Страница 41 из 99
Они продолжали пить вино и не видели, как после троекратного возгласа Фабия над лагерем возникли в воздухе пылающие фиолетовым огнем врата и из черного их зева молча стали выходить одна за другой обряженные в черное фигуры. Бесшумно, как тени, разбегались они в разные стороны, заглядывая в дома центурионов и бараки воинов, касались лиц спящих, вычерчивая на лбу магический знак. Воины начинали метаться во сне, кричать и молотить по воздуху руками, но никто из них не проснулся. В последнюю очередь черные гости заглянули в дом центуриона Фабия. Все трое сторонников Максимина уже спали, поэтому никто из них не почувствовал прикосновения холодных как лед пальцев к своему лбу…
Владигор плохо помнил, как вернулся с пира. Кажется, он шел наверх сам, а Филимона волочили двое рабов. Самым трудным оказалось закрыть проклятый лаз — крышка никак не хотела становиться на место. На следующее утро Владигор проснулся, когда солнце уже давно встало. Легкое, разбавленное водой вино оказалось весьма коварным.
— Какая мерзость… — пробормотал Владигор.
Неясно было, относятся ли его слова ко вчерашнему пиру или к тому, что в их каморках не нашлось ни капли воды и пришлось тащиться с четвертого этажа вниз к фонтану. Владигору очень хотелось послать за водой Филимона, но тот лишь мычал что-то нечленораздельное, когда Владигор пихал его и тряс за плечо. Кончилось тем, что, взяв все три кувшина, что были в доме, Владигор отправился вниз.
Он напился всласть и уже начал набирать воду в кувшин, когда мимо него, визжа от восторга, пробежал какой-то мальчишка в лохмотьях.
— Их тащат! Их тащат! — вопил он, размахивая руками. — Скорее! Они там!
— Оба? — спросил булочник, выглядывая из лавки, но без восторга, а скорее с опаской.
— Оба, оба!.. — завизжал мальчишка и убежал.
Владигор, зажав кувшины в одной руке, подошел к лавке и бросил на прилавок сестерций.
— Мне хлеба…
— Изволь, Меций Гордиан… — пробормотал торговец, причем последнее имя он произнес шепотом. — Ужасно!.. За неполных четыре месяца мы лишились шестерых императоров…
— Шестерых? — удивился Владигор. — Но мне казалось, их всего четверо…
— Да, да, шестерых, только что преторианцы убили Пупиена и Бальбина. Старик Пупиен мне всегда нравился, я когда-то воевал под его началом с германцами… А теперь, надо же, собственные гвардейцы…
Не дослушав, Владигор поставил кувшины с водой на прилавок перед растерянным хозяином, крикнул:
— Я заберу их потом, — и помчался по улице.
Он так удачно, если можно здесь употребить это слово, выбрал маршрут, что выскочил почти наперерез процессии. Преторианцы с воем и криками волокли по мостовой тела стариков, еще недавно облеченных властью. Теперь это были просто куски плоти, лишенные одежды и превращенные ударами в кровавое месиво…
— Эй, сенаторы, жирные крысы! — вопил какой-то солдат впереди процессии. — Полюбуйтесь на своих избранников! Светлейшие! Вы убили наших солдатских императоров! А мы перерезали горло вашим! Ха-ха!
Какой-то гвардеец, замыкавший процессию, продолжал тыкать мечом в мертвое тело, — кому из двоих бывших императоров оно принадлежало, было уже не разобрать.
— Где Гордиан Цезарь? — спросил Владигор у стоявшего в тени портика старика.
Тот ничего не ответил, лишь затрясся крупной дрожью.
— Все на играх… сегодня Капитолийские игры… — прошептала стоявшая рядом с ним старуха, видимо его жена.
— Его убили в Палатинском дворце вместе с Августами… — сообщил какой-то человек в темном плаще с капюшоном и спешно закрыл за собой дверь.
«Ты как будто не рад нашей встрече…» — услышал Владигор совсем рядом растерянный голос Марка.
Если б он мог повернуть время вспять и сказать в ответ: «Марк, дружище, я так рад, что ты уцелел в этой свалке…»
И тут Владигор увидел Мизифея. Ритор тоже заметил его, махнул ему рукой и торопливо зашагал к синегорцу. Владигор двинулся ему навстречу. Если бы преторианцы не были так увлечены расправой над неугодными им властителями, то наверняка бы сочли этих двоих подозрительными личностями. Но сейчас они были пьяны запахом крови и ничего не видели и не слышали вокруг.
— Гордиан в лагере преторианцев, — шепнул Мизифей. — Они захватили его сразу после того, как убили Пупиена и Бальбина. Германцы, охранявшие императоров, ушли из города.
— Я постараюсь пробраться в лагерь…
— Как тебе это удастся? Преторианцы прикончат любого, кого заподозрят в сочувствии к убитым старикам. Мечом здесь ничего не решить. Вся надежда на слово. Если Гордиан догадается напомнить, что он избран народом, а не сенатом, то может уцелеть. Никто не ведает, что может усмирить толпу.
— Если он еще жив, я его спасу, — сказал Владигор.
Утром на картине появилось пятно крови. Еще вчера его не было, а сегодня оно алело посреди лужайки. Кровь… он не любил ее вида, хотя, как истинный римлянин, относился к ней почти равнодушно. Марку некогда было рассматривать пятно, он торопился в Колизей — на очередные игры…
Послеполуденная жара не желала спадать, но зрители как будто не замечали зноя — они жадно жевали горячие сосиски и сырные лепешки, ожидая, когда же начнется бой. Под зеленым тентом отцы- сенаторы, сидящие в богато украшенных мраморных креслах, кажутся живыми мертвецами. Плебеи жарятся на солнце под белесым, выгоревшим от зноя небом и выкрикивают неумолчно чье-то имя. Кажется, преступника, которого они просят помиловать. Почему бы и нет, если просят… Кровь на оранжевом песке арены… Один выиграл… второй, как и полагается, проиграл… поверженный умоляет о пощаде… Почему бы не помиловать и этого, хотя он дрался плохо и только ждал момента, чтобы рухнуть на песок, получив совсем пустяковую рану. Жулик — так считают другие. Но Гордиан все равно дарует ему жизнь. Он щедр. Его дед был щедр, он выводил на игры до пятисот пар гладиаторов зараз. И отец был щедр, у него было больше двадцати любовниц, и у каждой по три-четыре ребенка. И он, Марк, тоже щедр, он подарит жизнь гладиатору, который, может быть, этого и не заслужил. И еще он требует, чтобы исполнялся закон Адриана, чтобы рабов приговаривал к смерти магистрат, а не своеволие хозяина. Богачи недовольны, а плебеям все равно. Кому какое дело до провинившегося раба? Если Марк станет Августом, то издаст эдикт, по которому за любые проступки раба будет судить суд. Архмонту понравится этот эдикт… Может быть, тогда он вернется и они вновь станут друзьями… Жаль, что эдикт императора перестанет действовать вместе с его смертью. Он, шестнадцатилетний юнец, думает о смерти. Как нелепо… Но о чем же еще думать, глядя, как умирают другие. Оказывается, справедливость требует слишком больших усилий. Тирания гораздо проще и привлекательнее для ленивых душ.
В этот момент к Гордиану протиснулся посланец, — что-то в его облике было странным — то ли испачканная грязью туника, то ли дрожь в голосе.
— Пупиен Август просит Гордиана Цезаря срочно прибыть в Палатинский дворец… — проговорил он и еще раз повторил: — Срочно…
Гордиан наклонился к сидящему рядом с ним в мраморном кресле сенатору Векцию и велел занять его место, а зрителям объявить, что неотложные дела призывают Цезаря на Палатин. Зрителям было не до него — на арене умирал очередной гладиатор. На этот раз поединок понравился, и они визжали от восторга, видя, как, путаясь в кольцах собственных кишок, поверженный ретиарий ползает по арене.
Выйдя из Колизея на пустынную в это время улицу, Гордиан с удивлением обнаружил, что рабы с носилками исчезли. Они должны были дожидаться его возле огромной статуи Нерона, к которой после гибели тирана прилепили главу Аполлона, но теперь здесь стоял лишь отряд преторианцев. Гордиан не успел еще понять, в чем дело, как гвардейцы оттеснили его личную охрану. Отряд преторианской стражи окружил его. Двое охранников, сами бывшие гладиаторы, отпущенные на свободу еще стариком Гордианом Африканским, попытались пробиться к своему господину, но пали под ударами преторианских мечей. Гвардейцы повели Гордиана в сторону своего лагеря.