Миссис Мабб

   Здесь было тихо и безлюдно. Трава, росшая на холмах и в долине, была нетронута, словно водная гладь - в довершение сходства под ветром по ней пробегала рябь. На противоположном холме стоял старинного вида дом из серого камня. Это был очень высокий дом, почти что башня, окруженный высокой каменной стеной, в которой не было видно ни калитки, ни ворот; ни одна тропка не вела к этому дому. Но, как бы ни был высок дом, еще выше поднимался за ним освещенный солнцем лес. И Венише никак не удавалось отделаться от дурацкой мысли, что на самом деле она смотрит на очень маленький дом, который мог бы принадлежать полевой мыши, или пчеле, или бабочке - домик среди травы.

   «Не надо здесь больше оставаться, - подумала Вениша. - Как я могла предполагать, что встречу капитана или миссис Мабб? Что за ужасная мысль!»

   Она повернулась и пошла прочь очень быстро, но не успела уйти далеко, как услышала позади стук копыт.

   «Не стану оборачиваться, - подумала она, - потому что, если это капитан Фокс, я уверена, он будет так добр, что позволит мне спокойно вернуться домой».

   Но стук копыт приближался, теперь, казалось, что целая армия скачет среди тихих холмов. Вениша в изумлении обернулась посмотреть, что бы это могло быть.

   На Венише было старинного фасона платье из тонкой синей шерсти. Лиф расшит лютиками и маргаритками, талия занижена. Юбка не очень длинная, но с множеством льняных нижних юбок. Минуту или две она раздумывала над этим.

   «Наверное, - решила она, - это костюм молочницы, или пастушки, или какой другой сельской жительницы. Как странно! Не могу припомнить, чтобы я когда-нибудь была молочницей или пастушкой. Наверное, я должна играть роль в какой-то пьесе - но боюсь, я совсем не готова, ведь я не помню ни одной своей реплики».

   - Щеки немного порозовели - послышался встревоженный голос Фанни. - Как вам кажется, мистер Хокинс?

   Вениша обнаружила, что находится в гостиной Фанни. А мистер Хокинс стоит на коленях на каменных плитах пола перед ее креслом. Рядом - таз с водой, над которой поднимается пар, а за ним пара старых шелковых бальных туфель. Мистер Хокинс мокрым полотенцем протирал ей ноги. Это тоже было странно - ей никогда прежде не приходилось видеть его за подобным занятием. Потом он начал очень сосредоточенно промокать ей лицо.

   - Осторожнее, мистер Хокинс! - воскликнула его жена. - Не напустите мыла девочке в глаза! О, моя дорогая! Я в жизни не была так напутана, как когда тебя принесли домой! Думала, упаду в обморок, и мистер Хокинс того же мнения.

   Фанни была серьезно встревожена, это отразилось на ее лице. У нее всегда были запавшие глаза и впалые щеки - сказывались пятнадцать лет борьбы с нуждой, - но сейчас от страха щеки впали еще глубже, глаза были круглыми, испуганными, а нос заострился и стал похож на кончик ножниц.

   Какое-то время Вениша смотрела на Фанни, пытаясь понять, что ее так встревожило. Затем, опустив взгляд на свои руки, поразилась, насколько они исцарапаны. Провела рукой по лицу и почувствовала боль.

   Она вскочила. На противоположной стене было небольшое зеркало - девушка увидела, что лицо ее в синяках, а волосы всклокочены. От ужаса Вениша громко вскрикнула.

   Поскольку она не помнила ничего, что с ней произошло, Фанни поведала - с множеством отступлений и восклицаний, - что ее нашел молодой человек, фермер по фамилии Первис, когда она шла по тропинке. Она была совершенно не в себе и на все вопросы Первиса бормотала что-то бессвязное о серебряных бубенцах и развевающихся в небе зеленых знаменах. Потребовалось некоторое время, чтобы выяснить, кто она и откуда. Одежда ее была разорвана, туфли исчезли. Мистер Первис посадил Венишу на свою лошадь и отвез к себе домой, где его мать напоила ее чаем переодела в это старинное платье и обула в бальные туфельки.

   - Ох, дорогая, - спросила Фанни, - неужели ты не помнишь, что с тобой произошло?

   - Нет, ровным счетом ничего, - ответила Вениша. - Я отнесла суп Пизонсам, как ты меня просила - а что же я делала потом? Кажется, я куда-то пошла. Но куда? Почему я ничего не могу вспомнить?

   Мистер Хокинс, все еще стоя на коленях перед ней, приложил палец к губам в знак того, что ей не следует волноваться, и начал осторожно поглаживать ее лоб.

   - Ты свалилась в канаву дорогая, - сообщила Фанни. - Только и всего. Конечно, это весьма неприятно, и нет ничего удивительного в том, что ты не хочешь подробно об этом рассказывать. - Она принялась плакать. - Ты всегда была беспамятной, Вениша. Мистер Хокинс приложил палец к губам в знак того, что Фанни не следует волноваться,и каким-то образом ухитрялся одновременно поглаживать лоб Вениши и похлопывать Фанни по руке.

   - Фанни, - спросила Вениша, - сегодня проходили солдаты?

   - Проходили солдаты? - повторила Фанни. Она оттолкнула руку мистера Хокинса и громко высморкалась. - Что ты имеешь в виду?

   - Вот что я сегодня делала. Я вспомнила. Я наблюдала, как шла конница.

   - Не проходили сегодня никакие солдаты, - ответила Фанни. - Думаю, они в своих казармах.

   - Хорошо, что же я тогда сегодня видела? Сотни солдат в полном снаряжении, которое блестит на ярком солнце, и звук серебряных бубенчиков, когда они проезжают рядом...

   - Ох, Вениша, - воскликнула Фанни в большом раздражении, - перестань говорить ерунду, не то нам с мистером Хокинсом придется послать за врачом, - а это обойдется в гинею, да еще траты на лекарства...

   Фанни разразилась долгим монологом о дороговизне услуг доктора и мало-помалу пришла в такое беспокойство, что, казалось, она нездорова не меньше Вениши. Вениша поспешила успокоить ее - доктор вовсе не нужен - и пообещала больше не упоминать о скачущей мимо коннице. Затем удалилась в свою комнату и внимательно осмотрела себя.

   Только царапины и синяки, тяжелых ран не было. «Наверное, - подумала она, - я упала в обморок, но это странно, ведь раньше со мной ничего подобного не случалось».

   И когда домашние собрались за ужином - что в тот день произошло довольно поздно, - о странном приключении Вениши никто не упоминал, если не считать сожалений Фанни о том, что Первисы все еще не вернули платье.

   На следующее утро Венише было трудно шевелиться, все тело болело. «Кажется, - подумала она, - будто я два или три раза упала с лошади». Ощущение было знакомое. Прошлой осенью капитан Фокс учил девушку ездить верхом. Они поднимались на плоскогорье над Киссинглендом, и капитан Фокс сажал спутницу на спину Прекрасной Дамы. Под ними золотистыми оттенками осени переливалась деревня, в окнах домов мерцали огоньки свечей. От костров в садах мистера Грата поднимались столбы синего дыма.

   «Как мы были счастливы! Только Пен Харрингтон вечно догадывалась о том, куда мы собираемся, и настаивала на том, что поедет с нами. Ей всегда хотелось, чтобы капитан уделял ей внимание, и он - воплощенное благородство - вынужден был делать это. Она очень утомительна. Да, а сейчас я ничуть не лучше нее или любой из тех девушек, которым нравился капитан и которыми он пренебрег ради миссис Мабб. Было бы гораздо естественнее, если бы я ненавидела капитана и чувствовала сестринскую симпатию к бедняжке Пен...» Она немного посидела, пытаясь пробудить в себе именно эти чувства, но спустя минут пять обнаружила, что не стала любить Пен больше, а капитана меньше.

   «Я думаю, дело в том, что трудно испытывать сочувствие к девушке, которая носит ярко-желтое платье с сиреневой отделкой - сочетание ярко-желтого и сиреневого производит ужасающее впечатление. А что касается вчерашнего, мне кажется, самое правдоподобное объяснение, что я упала в обморок на тропинке, а мистер Первис нашел меня, подобрал и посадил на коня, а затем уронил - поэтому я вся в синяках, а платье порвалось. И, наверное, он смущен и не рассказывает об этом - что можно понять. Капитан, - подумала она и вздохнула, - ни разу не дал мне упасть с коня»