Страница 46 из 61
- Спасибо… спасибо… не надо! - потонула Рысачиха в пышно взбитой перине, съежившись и подбирая подолы под ноги. - Ах, как устала!
- Баиньки… баиньки… почивайте и чувствуйте, что вы за мной, как за каменной стеной… да-с, я дворянин и ваш давнишний слуга и поклонник! Пока вы покоитесь в объятьях морфея, я, знаете, в щелочку, в дырочку… все, понимаете, прослушаю и высмотрю; и может даже, шут его знает, понимаете, придется пока сунуть ему еще сторублевку?!
- Это ж, Бодяжка, грабеж… как он смеет! Ах, если б был здесь… князь… Зачем, зачем он так некстати уехал?
- О… о, князь просто бы велел его отодрать на конюшне! И дело с концом! - Сорвал Бодяга висящее в изголовье лебединое опахало и замахал им на Рысачиху с такой яростью, что барыня невольно зажмурилась и уткнулась в подушку. - Больше, понимаете, ни звука, ни слова… полный, полный покой. А завтра… с прекрасной зарей, знаете, прямо надо ехать к царю… изложить жалобу прямо к стопам! Потому что и в самом ведь деле, этто что ттакое?.. Конечно, конечно, так оставить нельзя… так их совсем избалуешь! На голову сядут, на спину залезут! Нельзя, Раиса Васильевна, невозможно. Если вы, знаете, не поедете сами… так я, как дворянин, я сам пешком побегу! С мешочком пешочком пойду! Спите… спите… Раиса Васильевна… я здесь на страже! И, знаете-понимаете сами, если бы у вас, без долгих слов говоря, нашлась тут под рукой полынь или какая другая настойка, так я бы, ей-богу… слова не вру… простоял бы здесь до утра и завтра же с вами вместе поехал! На себе бы понес!.. Честное слово вам дворянина. И добьюсь… и понесу, знаете… и достигну!
Рысачиха мечтательно приоткрыла глаза, а Бодяга закинул ножку за ножку и преобразился в улыбку; одним только вращением небесной голубизны глаз барыня показала Бодяге на шкапчик, убранный перламутром, и прошептала:
- Ах, Бодяжка… как я в тебе ошибалась… какой ты обходительный человек… Значит, не сердишься, что при князе я напоила тебя в прошлый раз керосином?
- Во-первых, не керосином, а… боговым маслом… Это для души даже полезно, а во-вторых и в-третьих, Раиса Васильевна, что вы, что вы… Как же можно иметь на вас сердце? Понимаете сами… никак, никак невозможно…
Бодяга, вытянувши приятную лысинку с розовым отливом, достал граненый графинчик, поглядел на свет и причмокнул, налил себе пузатую, а барыне маленькую рюмочку с золотым обводом по краю:
- Вам… знаете, полагается узкую талию… не рюмочка, невинная девица!
Рысачиха с царственным видом приняла подношенье, чуть привставши в постели, а Бодяга состроил постное рыло и затянул, как псаломщик:
- Не пе-е-ейте ви-ина-а, ви-ино-о есь блу-уд!
Рысачиха смешливо зажмурилась и замахала ручкой, оглянувшись на дверь.
- Я вполголоса, Раиса Васильевна… в пол-октавы, знаете… ви… ви-ино есь блу-уд… а кто не пи-иет, тто-от плу-у-у-ут! Хе-хе-хе! Кушайте, Раиса Васильевна, а завтра мы с вами, знаете, прямо к стопам!
- Ах, Бодяжка, не поминай! - Рысачиха поднесла рюмочку к порозовевшим губам и снова откинулась на подушку. - Удивляюсь, как таких разбойников держат на службе!
- Жулик, Раиса Васильевна! Форменный жулик с большой бородой! И эх, за ваше драгоценное, Раиса Васильевна, и… красоту! - Бодяга опрокинул в утробу, крякнул селезнем и хлопнул себя по брюшку. - Знаете, Раиса Васильевна… я, как друг, - присел он чуть на краешек Рысачихиной постели, - как друг, ей-богу, вы такая необыкновенная… венная, понимаете, женщина… ей-богу, не вру!.. И как это вы только решились… я, конечно, дрожу, говоря такие слова… конечно, князь, высокое званье и все там такое… но ведь у него… зубы… вставные… вставные, ей-богу, не вру… хотя, конечно, вы не обращайте вниманья… никакого вниманья на мои слова… никакого вниманья не обращайте… я, как вам известно, человек мужеского племени и тоже чувства имею… но не буду… не должен… конечно… Налить? - вдруг оборвал тираду Бодяга, взглянувши в огненные глаза Рысачихи. - Выпьем еще по лампадке?..
- Фух, какой пьяница! - сжеманилась барыня.
- Пьяница… пьяница… а делишко тянется! И эх, Раиса Васильевна!
- Бодяжка… какую побольше! - простонала барыня.
- С удовольствием… с превеликим… я такого вам кучера сейчас преподнесу! В три обхвата!
Рысачиха протянула ему обнаженную руку и после сочного поцелуя, когда Бодяга думал было разогнуться, ничего еще не подозревая, схватила его за ворот, и он сразу пошел на дно теплой перины, чертя сапогами по стенке.
Должно быть, пропановался барин Бодяга в барыниной спальне довольно изрядное время…
- Да и выпили-то мы, - подмигивая, потом рассказывал барин Бодяга, -совсем пустяковое дело, а туманы… туманы, знаете, такие пошли, все закружилось, завертелось… люблю… люблю… когда перед глазами все движется и сам ты летишь… как планета…
С сильно помятым брюшком, которым Бодяга гордился, как украшеньем, поглаживая его всегда любовно и складывая на нем калачиком ручки, барин Бодяга, когда барыня и в самом деле безмятежно заснула, съехал с кровати мореного дуба и в полынных туманах вспомнил вдруг про своих приятелей, братьев Кушаковых…
- Эх… дураки!.. - прищелкнул Бодяга, оглядевши опустевший перламутровый шкапчик. - Млекососы!
Привставши на носки и расставивши руки для большей устойчивости, вышел кой-как барин Бодяга из барыниной спальни и закружился по приемной, в которой уже стоял полумрак, должно быть, от плотных занавесей и хмурой погоды… Все предметы вдруг получили любимую Бодягой чудесную силу вращенья, не двигаясь с места; подошел к окну, и за стеклом в саду деревья встали кверху ногами, стремглав опрокидываясь вершинами вниз, а сверху совсем уж бог знает откуда повалила белая вата, взглянул на диван, и он кувырнулся на бок, словно пьяный мужик, откинувши ножки, а подсвечник на столике так размахался перед носом у Бодяги хрустальными розетками, куда вставляются свечи, как будто хочет Бодягу ударить…
В таком смятении стал Бодяга рассматривать дверь на половину к майору и не сразу поймал ее за медную ручку (плавала эта ручка в глазах золотой рыбиной с большими плавниками у головы и хвоста), повернул ее Бодяга, просунул голову и, не успевши ступить в другую комнату, завязился в двери, должно быть зацепившись за жабры оттопыренным сбоку карманом, в котором была сквозная дыра.
Со спертым дыханием и столь бьющимся сердцем, что сам потом удивлялся, как это оно у него в ту минуту не разорвалось, Бодяга повел мутными глазами и чуть вбочок от себя разглядел: стоит в полной парадной форме с плюмажем в поларшина, со шпагой и пышно расправленной кистью на рукояти, с генеральской лентой через плечо и с такими яркими эполетами, что у Бодяги в глазах даже заныло, одним словом, в полном своем живом виде стоит будто бы перед Бодягой генерал Рысаков и, видимо по всему, о чем-то печально про себя размышляет.
"Вот так допился… ну и полынь! - про себя подумал Бодяга. -Покойники полезли в глаза… ишь, их превосходительство…"
- Да-с… вашество… вашество… - прошептал Бодяга, собрав в себе силы в таком неудобном положении. - Как изволите, вашество, себя чувствовать, смею спросить?
Майор оглядел Бодягу, словно в первый раз видит, будто раньше и встречаться не приходилось, и сначала ничего не ответил, а только еще сильней навалился на дверь… но когда Бодяга повторил свой вопрос слово в слово, майор нахмурился и качнул головой:
- Скверно, Бодяга… оченно скверно!
- Полноте, вашество, - вздумал Бодяга и дальше поддержать разговор. -Это у вас застарелая небралгия. Выпили бы рюмочку глинтвейну али мадеры, и все бы прошло!
- Я белую… больше с полынью. Бодяга… Бодяга… - зашептал вдруг майор, сложивши руки на орденах, - Бодяжка, спаси, идут… идут… слышишь?
- Нет, вашество, что-то не слышу!.. По-моему, это у вас за спиной мыши скребутся!
- Дурак, - шепчет майор, - ничего не понимаешь: повесят на грудь сургучи, и поминай тогда как звали героя отечественной битвы генерала Рысакова.