Страница 5 из 95
В. Кожинов. «Русская идея» в отличие от предложенных альтернатив не является заемной. Она возникла на собственной почве и обращает нас к нашим истокам. Поэтому для нее характерно бережное, уважительное отношение к духовно-нравственным началам своего народа, к его историческому опыту. По моему глубокому убеждению, именно самобытная русская культура — та питательная почва, из которой у нас может произрасти что-то истинно великое и значительное. Сравните: Чернышевский и Тургенев, ориентировавшиеся в значительной мере на Запад, сегодня имеют прежде всего национальное значение. А «почвенники» Достоевский и Лев Толстой стоят в одном ряду с величайшими гениями человечества — Сервантесом и Шекспиром.
В связи с этим должен прямо сказать: одним из самых неприемлемых моментов в программах современных политических и общественных деятелей является то, что они абсолютно не думают о своеобразии страны, смотрят на народ как на материал, из которого можно лепить что угодно. Похожее уже было. Вспомните: Бухарин прямо говорил, что мы будем делать русских людей коммунистами всеми методами — вплоть до расстрела. А сегодня нас начинают загонять в общество, которое исповедует западные ценности?.. Органичность и духовность — вот главное, что отличает «русскую идею» от того, что ныне предлагается в качестве магистрального направления нашего развития.
Корр. Одно время у нас социализм в его заключительной стадии понимали как своего рода общество потребления, в котором экономика достигает такого уровня, что оказывается способной обеспечивать население практически в неограниченных количествах всеми необходимыми материальными благами. Подразумевалось: мощные производительные силы сделают бессмысленными любые социальные конфликты.
В. Кожинов. Да, социалистическая программа на первом этапе видела свою главную задачу в максимальном удовлетворении потребностей людей как важнейшей предпосылки для того, чтобы общество могло шагнуть из царства необходимости в царство свободы, царство, в котором уже главным для человека стало бы стремление к саморазвитию и самосовершенствованию, к обретению высших духовных ценностей.
Наши демократы пошли дальше. В их программе общество потребления уже не промежуточная, а конечная цель.
Я полагаю, что, сосредоточив все усилия на материально-бытовой стороне жизни, или, как говорил Бердяев, средней области культуры, мы не решим ни одной из собственно человеческих проблем.
Корр. В романе Стругацких «Понедельник начинается в субботу» в ходе лабораторного эксперимента существо, созданное с установкой на все большее удовлетворение своих потребностей, превратилось в конце концов в опасное чудовище только с одной, но неограниченной способностью — жрать.
В. Кожинов. Одежда, еда, жилище и т. д. есть лишь необходимое, подобно воздуху и воде, условие человеческого сущестувования.
Вот демократическая пресса убеждает нас в том, что те, кто живет в мире полных универсамов, — счастливые люди. Но это же невероятная глупость. Пожалуйста, прочтите любой западноевропейский или американский серьезный роман, посмотрите любой их серьезный кинофильм, и вы поймете, что жизнь и при полных универсамах полна драматизма, а нередко и глубоко трагична.
После того, как человек становится сыт, обут, одет, материальные блага теряют для него свое абсолютное значение. Их ценность становится относительной и начинает целиком зависеть от взглядов человека на счастье, добро, справедливость.
Корр. Вспоминается то место романа «Война и мир», где Пьер Безухое, находясь во французском плену, открывает для себя, в сущности, простую мысль о том, что радости и печали человека очень мало зависят от внешних обстоятельств. «В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных, человеческих потребностей и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка… Он узнал, что как нет на свете положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был вполне несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал от того, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и согревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные, узкие башмаки, он точно так же страдал, как и теперь, когда он шел уже совсем босой (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками».
В. Кожинов. Помимо того, что потребительское общество не решает ни одной из собственно человеческих проблем, оно еще и ведет человечество к сырьевой, энергетической и экологической катастрофам.
Мы восхищаемся изобилием в странах Запада, не отдавая себе отчета в том, что в странах, где все есть, живут только 15 процентов населения Земли. В США, где проживают всего пять процентов землян, потребляется около 65 процентов энергии всего мира. Совершенно ясно, что американцы живут за счет остального, «третьего» мира. Представьте, если бы каким-то чудом остальные 85 процентов стали жить, как эти 15, то Земля, в сущности, взорвалась бы. Это отнюдь не только мое личное мнение. В 1988 году в издательстве «Прогресс» вышла книга, созданная двумя известнейшими экологами — русским А. Яблоковым и шведским Р. Эдбергом. И оба они согласны с тем, что немыслимо обеспечить все человечество изобилием, которым располагает только одна седьмая часть населения Земли. «Если бы 5 миллиардов землян, — говорит Р. Эдберг, — благодаря какому-то техническому чуду смогли перенять схему нашего (то есть высокоразвитых стран типа Швеции. — В. К.) производства и потребления, волна зажиточности захлестнула бы всю планету и вскоре схлынула бы, оставив земной шар ограбленным, с деградировавшей до необитаемости средой» [2]
Уже сегодня мир испытывает недостаток в самом необходимом: чистой воде, почве, кислороде — и одновременно гоняется за вещами, которые, в сущности, не нужны. Едва ли не 90 процентов навязчиво рекламируемых ныне видов товаров сто лет назад отсутствовали в человеческом обиходе. А люди ведь жили и творили и были, право же, не хуже нас, да и продукты материального мира, которые они употребляли в пищу и из которых делали одежду и предметы обихода, были, несомненно, гораздо лучшего качества, чем сегодня. Но именно на необязательные, с быстротой необыкновенной сменяющие друг друга игрушки и шмотки идет преобладающая часть человеческих усилий и природных богатств. Кстати сказать, в цивилизованных странах на рекламу тратится до 10 процентов валового национального продукта. Вдумаемся в это поистине абсурдное положение. Образуется порочный круг. Потребительская психология подхлестывает индустрию отнюдь не необходимых вещей, а та, в свою очередь, провоцирует в обществе эскалацию потребительской психологии. Сказанное позволяет мне думать, что программа западников зовет нас не в завтрашний, а во вчерашний день земной.
Корр. Низведение нравственных ценностей до второстепенных привело к тому, что между силой, сосредоточиваемой в руках человека, и его духовностью образовался разрыв, он углубляется. И это также грозит гибелью роду людскому. Хиросима, Арал, Чернобыль — все это знаки нарастающей опасности, грозные предупреждения о тех еще более страшных событиях, которые могут ожидать нас в будущем, если мы этот разрыв не ликвидируем.
В. Кожинов. Все, что происходит в мире, диктует нам с непреложностью: человечество должно самоограничиться. Одурманивание все новых и новых людей стимулами потребительского общества заводит нас в страшный безнадежный тупик. Таким образом, общество сознательного самоограничения и преодоленного индивидуализма — единственный способ избежать апокалипсической катастрофы.
Мы должны стремиться к такому обществу, в котором все экономические процессы, вся материально-бытовая культура с самого начала были бы нацелены на решение духовно-нравственных задач, обществу, где жизнь человека с самого его рождения оказалась бы наполненной этическим содержанием, стремлением к добру и красоте, мыслилась бы как непрерывное восхождение к высшим степеням духовности.
2
Яблоков А., Эдберг Р. Трудный путь к воскресению. Диалог на пороге третьего тысячелетия. — М., 1988, с. 47.