Патология лжи

– Так он мошенничал?

– Был вынужден. Он физически не мог выполнять эту работу.

– И вы ничего не предприняли по этому поводу? Он ведь дипломированный врач, имеющий разрешение на медицинскую практику. Я думала, вы присягнули защищать граждан от преступных элементов. Это же серьезнее, чем бегать за грабителями.

– Скажите-ка мне, Глория, – прерывает меня Броди. – Если Перри Нэш испытывает патологическое отвращение к виду крови, как он, по-вашему, смог убить и расчленить Пи-Джея Баллока? Вы неплохо разбираетесь в медицине, Глория, лучше многих. Почему бы вам не объяснить мне… каким чудом он преодолел свое прошлое, чтобы выполнить действие, от которого получил бы удовольствие только нездоровый любитель кровавых бань?

– Нечего на меня обижаться, – пожимаю плечами я. – Почему бы вам с ним самим не поговорить?

– Я пытаюсь понять, почему вы ввели нас в заблуждение, не сказав такую важную вещь.

Мы пробираемся по Хэйт. «Странный Ковчег Муравьеда», «Красная Неделя», книжная лавка «Остин».

– Вы не можете разобраться с этими людьми? Уличная торговля без лицензии, а вы не обращаете никакого внимания на эти нарушения.

Меня игнорируют.

– Мы задали законный вопрос.

– А законно ли просить меня делать за вас вашу работу? Не могу, блин, в это поверить: вы ждете, что я буду заниматься изучением вашего подозреваемого?

– Но это вы предложили его кандидатуру.

– Мне не пришло в голову, что прежде чем дать вам подсказку, я должна была проверить студенческое прошлое Перри. Я думала, что стараюсь вам помочь, я считала себя добропорядочным гражданином.

– Вы старались помочь, Глория.

Мы проезжаем прямо по дорожкам парка Золотых ворот, велосипедисты бросаются от нас врассыпную. Одна девушка падает с велосипеда на мокрый тротуар, какой-то парень показывает нам средний палец. Агент Броди сохраняет спокойствие.

– Мы ценим все, что вы для нас сделали. Мы просто хотим знать, как вы узнали, что у Перри Нэша небольшие проблемы с кровью.

– Я порезалась.

– И когда это было?

– Пару дней назад.

– Вы виделись с Перри пару дней назад?

– Вы же знаете об этом, ваши люди там были. Перри предложил сходить в музей, я там нечасто бываю, да и в любом случае Перри мне симпатичен. Из него никудышный подозреваемый, за его спиной все это говорят.

– Вы порезались.

Мы подъезжаем к буйволам, они даже не смотрят в нашу сторону.

– Палец. – Я сую его под нос Броди. – Вам нужны доказательства?

– Это все?

– Там прекрасный Мазеруэлл, одна из его «Элегий» просто великолепна, я ее раньше не видела. Вам стоит туда сходить. Хотя Перри, увы, Мазеруэлла не оценил.

Мы доехали до Большой трассы, пляжи забиты безработными серферами, помешанными на своих приливах, Луне. Лунатики. Какая-то парочка машет нам руками. Броди набирает скорость. Я включаю радио. Короткие волны. Пробка в тоннеле Калдакотт… авария на Уолдо-Грейд… Названия привычные, как торговые марки, и столь же ничего не значащие. Бессмысленный набор звуков. Дневное бормотание понедельника. Я переключаю на джаз. Звучат «Гигантские шаги»,[35] но на середине агент Броди резко выключает радио. Тишина и еще раз тишина.

– Вы же понимаете, что это полностью снимает с него все подозрения, – бросает в итоге Броди. – Никто не поверит в его вину.

– И каков вердикт?

– Простите, Глория, но мы не можем позволить чинить препятствия правосудию. Вы ввели нас в заблуждение, а ФБР не любит ложных свидетельств.

– Будьте реалистом, вы так ничего и не нашли. Сперва обвиняете моего отца, несмотря на то, что в тот день его видел миллион человек, потом принимаетесь за Перри…

– Мы хотим, чтобы вы сказали нам правду, Глория. Мы считаем, что вы знаете, кто совершил убийство.

– Я не могу. Пока нет.

До публикации осталось четыре дня. Четыре дня, прежде чем история Джорджии станет моей.

– Мне нужна еще неделя. Чтобы выпустить еще один номер «Портфолио», чтобы обдумать.

– Обдумать что? – с интересом спрашивает Эммет с заднего сиденья.

– Детали, которые вы хотите узнать. Дайте мне эту неделю. Чтобы разобраться в ваших вопросах.

– ФБР не может ждать подозреваемых, следствие должно продолжаться.

– Тогда оно продолжится без меня.

– Если мы подождем, Глория, мы можем рассчитывать на признание?

– Даже лучше: на признание может рассчитывать публика.

– Два дня.

– Шесть.

– Три.

– Пять.

– Нет.

– Четыре?

– Четыре.

– В пятницу.

– В пятницу?

– В пятницу. Поверните здесь направо. – Я касаюсь руки Броди. – Вам стоит воспользоваться этими короткими каникулами: вы неважно выглядите, да и костюм пахнет плесенью.

– Такой торг против правил, но мы хотим быть справедливыми с вами, Глория.

– Почему?

– Признание нелегко дается.

Я открываю дверцу, потому что мы уже приехали к моему офису и говорить больше не о чем. Я машу Рейку и Кэтрин, которые вместе возвращаются с ланча.

– Признание? Да, полагаю, что так, – соглашаюсь я, и протягиваю Броди мигалку. Она все еще отбрасывает красные всполохи и крутится, как миксер, взбивающий молочный коктейль. – Признание всем нелегко дается.

5

Я сижу на стуле у себя в офисе, на мне белый пластиковый нагрудник, делающий меня толстой и неповоротливой, по столу разбросаны косметика и средства для укладки волос, и все они – не то, что я обычно использую. Парень по имени Паоло велит мне ровно держать подбородок. Пару минут назад он с презрительным вздохом смыл мой макияж быстрыми движениями пропитанного гамамелисом ватного шарика. Все мужчины почему-то думают, что они лучше разбираются в красоте. Адам бродит туда-сюда, иногда останавливаясь переброситься словом с фотографом; он говорит, что хочет свет сверху и не слишком сильный. Фотограф, маленький человечек с бронксским акцентом и головой, практически лишенной функциональных волос, кивает в ответ на все слова Адама, даже если они адресованы кому-то другому. Его движения точны и аккуратны, словно он мчится на большой скорости.

– Не верю, что мы на это решились, – говорит Адам моему лицу, находящемуся в плену у Паоло. – Мы делаем это и выпускаем журнал на день раньше срока, точно мало того, что мы поместим на обложку этого гребаного Перри Нэша. Глория, нашу аудиторию интересуют стиль жизни, а не стиль американского судопроизводства.

– Убийство и есть стиль жизни.

Дмитрий сказал «нет» нашей истории, даже не видя ее. Пригрозил уволить меня, если она будет опубликована. Мы сидели в его кабинете, и он мне сказал «нет».

– Что значит нет?

– Это значит Н-Е-Т, нет. Мы не будем копаться в этом дерьме. Убийство уже настолько выбило меня из колеи, что я с трудом выхожу на улицу. Рекламодатели спрашивают, когда все это закончится. Это плохо сказывается на журнале, и я не хочу иметь с этим ничего общего.

– Что плохо для журнала? Смерть Пи-Джея?

Дмитрий раздувается как лягушка.

– Глория, не играй со мной в свои гребаные игры. Я имел в виду все это дерьмо. – Он поднимает страницы со статьей, размахивает ими – знак капитуляции в военное время. – Почему ты хочешь уничтожить мой журнал? Я создал «Портфолио», в нем вся моя жизнь. Ты же главный редактор, Глория, пора бы тебе повзрослеть.

– Ты приказал мне повысить продажи, Дмитрий, ты сказал – никаких ограничений, ты же обещал. ФБР перебирает подозреваемых, как наряды в шкафу. Даже мой отец попал под подозрение, пока его алиби не подтвердилось. Почему все внимание должно доставаться им, почему все лучшие истории получают другие журналы? Почему не побить их в их собственной игре и не завоевать в то же время читателей?

– Это глупая затея, и поэтому я изменил свое решение.

– Позволь мне объяснить так, чтобы ты понял: эта статья не о Пи-Джее или «Портфолио», не о тебе, не обо мне. Она о беспомощности, которую провоцируют современные технологии. Огромное количество преступников избегает наказания, потому что ФБР не видит ничего дальше мониторов своих компьютеров, Дмитрий. Их ослепляют технологии, оказавшиеся в их распоряжении, они забыли, как проводится настоящее расследование. Они полдня играются с компьютерами, а оставшиеся полдня пытаются произвести впечатление на конгресс, чтобы им увеличили бюджет. Сотни дел остаются нераскрытыми. Перри Нэш физически не смог бы расчленить Пи-Джея, и ФБР это знает. Тем не менее они продолжают вести в отношении него следствие. В итоге они придут к тому же заключению, что и с моим отцом, но тем не менее они упорно изображают бурную деятельность. Ты создал «Портфолио», чтобы печатать такие вот значительные истории, так не отступай же теперь.

35

Классическая композиция великого джазового саксофониста Джона Колтрейна (1926–1967).