Страница 68 из 99
К вечеру конь под Владигором окончательно выбился из сил. Владигор снял с него узду и пустил пастись в поле. На лугу, недалеко от разлома, бродило несколько коней, Владигор поймал одного из них, и помчался дальше, преследуя человека-шакала. Неведомый враг был близок, — на горизонте багровые в лучах заходящего солнца поднимались к небу столбы пыли. Владигор скакал всю ночь и весь день, но так и не настиг его. К вечеру следующего дня он очутился на берегу моря. Здесь глазам его открылась странная картина — море отступило от берегов, обнажив морское дно, — неведомые долины и горные рельефы, никогда прежде не видевшие солнца, простирались вдоль берега. Прибрежные жители бродили среди камней и прямо руками ловили в лужах рыбу. Конь под Владигором тревожно заржал и запрядал ушами. Владигор увидел, как горизонт медленно пополз наверх. Вскоре темное, почти черное море закрывало полнеба. А по нему, переливаясь, скользили серебристые мелкие блики, и само оно колебалось, будто это была не поверхность моря, а черный, натянутый из конца в конец земли шелк. И тут Владигор понял — это поднялась огромная волна и теперь несется на прибрежные скалы с необыкновенной скоростью.
Владигор закричал беспечным ловцам рыбы: «Бегите!» Но те лишь махали ему в ответ руками и весело смеялись. Владигор понял, что они все, все до единого, обречены на смерть, и если какое-нибудь чудо их спасет, то этим чудом никак не может быть он, Владигор, ибо у него нет времени, чтобы разъяснить, им, какая на них надвигается беда. Ударив пятками коня, он дернул повод, и умное животное, тоже почуяв беду, понеслось прочь от берега. К счастью, Владигор не спускался с обрыва, но все равно ему грозила опасность — гигантская волна должна была накрыть и скалы. Наконец кто-то из жителей заметил, что стена воды движется к берегу. Оглянувшись в очередной раз, Владигор увидел бегущих в панике людей. Но у них почти не было надежды спастись. Владигор промчался мимо мальчика-пастушка. С десятком коз он стоял на дороге и, раскрыв рот, смотрел на гигантскую, до небес, волну надвигающуюся на него. В придорожной таверне люди обедали, обмениваясь шутками, и не подозревали о грядущей беде. Лишь у коновязи двое испуганных путников напрасно пытались усмирить рвущихся от страха лошадей. Какая-то женщина с корзинкой пустилась было бежать и упала, вокруг нее, кудахча и хлопая крыльями, носились куры. Какой-то парень на рыжей лошади обогнал Владигора и теперь мчался впереди, постоянно оглядываясь.
Сначала Владигор услышал многоголосый человеческий вопль, а потом крики людей заглушил грохот воды. Волна, враз сломав гребень, обрушилась на берег, сметая дома и ломая деревья. Владигору казалось, что его конь, несмотря на шумное дыхание и густую белую пену, облепившую бока, стоит на месте и лишь медленно-медленно перебирает ногами. Вода несла стволы деревьев, ветви, кровли домов, и люди гибли в этом бушующем водовороте.
Еще мгновение — и вода накрыла Владигора с головой, его швырнуло вперед, закрутило, он обо что-то ударился всем телом, а коня потянуло с такой силой, что ременная узда порвалась. Владигора также куда-то потащило, под ним уже не было земли, она исчезла, так же как и небо, — везде была только вода. Его несло и крутило, и напрасно он силился хоть что-нибудь разглядеть — морская вода жгла глаза, и видел он только темно-зеленую муть. Чудом Владигор подался в сторону и избежал столкновения с вывернутыми корнями пальмы. Дерево проплыло мимо него, волоча за собой огромную растрепанную крону, которая змеилась в воде, как человеческие волосы. Повинуясь внезапному наитию, Владигор ухватился за ветви двумя руками и позволил пальме волочить себя следом… Ему казалось, что легкие его вот-вот разорвутся от непереносимого напряжения, и все же он нашел в себе силы не отпускать дерево и плыл туда, куда нес его поток… Но через мгновение Владигор почувствовал, что не может больше задерживать дыхание, что сейчас раскроет рот, чтобы вдохнуть… воду!., она заполнит его легкие и тогда… Он поднял голову. Сквозь рябь бегущей пены увидел красный свет догорающего заката. Он был у самой поверхности. Дерево устремилось вверх вслед за ним, и Владигор всплыл на поверхность.
Ночь он провел лежа на камнях, развесив обрывки туники для просушки на ветках дерева. Все тело его было покрыто ссадинами и синяками. На бедре зияла глубокая рана, оставленная острым суком, который вспорол кожу не хуже ножа. Владигор как мог перевязал рану, завернулся в лохмотья и с рассветом двинулся назад к берегу. На первого утопленника, оставленного на камнях отхлынувшей волной, он натолкнулся через сотню шагов, а потом уже не обращал на трупы внимания. Люди лежали вперемежку с животными, среди обломков мебели и весел, сломанных веток, бревен, кожаных бурдюков, битой посуды. Он брел по осклизлой земле, где клочья травы, листьев и сена смешались с галькой и водорослями, принесенными сюда обезумевшей стихией с морского дна. Владигор подошел к разоренной вилле — волна снесла крышу и вместо нее водрузила на стены здания трирему со сломанной мачтой. Владигор понял, что ему нет никакого смысла возвращаться к морю и, резко повернув, зашагал теперь параллельно берегу, ища взглядом то, что он и боялся, и надеялся увидеть, — бесконечную черную расщелину, этот глубокий порез на лице земли. Расщелины он не нашел, но еще до полудня почувствовал, как земля мягко качнулась у него под ногами, и в такт этому коварному и вкрадчивому движению противно сжался желудок — толчков было четыре или пять.
Владигор вновь шел по следу, теперь менее явному, оставляемому странной тварью с шакальей головой.
Бесчисленные толпы все прибывали и прибывали в Рим. Не имея средств нанять хотя бы комнатенку в дешевом доме, ибо и в обычное время квартиры были страшно дороги, они спали прямо на улицах, в тени портиков, или в садах, а днем наиболее беспечные, получив из раздач императора или богатых патронов несколько медяков, накупали дешевой снеди и отправлялись в термы. Те же, кто в результате землетрясений потерял свой дом и мастерскую вместе с искусными ремесленниками-рабами, осаждали здание сената и Палатинский дворец императора, требуя немедленной помощи. Многим вытащенным из- под завалов врачи ампутировали руки и ноги, и теперь калеки бродили по улицам, выставляя напоказ безобразные обрубки. Рим бурлил, переполненный смутным недовольством. Столица избежала разрушения, но волны людских несчастий захлестнули улицы Рима…
Гордиан, глядя на эту разгневанную, несчастную и униженную толпу в драных лохмотьях, с не меняемыми по нескольку дней бурыми от запекшейся крови повязками испытывал двойственное чувство: с одной стороны, его раздражала их бездеятельность и желание тут же, немедленно, получить помощь из казны, с другой — он испытывал к ним жалость, ибо многие из них в одночасье утратили все. Стихия уравняла попрошаек и торговцев, владельцев огромных домов и их нищих квартирантов. Он отдал приказ префекту охраны составить список всех пострадавших, прибывших в Рим, а наместники в провинциях составляли свои списки. Писцы трудились, скребя стилом по навощенным табличкам, а Гордиан уже пообещал лишившимся крова выдать из казны по три золотых на взрослого и по одному золотому — на ребенка, а также компенсировать хозяевам домов, лавок и мастерских их потери, за исключением рабов. Когда же предварительные списки легли к нему на стол и Мизифей зачитал ему итоги своих расчетов, Гордиан ужаснулся — в казне не было и половины той суммы, которую он обещал. Он почувствовал себя мальчишкой, который сгоряча наговорил неведомо что, а теперь должен отступиться от данного слова… Ему было неловко и стыдно… И почему-то стыднее всего было спрашивать у Мизифея, как поступить, хотя тот наверняка знал выход. Ни слова не сказав, Гордиан вышел из кабинета и направился в комнату Юлии. Но он не нашел ее там. Темнокожая служанка, прибиравшая комнату, поклонившись с грацией дикой кошки, приподняла маленькую, увенчанную множеством хитро сплетенных косичек голову и сообщила, что госпожа в библиотеке.