсем не так просто.
Аргументов у вас на самом деле нет. Вы только повторяете, как заклинание, что желтые же одноместные. И это может продолжаться, не поверите, не один час. Но и для вас, и для Маши он пролетит незаметно. Потому что вам очень, больше жизни, нравятся деревянные, а не пластиковые, хотя у них действительно есть один большой плюс: они же желтые.
– Ну и что, что одноместные, мама? – терпеливо переспрашивает Маша.
– Да ведь Ваня в них не сядет.
– Почему, мама? Вот же место.
– Оно же одно.
– Ну вот он и сядет.
– Но тогда ты не сядешь.
– Спасибо, я постою.
Маша вздыхает, и ты уже практически уверена, что победила в этой неравной схватке, в которой на стороне Маши – ее знаменитая логика и жажда получить желтые санки, а на твоей – понимание, что все равно придется договориться. Но главное – тебе очень хочется тоже покататься на санках. Тебе еще кажется, что ты можешь сделать это только в обнимку с дочерью или с сыном, потому что иначе тебе будет как-то неловко по отношению к твоим детям, которые столько времени мечтали покататься на санках, да и взрослые, которых хватает вокруг, не поймут. Но ты очень-очень хочешь покататься на санках.
Короче говоря, тебе нужны двухместные санки. Но ты должна убедить в этом дочь.
А Маша очень хорошо знает, что двухлетний Ваня один в санки не сядет, потому что боится.
– Мама, – спрашивает Маша, – а зачем Ване санки? У него же ледянка есть.
У него и в самом деле есть ледянка, и он неплохо съезжает на этом пластиковом блине с горы.
– Маша, но ведь ты в любой момент скажешь, что ледянка твоя.
– Моя, – уверенно соглашается Маша.
– Конечно. Ты же помнишь, что мы ее тебе покупали. И ты в любой момент потребуешь ее обратно. Поэтому давай лучше купим деревянные санки.
– Ну ничего, – говорит Маша, – я отдам Ване ледянку. Я же ему много своих вещей отдаю.
И в самом деле, она отдает, когда они становятся ей малы. Ведь она все-таки почти на два года старше.
Церемония передачи вещей очень яркая и всякий раз, мне кажется, должна запоминаться ее участникам на всю жизнь. Как-нибудь надо рассказать об этом.
– Маша, – наконец не выдерживает мама. – Хорошо, давай купим двое санок. Одни тебе, другие мне.
Маша быстро соглашается.
То есть Алена неожиданно для себя все-таки проговаривается. Она признается, что ей нужны санки. Ну и что страшного случилось? Мир перевернулся? Да нет, наоборот, встал на свое место. Все сразу упростилось.
– Мама, но ведь и Ване тогда тоже нужны санки, – говорит Маша. – Вон те, синие. А то он не поймет.
А обо мне кто-нибудь в этой истории подумал?
«Точно не знаю, но он принц»
– Маша, – спросил я, – какое платье ты наденешь на Новый год?
– Умрешь, безумный отец! – крикнула она, бросившись ко мне с длинным узким надувным шаром (в виде сабли, что ли) наперевес.
Я едва увернулся от ее могучего удара, и он достался Ване, который даже не пошатнулся, а просто сразу упал, но даже не заплакал.
Маша разговаривала со мной этой фразой все утро и весь день, но первый раз так наглядно проиллюстрировала свою мысль.
– Бледно-голубое платье я надену, – вздохнув, сказала она. – Буду вызывать сочувствие.
В своем платье она, впрочем, вызывала, кажется, не сочувствие, а зависть. По крайней мере, дамы, лишенные возможности обсуждать вслух наряды друг друга, всю свою энергию направили на Машино платье. Суть разговоров была проста: ни у кого из них не было в детстве такого платья. У них были другие, по крайней мере не хуже.
Новый год Маша встретила на Красной площади. На площади было много людей. Она сидела в баре, который окнами выходит на Мавзолей, смотрела на живых людей, быстро заполняющих Красную площадь, и наслаждалась жизнью. То есть она ела малину. Она брала ее с большой тарелки аккуратно, по одной ягодке, но зато делала это совершенно без остановки. Хорошо, что малину не надо было жевать. Она же таяла во рту.
За пять минут до Нового года мы вышли на улицу – и оказались на Красной площади. Это все равно была неожиданность для меня. Милиционер попросил отойти к углу ГУМа.
– Смотрите, что у вас под ногами, – сказал он.
Под ногами лежали пакеты, соединенные проводами. Это были фейерверки. Они должны были взорваться через пару минут, как только куранты пробьют двенадцать. Мы с Машей побежали.
Добежав до угла (я все-таки не разлил бокал с шампанским), мы обнаружили, что Новый год уже наступил. Люди на площади счастливо обливались шампанским и пивом. То есть веселье их было безграничным. А тут еще заработали наши фейерверки. Рев восторга потряс Красную площадь. Маша заплакала.
– Не плачь, дочка, – крикнул я ей и взял ее на руки, – это же Новый год! Или ты не видела фейерверков?
– Видела, – обиженно возразила Маша. – Свеча взрывается, получается фейерверк. Почему они так кричат?
– Радуются. Ты тоже кричишь, когда радуешься.
Я и не рассчитывал на тот эффект, который вызвали мои слова. Маша тоже закричала, и так, что толпа вокруг нас как-то быстро поредела.
Мы вернулись к себе в бар. Там было тепло, там была малина и танцы. Маша плясала с известным московским танцором и тоже просто на глазах становилась известна.
Потом какой-то мальчик подошел к ней и стал кормить ее мандаринами. Он чистил мандарин и клал ей в рот дольки. Она послушно ела. Я не знаю, сколько это могло бы продолжаться. Я сказал ему, чтобы он прекратил уже. Он ответил по-французски. Я подумал, что мальчик хочет унизить меня знанием этого языка, но оказалось, что мы имеем дело с французским мальчиком.
Маша поняла это гораздо раньше меня. Она поняла, что с ним и не нужно ни о чем разговаривать. Можно просто есть мандарины. А можно бегать сначала от него, потом за ним.
На свой страх и риск рассказав стихотворение про какого-то шалуна, она выиграла в новогоднюю лотерею модный дамский набор с шарфиком и косметичкой.