Князь мира

Ко всякому горю привычной!

Раздавал я ваше золото, серебро ваше раскидывал по карманам дырявыим,

По ладоням черявыим,

Корявыим!

А и ныне надевайте на меня одежды брачные, власяницу на мене натягивайте, примеряйте-ка ко мне вретище,

Коли любите ваше детище!

А хочу я спать не с молодой женой за златыми дверями

Во тереме,

А хочу лежать во печере со каменем холодныим, со заступничеством, со прошением: недостает рук обмахнуть слезу сиротскую, ой, слабы уста утолить беду!"

Именитый купец сына выслушал,

Сына выслушал, водки выкушал,

Обрядил родное детище

Во рубище, во вретище.

"Мне не жаль серебра, - говорит, - сынок, не жаль золота: не кидать гроша - не видать барыша!

А мне жаль, сынок, что твоя душа

Обочла меня перед осподом, осмеяла меня пред купечеством!"

Отошел отец от Силантия, родная мать в лицо ему плюнула, слуги отцовские из дома вытолкали, собаки за полы вытащили,

Добрые люди глаза на Силантия вытаращили.

Не сказалось Силантию защитника,

Не подал никто ему ситника!

Подумал-подумал Силантий и пошел в скитники!

Приютила Силантия пустыня нехоженая,

Сыпучими песками положеная,

Ни кустика среди ней, ни хворостинки,

Ни тропинки,

Ни животинки,

Ни птички какой певчия!

"Тако, - думает Силантий, - и душа человечия!"

Вырыл себе Силантий печеру пологую,

Разложил в ней одежду убогую,

Подвалил камень под голову, помолился, глядя в небушко:

"Положи, осподи, камушком, сподыми воробушком!"

Просыпается он рано поутречку, еще заря в небе не занялася, еще синь течет из-под облака, еще месяц по земному краю проходит сторожем, встал Силантий враз на цыпочки, на дыбки от удивления: а и видят глаза,

Да не поймут ни аза!

А и глядь-поглядь - Что ни шаг, ни пядь,

Перед ним стоит сад, деревьями засаженный, на них цветики, словно бусинки, на них веточки, словно лестовки с аллилуйями,

На них листики - уста чистые с поцелуями,

А на них плоды,

Да не для еды!

У печеры - золотой ручей, берег выложен чистым зеньчугом, а по бережку тропка шелковая, а тропа ведет ко обители, купола издали синие,

Увешаны ланпадами скинии,

А и в скиниях старцы скитники,

От мирского глаза скрытники…

Подошед к той обители заочной,

Взликовал Силантий душою непорочной…

Тут и вышла к нему монастырская братия

Со хоругвями, со распятием:

"А и не в час же ты к нам пришел, вьюнош Силантий, не вовремя! Ох, и горе великое у божьей обители, уж и жили мы в обители, скрытились,

Постились, молились, скитились,

Ох, и ныне церкву излишку высокую взгрохали,

Ох, да и взгрохали, сами заохали,

Почто кумпол видно с любого конца, с любого краешку, почто слышен звон с каждой пяди земли?.. Басурманский царь нас из-за горки высмотрел, собирает войско несметное, басурманский царь страны ляховой,

Стороны загубной, аховой!"

Как помолится тут Силантий на звонницу,

Как и старцам в ноги поклонится:

"Ой же вы, старцы,

Перед богом огарцы,

Старцы скитники,

От мирского глаза скрытники!

Видно, и у вас не убежишь от беды, видно, и у вас от горя не скроешься, отслужите-ка по мне панихвиду недолгую, на скорую руку кадилами отбрякайте, отстою я ее при живности, опосля выду к царю басурманскому, проведу его хитростью и выведу, а коли не хватит ума,

Так вернусь во дома!"

Отслужили старцы панихвиду недолгую, огарцы пасхальные дотеплили, окурили Силантия ладаном:

"Вот, тае, вьюнош, и надо нам!"

Тут в недолгую пору, в скором времени повстречалось Силантию войско несметное, впереди его басурманский царь, под ним синий конь,

Из ноздри огонь,

Под копытами гром и полымя, он ушми прядет в самом облаке, он и гривою по земле тащит! Поклонился ему Силантий, поздравкался, басурманский царь отпрукнул коня, опустил повода, плетку выронил:

"Ты монах… не монах?

Ты в каких именах?

Не видал ли, тут манастырь стоит, в небо звонница упирается,

А ворота не запираются?"

"А и зовут мене Силантий Силантьевич, а и сам я из нищей из братии, нищей братии горе-горемычной,

Ко всякому горю привычной!

А и нет тут монастыря, нету церковицы, а растет вон в небе луковица

То ль из золота, то ль из олова,

Не большая она будет, не махонькая, в аккурат с твою дурью голову!"

"Ну, уж луку у нас самих достаточно!..

Только сбыточно ли это, парень, статочно?.."

"А и ныне день Марфы-огородницы[3],

А и Марфа слывет средь святых греховодницей,

О мирской тщете

Заботницей, о людской суете

Заступницей!"

"О такую речь конь оступится!

Вы берите-ка, мои слуги верные, люботряса эвтого кудрявого, закрутите ему руки на спину, положите вместе с провизией!.. Привезем мы его в свою сторону, пусть насадит в небе луковок на всю нищую свою братию,

Горе-горемычную,

На всю шатию,

Ко всякому горю привычную!"

Так случилось все, так и сделалось, привезли Силантия в царство ляхское, а и в то ли царство самое,

Бесчинное да срамное!

Как взыграли килимбасы трубные, как царя встречать народ вывалил, принимать на крыльцо дочка выплыла:

"Здравствуй, царь-осударь, здравствуй, батюшка! Что привез ты мне в подарочек на любовь свою отецкую?.."

"Эх, привез я тебе, дочка Загуба Загубишна, да вещицу не простецкую".

Тут растолкали народ

И вывели Силантия вперед…

Как только тут все разгляделися, на носы у всех глаза вылезли, на дыбки ноги вытянулись:

"А и этот, дочка, молодец видит в небе луковки,

В небе луковки, в книге буковки,

Что мне делать с ним, рассуди-разложь:

То ли правда - ложь,

То ли сказка то ж,

То ль огнем палить,

То ль в тюрьму валить?.."

Дочка царская на Силантия воззарилась, с взгляда первого улыбкой обронилася,

Подошла к нему, низко поклонилася,

Кудри шелковые белой ручкой тронула,

Заглянула в очи синие: вся душа в ней захолонула!

"Ох, и царь-осударь, ты мой батюшка, отродясь я такой красоты не видывала, сызмальства в такие очи не глядывала, а и скинь-ка ты рубище со Силантия,

Обряди-ка его в парчовую мантию!"

"Ох, и дочка ты моя родная,

Девка красная греховодная!

Ты нежна,

Важна

Да вальяжиста,

Самонравна да куражиста,

А и, видно, мне теперь конец,

Мне конец, а тебе - венец:

Ты садись-ка с молодцом на мой царский трон,

Для мене любовь - на земле закон!"

Силантий в землю под ноги уставился, отошел в сторонку от Загубы Загубишны, обернулся ликом к люду хребетному,

Безотдышному, безответному,

Ко своему ли обету заветному!

"Ой, ты царь Загуб со Загубишной! Я не вижу красы, не зрю почести! А и дал я обет быть во девствии,

А и вижу в том только средствие

От любого лиха-бедствия!"

Басурманский царь тут возгневался, дочка царская раззадорилась,

Распушилась, расхорохорилась,

На Силантия уставилась бельмами,

Обернулась лютой ведьмою:

"Ох, принять тебе, Силантий, ныне мучения

От великого моего огорчения:

Если так да если ты коли,

Так глаза тебе я выколю!"

Толкнула Силантия локтем

И проколола глазыньки когтем.

Силантий даже глазом не моргнул…

"Ох, принять тебе, Силантий, ныне от мене еще муки:

Отрублю я тебе руки…

Левую положу-ка себе на сердечко,

А на правую продену колечко!"

Взяла в обе руки меч,

Размахнулась с обоих плеч,

Отрубила Силантия руки, Силантий и рукой не шевельнул…

"А и нет мне, бедной, любови,

Согласия по духу и крови!

Заповедан мне тяжкий блуд:

Отруби ему, батюшка… уд!"

Заплакала Загуба Загубишна, сама белой ручкой закрылася,

Силантий запел, как на крылосе,

Звонким,

Тонким

3

А и ныне день Марфы-огородницы - День Марфы приходился на шестнадцатое мая. Отрастала крапива, щавель, огородная зелень. На Марфу варили зеленые щи. Майские травы, майские огородные урожаи оздоровляли ослабленный организм. Недаром народный календарь называл месяц май травнем. Его нынешнее название идет от римского календаря, оно дано в честь богини обольщения Майи.