Все кошки Рима

— По большей части. Еще пара кварталов, и мы выйдем на пьяцца Фонтана. Фонтаны там на каждом из четырех углов, и с каждого перекрестка перед тобой открывается новый вид.

Папа не жалел денег на ее образование в области истории древнего мира, в том числе и на несколько лет аспирантуры в Риме. С обеих сторон семьи она была единственной, кто получил образование в колледже, и, приезжая к ним погостить, глядя на их дешево обставленные дома и то, как они часами смотрят телевизор, Мелина чувствовала себя инопланетянкой. Немало усилий она приложила к тому, чтобы уговорить свою мать приехать в Рим в надежде, что мама хотя бы попытается понять новую жизнь дочери. Но мама все отказывалась — из страха перед любым местом вдали от дома.

Марио шел за ней по пятам, выворачивая шею посмотреть туда, куда указывала Мелина, глядя сквозь каждую статую, каждый дом. Ей никогда не встречался человек, настолько нелюбопытный. Лишь во время недолгого своего брака он проявлял какие-то признаки жизни.

— Мы подходим к фонтану дель Триттоне, также по проекту Бернини, — говорила Мелина. — Он стоит на большой площади, пьяцце Барберини, и тебе, возможно, стоит съесть в каком-нибудь из здешних кафе ленч, пока я пойду повидаюсь с Хизер.

Мимо них вальяжным шагом проследовали две кошки — судя по худобе и уверенному виду, бездомные обитатели римских улиц.

— Надо же, сколько кошек в этом городе, — пробормотал Марио.

Мелина, сама того не заметив, снова впала в лекторский тон:

— I Gatti di Roma. Они здесь не меньшая достопримечательность, чем все остальное. Римляне привезли их из Египта, а отсюда в Британию. Живут они в основном в охраняемых правительством развалинах, таких, как, к примеру, Форум и Колизей, и римляне их кормят.

С наветренной стороны фонтана, там, где его не могли достать брызги воды из раковины Тритона, сидело черно-белое пушистое создание.

— И где же посольство?

Мелина указала куда-то позади кошки.

— В паре шагов отсюда по вон той улице, виа Венето. Это в их здании снимали сцены из «La Dolche Vita».[3]

Марио посмотрел на нее пустым взглядом.

— Не важно.

Мелина не удержалась и поглядела на часы.

— Успеем еще что-нибудь посмотреть, пока ты не пойдешь на свой ленч?

— Ну, есть еще Фонтан делле Али, фонтан пчел… — Она умолкла.

— И?

— Я почти забыла. Санта Мария делла Консеционе.

Вид у Марио стал умученный.

— Еще одна церковь?

— Другой такой ты нигде не найдешь.

Пожав плечами, он потащился за ней через пьяццу, и тут из толпы выбежала пухленькая девочка с жалобным выражением на кругленьком личике. В руке у нее был зажат журнал. Она подбежала прямо к Марио, выплевывая слова со скоростью пулеметной очереди. От кожи до сальных русых волос все в ней было необычайно потрепанным и линялым. Одежда ее представляла собой смесь всевозможных разностильных обносок, украшенных неаккуратными заплатками.

— Это цыганка, — объяснила Мелина. — Не обращай на нее внимания, и она от тебя отстанет.

Девочка схватила Марио за штанину, потянула на себя ткань.

— Родители научили ее просить милостыню. Обычно они работают группами: один отвлекает, а другой тем временем обчищает тебе карманы. Она просто пытается продать тебе недельной давности журнал.

Мелина пошла вперед, а Марио оттолкнул девочку, лицо его перекосилось от отвращения. Цыганка попятилась, жалобное выражение исчезло: она выискивала новую жертву.

Мелину Марио нагнал на тротуаре виа Венето, и та указала ему высящееся на холме внушительное Палаццо Маргеритта, в котором расположилось американское посольство.

— Встретимся у ворот, возле будки охраны. Идет?

— Ага. Эта девчонка — самое отвратительное, что я когда-либо видел.

— Все здесь их ненавидят. Они нищие и карманники, но от серьезной преступности они держатся подальше. Мои европейские друзья считают, что я не в своем уме, но мне просто их жаль.

— Блевать от нее хочется.

Мелина подавила готовый сорваться у нее с губ ответ. Они как раз поднимались по ступеням серой, ничем не примечательной с виду церкви. Внутри в маленьком вестибюле монах указал им на ящик для пожертвований и табличку, которая гласила: «ФОТОГРАФИРОВАТЬ ЗАПРЕЩЕНО».

— А что тут такого? — поинтересовался Марио.

— Сам увидишь.

Она затолкала несколько банкнот в ящик и повела его вниз по лестнице в склепы капуцинов.

— Здесь покоятся более четырех тысяч монахов.

Монахи уложили кости своих усопших собратьев так, чтобы они украшали четыре тесные часовни. Потемневшие от времени черепа штабелями поднимались вдоль стен и складывались в арки. Побеленные потолки были украшены ржаво-коричневыми ребрами и позвоночниками, складывающимися в жутковатый и фантастический переплетающийся узор. Бедренные кости и лопатки стали основой огромной висячей люстры, часов и алтаря, возле которого сгорбился скелет в рясе капуцина, зажатый с обеих сторон стенами костей.

— Срань господня, — пробормотал несколько минут спустя Марио.

Впервые придя сюда, Мелина была почему-то убеждена, что почувствует запах, наверное, вонь разложения. Но, разумеется, запаха здесь не было никакого, разве что, быть может, затхлость от земляных полов. Кости были слишком старыми, чтобы пахнуть.

— Потрясно! — воскликнул он. — Они что, вываривали всех, кто давал дуба?

Мелина пожала плечами. Она никогда подолгу не размышляла над этим: это было как вмешиваться в жизнь братьев.

— Мне пора идти, Марио. Если захочешь купить открытки, их продают в киоске, там, где стоит монах.

— Чтобы мама их нашла?

В его словах был смысл. Рената обшаривала все вещи Марио.

— Наслаждайся.

На том она поспешила оставить его.

Он смотрел ей вслед: стройная и элегантная женщина, а вовсе не толстый и безобразный ребенок, которого он когда-то терроризировал. Мама ненавидела Мелину за то, что она образованна, и за то, что она их презирает, и она едва с ума не сошла, когда узнала, что все свои деньги Дими оставил Мелине. Старик никогда не мог противостоять маме, пока был жив, но что, черт побери, он ей устроил, когда помер! Марио было плевать. Он думал о том, как хорошо было бы распустить тугой узел длинных черных волос Мелины и схватить ее так, чтобы она не могла вырваться, как в прошлый раз. Он с тех пор много думал об этом, и поездка в Рим была случаем крайне благоприятным, что заставляло его чувствовать себя… сильным, готовым. Долгое время он глядел на множество уложенных рядами костей. Думал о всех тех смертях, что стоят за ними. Потом он вышел на улицу и по виа Венето спустился к фонтану, ничем не отличавшемуся от всех остальных. Жирная цыганочка была все еще здесь, надоедала прохожим своим визгливым голосом и своими журналами. Он без труда представил себе, что о ней скажет мама, как она станет ныть без конца и, вероятно, будет сравнивать ее с его бывшей женой Келли. Тут внутри него треснула какая-то скорлупа, и Петая кислота из нее потекла вниз по его хребту, в легкие, от чего каждый его вдох стал горячечно-затрудненным. Цыганка была толстой, такой, какой была когда-то Мелина до того, как она пренебрегла им. Толстой, как мама.

— Что у тебя тут? — спросил он.

Цыганка подбежала, лопоча что-то по-итальянски. Побренчав мелочью в кармане, он улыбнулся. И получил в ответ столь же пустую, как и его собственная, улыбку.

Теперь дыхание его чуть участилось, и, повернувшись спиной к цыганке, он опять побренчал мелочью. Даже не оборачиваясь, он знал, что она семенит за ним, как собачонка. Вверх по улице и в подъезд чьего-то дома. В глубь тени.

Тут она помялась, без сомнения, зная, какая ей тут может грозить опасность. В порыве вдохновения он вытащил купюру в пятьдесят тысяч лир, жестами показывая ей, что за деньги она должна поднять юбку и показать, что у нее там под ней. Девочка быстро подняла грязный подол, потом дернула его вниз, причем изо рта у нее выскользнул облизать губы жирный язычок. И тут она потянулась за деньгами. Схватив ее за основание шеи, он рывком прижал к себе вонючее тельце и обеими руками сжал ей горло — цыганка корчилась и извивалась. Жизнь утекает из человека так легко. Но он подержал еще немного — так, для уверенности. Язык вывалился у нее изо рта, и на пальцы ему упала тонкая ниточка слюны. Отдернув руку, он толкнул тело на пол в алькове, отер мокроту о цыганкину блузку и поискал среди теней пятидесятитысячную банкноту.

3

«La Dolche Vita» (ит.) — «Сладкая жизнь» (1959) — фильм реж. Ф. Феллини. — Примеч. пер.