Страница 21 из 52
*****
Так Антютик закончил рассказ, когда они с Петром Кирилычем сидели на спине высокого лося и любовались на Боровую мельницу. Как уж там обо всем ином рассказывал ему Антютик, мы доподлинно верно не знаем, но вернее всего, что еще больше прибавил, чем мы, потому как-никак - все же леший!..
Слушает Петр Кирилыч как зачарованный, и не может пошевельнуться, хотел было спуститься на землю, но Антютик схватил его за руку, сжал ее и на весь лес гикнул: лось на сажень подпрыгнул, повернулся в скачок и вихрем вынес в кусты.
Ветер засвистел Петру Кирилычу в уши, у кустов и низкорослых деревьев подолы так и заходили, как у баб на свадебной пляске… Но не прошло и минуты, кажется, снова все стихло, лось пошел неторопливым шагом, сощипывая по дороге с канавки траву. Антютик молчал, молчит и Петр Кирилыч… и словно не видит, как сменяются сосны и ели березовыми и осиновыми рощами: всюду разлито тихое дуновенье весны, которое бывает в первые весенние ночи, когда неожиданно грянет тепло и землю распарит, и пышет тогда от земли, как от молодухи.
Со всех сторон, с веток кустов и деревьев, вытянулись зеленые ушки и слушают и дивятся и ни наслушаться ни надивиться, видно, не могут.
- Я, - заговорил вдруг Антютик, - я… самый большой помещик в округе, столько у меня еще лесу, и все какой лесище: сосны - хоть на небо полезай, елку в пять рук не уберешь!.. А уж чапугу этого да чекрыжнику -годов на… сто хватит, если Цыган петуха в сухмень не подпустит. У меня всему ведется строгий учет: такие ревизские сказки, где какой водится зверь и где какие птицы поют!.. Под птичий голос хорошо, Петр Кирилыч, спать на мху где-нибудь под сосной или елкой!..
- Хорошо, - печально отвечает Петр Кирилыч.
- Эх, и хорошо же в лесу!.. На каждой прутинке висит по полтинке, каждый сучок тянет тебе пятачок. Да в нем-то - каждый нищий на манер богача, только… человек во всем этом всякий скус потерял и ничего уж не видит да и видеть теперь уж, должно быть, не будет.
Петр Кирилыч обернулся на Антютика и поглядел на него, что он - как на лицо: шутит али… всерьез?.. Самому ему эти мысли не раз на ум приходили.
- Ты-то вот, Петр Кирилыч, - продолжал Антютик, - тыто вот, знаю я, все понимаешь, потому что человек ты… чудной и на других непохожий… и мне пришелся по скусу… А остальные у вас в Чертухине такая-то все шваль да рвань, не к слову сказать, что и возиться с ними нету охоты… Только ты передай, чтобы поосторожней… Лучше пусть не попадаются на Светлом, а то… утоплю!..
В это время в Чертухине пропели последние петухи, и Антютик приставил руку к глазам и посмотрел на синее небо, сине оно, как только бывает сине перед утром, когда по всей земле проходит последний утренний сон, столь сладкий, что от него и у звезд слипаются веки.
- Ну, теперь, Петр Кирилыч, пора!.. Скоро будет взаправду светать. Жалко мне, что все же дела ты не довел до конца… Ну да все еще впереди. Теперь все зависит, как ты сам его поведешь… Ты меньше бери на глаза, а то засмотришься, рот разинешь и не заметишь, как в него ворона влетит… ты… ты больше действуй!
- Да как вот?.. Больно трудно к ней подступиться!
- Э!.. Вот уж трудности-то никакой… Не пень из земли тащить. На то и сунгуз!.. Теперь надо тебе почаще наведываться сюда: не равно она опять будет купаться. Понял?.. Ну, теперь, значит, прощай!
- Прощай, Антютик, - говорит Петр Кирилыч, опустивши голову, - ты мне больше родного отца!
- Доброе слово!.. Вот уж спасибо. Только у меня к тебе еще будет дело… ты это попомни… Когда - не скажу, будет видно! А пока, Петр Кирилыч, ложись-ка, усни. Тебе это будет вот как полезно!.. Да и меня, Петр Кирилыч, отпусти подобру-поздорову, потому что от зрячего человечьего глаза нам можно себя навек изурокать… Чего доброго, тоже вырастет хвост, а не то плешь проточит моль на затылке: нехорошо!.. Дурно-ой глаз у вашего брата!..
- Что ты, Антютик? - обиделся Петр Кирилыч.
- Да ты уж не обессудь… а ложись-ка, ложись, Петр Кирилыч…
Петр Кирилыч кругом оглянулся и удивленно заметил, что опять они у того же самого места, у Густой Елки, непозадалеку от дороги. Антютик соскочил с лося на землю, снял, как ребенка, Петра Кирилыча и махнул еловою веткой. Лось спокойно пошел между елок, сощипывая на ходу рывком молодые побеги. Петр Кирилыч только тут и разглядел, что рога у него золотые… А может, в сучья, похожие на развилки лосиных рогов, пробил лучом первый рассвет… Кто его знает?.. Утром может все показаться…
Антютик проводил лося долгим, пристальным глазом, а потом пригнулся к земле, припрыгнул и высоко поднялся под ветки, зацепился рукой за вершину, качнулся на ней и гукнул три раза на весь чертухинский лес, потом завернул полы длинной поддевки, раскачался и бухнул куда-то на землю.
Но все это Петр Кирилыч видел и слышал уже сквозь спокойный предутренний сон, когда у человека отнимаются руки и ноги и сам он тонет куда-то на глубокое дно.
Слышал он только, как где-то далеко в лесу, на болоте, словно обломилась вершиной столетняя ель и как она ряхнула на весеннюю гулкую землю.
"Это Антютик поддевку свою скидает!" - подумалось Петру Кирилычу во сне.
После этого стало в лесу еще тише, ни одна ветка, кажется, не промолвится словом, и сам Петр Кирилыч уже не думает ни о чем, а повернулся на бок половчее, обхватил коленки руками и заснул крепким сном.
*****
Долго ль так проспал Петр Кирилыч, хорошо и ему неизвестно.
Только проснулся он рано поутру, когда еще и солнце не встало, а только висела над лесом розовая занавеска… В елях плыл большими хлопьями розоватый туман, и от тумана тянуло свежим древесным листом, рекой и карасями.
Петр Кирилыч потянулся на мху и стал вспоминать, что с ним за эту ночь приключилось.
"Говорить кому али нет? - спросил он себя. - Нет, пожалуй, лучше молчать… а то будут… смеяться… Вот когда поженюсь, тогда дело другое… И поклон передать тогда можно!.. А пока, Петр Кирилыч, держи язык за зубами!.."
Петр Кирилыч, сладко зевая, поднялся, потянулся на оба бока и не спеша пошел на дорогу. С поля булбыкали тетерева, и вдали над болотом высоко блеял быстрый бекас, передразнивая глупого барана, который за клок мелкого сена променял человеку свою пушную шубу.
Вышел Петр Кирилыч на лесную опушку и перекрестился.
"Не диво ли: за ночь никакой зверь не заломал!.."
В это время на повороте, где загибает дорога из Чертухина на Боровую мельницу, Петр Кирилыч в белом и густом тумане ясно расслышал чилиньканье бубенцов Петра Еремеича, который, знать, далеко собрался кого-то везти, если выехал по такой рани из дома.
Хотел его Петр Кирилыч окликнуть, но постоял немного, послушал, как переливаются под дугой колокольцы, словно серебряная водичка текет, и почему-то раздумал.
"Ешь, Петр Кирилыч, пирог с грибами, держи язык за зубами!.."
А туман все валил и валил, как полова на току.
Навалило его, инда и за три шага не видать. Только там, где должно стоять Чертухино, высоко над туманом, плывущим по самой земле, машут соломенными и тесовыми крыльями крыши, как птицы, которые высоко поднялись и сделали круг, чтобы со всех сторон на весну полюбоваться, и теперь садятся всей стаей на землю.
Снится Феклуше лазоревый сон…
Та же мельница, та же плотина, и так же звонко стекает с плотины вода. Только вкруг мельницы чертухинский лес теперь стоит, на лес совсем непохожий…
Развеяли сосны на ветер под самую небесную синь большие знамена, ели уставили пики, и по берегам низкорослый бредник и ольшняк как шатры над самой Дубной; спит в этих шатрах, какой страны и государства - неведомо, несметное войско, и над шатрами плывет белесый туман.
И то ли солнце всходит в тумане, то ли из-за леса едет большой богатырь на белом коне[14] - не понять!..
14
14 то ли из-за леса едет большой богатырь на белом коне - Видение героине всадника на белом коне - сюжетная деталь устного народного творчества, прежде всего - сказок. Василиса Прекрасная, посланная в дремучий лес злыми сестрами, неожиданно видит впереди белого витязя, медленно выезжающего на белом коне из-за леса. Одна из иллюстраций И.Билибина так и называлась - "Василиса Прекрасная и белый всадник".