Патология лжи

– Если уж вспомнили о Пи-Джее, может, не стоило бы так поспешно устраивать вечеринку? Я имею в виду – ты под подозрением и все такое.

– Не могу же я из-за этого остановить землю, – пожимаю я плечами. – И если уж расставить точки над «i», я вряд ли пригласила бы его – в любом случае.

Но разумеется, Дейрдре слишком сентиментальна, чтобы это понять, и к тому же сейчас она страшно занята перелистыванием журнала. Она ищет меня.

– Страница пятьдесят два, – говорю я, избавляя ее от пролистывания «Тайм» от корки до корки, а себя – от излишнего ожидания.

– Они взяли фотографию Клугмена, но какую-то другую.

– «Глория Грин признается: Я очень люблю внимание», – зачитывает она заголовок.

На этой неделе ФБР не обнаружило никаких улик против меня, поэтому я перекочевала из рубрики новостей в раздел развлечений.

– Дай-ка глянуть. – Эмили отбирает у Дейрдре журнал, та сердито смотрит, как она пристраивает его на кушетке рядом со мной.

– Ты выглядишь толстой, – торжествующе заявляет Эм, надув щеки. – Тебе следует подать на них в суд.

– Ничего не выйдет, – обрывает ее Дейрдре. – Она у нас теперь фигура публичная. Они могут изобразить ее хоть коровой, если захотят.

Я откашливаюсь.

– И вовсе я не выгляжу толстой, ребята.

Сказать по правде, я потрясающе красива, если можно так говорить о себе: в двадцать семь у меня никаких морщин и прочих дефектов, хотя при тусклом свете лицо мое выглядит не то что круглым, а прямо-таки жирным, как блин, и носа почти не видно. Но легкий макияж все исправляет.

– Вчера папочка сказал, что я напоминаю ему его первый «порш».

Эмили и Дейрдре молча уставились на меня.

– Тот был жутко непослушный, – поясняю я. – Кто-нибудь знает, где здесь туалет?

– Мы же у тебя дома.

– А, ну да.

И тут я вспомнила, что весь вечер ужасно хотела писать, но так и не дошла до туалета: в таком состоянии это довольно проблематично. К тому же не хотелось видеть себя в зеркалах, не позволяющих забыть, кто я, когда желаешь одного – сбежать от всех этих газет, журналов и телепередач. Вот в чем главное достоинство алкоголя, поэтому-то знаменитости и не расстаются на вечеринках со стаканами.

– Кто-нибудь, подлейте мне еще. Пожалуйста.

Новая порция выпивки находит путь к моей руке. Что-то некрепкое и холодное. Я подняла стакан:

– За нашу смерть!

– За нашу смерть! – в унисон повторяют они.

Мы пьем, потом Дейрдре принимается расспрашивать Эмили про рекламную кампанию, над которой та сейчас работает, «Бичи Спорт». Она – ответственный сотрудник рекламного агентства «Тейлор Найт», одного из лучших – ну, по крайней мере, она так говорит. «Вичи» – ее последнее достижение: сделку удалось заключить благодаря деньгам, предложенным спортсменам без ведома компании. Она никогда в жизни не носила кроссовки и даже не собиралась, а теперь получила их целую гору, новеньких, и все время пытается их кому-нибудь сбагрить. Мне уже всучила три пары – одну для тенниса, одну для бега и еще одну для пятиборья или что-то вроде этого.

Я попыталась сплавить их коллегам у себя в офисе, но, разумеется, у них оказались не те размеры, да и спортом они интересовались не больше моего. Почему-то все считают, что я должна быть теннисисткой, пловчихой или хотя бы лыжницей. Но в Аспене я последний раз была с отцом, в семнадцать, бассейн посещала только в школе. А в теннис вообще никогда не играла.

Эмили продолжает что-то вещать, ведь Дейрдре работает в отделе кадров, и ей особо нечего рассказать. Они закуривают. Я тоже беру сигарету. Насколько могу припомнить, я вообще-то не курю. Мой стакан весь липкий, на языке привкус мяты. Я пытаюсь задать вопрос, чтобы включиться в беседу, но теряю нить разговора раньше, чем слова успевают сорваться с моего языка. Дейрдре роется в забытых вещах, засовывает в карман понравившийся шарф и предлагает другой Эмили.

Эмили качает головой.

– Красть нехорошо, Дейдр. Из-за тебя у Глории будут неприятности.

2

«Портфолио» занимает целый этаж бывшего склада южнее Маркет-стрит в Сан-Франциско. Учитывая масштабы журнала, место просто отличное. Наши помещения переполнены, как романы Диккенса, всюду толпится народ, а кабинетики скромные, как рассказы Генри Джеймса. Разумеется, есть и исключения. Одно из них – я, второе – Дмитрий. Но ни один из кабинетов не может соперничать с огромной комнатой совещаний.

Дмитрий – основатель, владелец и издатель «Портфолио», в своем роде коллекционер. Его личное пространство завалено безнадежной кучей безвкусных викторианских и староамериканских безделушек, которые вечно падали из-за неуклюжести хозяина. Совсем недавно зал для совещаний тоже был захламлен, но теперь он такой, как во времена моего появления в «Портфолио»: пустой, за исключением простенького, шестнадцати футов в длину, дубового стола и двенадцати разномастных, но подобранных по размеру стульев. Выглядит более чем скромно. Это место, где решаются вопросы.

Сегодня нужно решить, что предпринять в связи со смертью Пи-Джея. Не то чтобы это новость, мои сотрудники все уже давно знают. Вот почему Пи-Джей больше не работает в «Портфолио», а я под подозрением. Вот почему теперь я – главный редактор.

До смерти Пи-Джея я была редактором раздела «Еда». Дмитрий считает меня отменным поваром.

Дмитрий воображает, что знает обо мне очень много, но он здорово заблуждается. Вот почему в свои двадцать четыре года, не имея редакторского опыта и с познаниями в кулинарном искусстве не лучше, чем у любого другого, получившего такое же воспитание, из многих достойных претендентов именно меня выбрали возглавить этот раздел.

Сперва меня, вместе с двумя другими, приняли в журнал стажером без оклада. Моя первая работа после колледжа. Мама считала, что это вообще не работа. Папа, к счастью, с ней не согласился, поняв – как только он меня всегда понимал, – что это необходимый опыт. Папочка выплачивал мне зарплату из своего кармана. Дал 36 000 долларов и каким-то образом умудрился включить меня в свой медицинский полис. Поступил очень великодушно. Папочка был куда более великодушен, чем Пи-Джей, который в итоге все-таки предложил мне оплачиваемую должность.

Редактором кулинарного раздела я стала по случайному стечению обстоятельств. Когда появилась вакансия, я успела позаниматься в журнале решительно всем. Как правило, стажировка длится год. У меня – всего одиннадцать месяцев.

В день, когда предыдущий редактор раздела, старый ветеран от кулинарии, перенесший ботулизм и подагру, объявил о своей отставке, я сразу же ускользнула в Центральную библиотеку. За все время работы в журнале я перебросилась с ним всего парой слов и была слабо знакома с его отделом, поэтому даже не знала толком, чем он там занимается. Я пролистала все книги о еде, которые удалось раскопать: от «Гастрономического словаря» Лярусса до «Физиологии вкуса» Брийя-Саварена. На всякий случай еще полистала сборник книжных обзоров Дороти Паркер. Паркер была моей героиней. Одно время я даже хотела подписывать свои обзоры «Констант Итер».[4]

Когда на следующее утро я отправилась к Пи-Джею, моя голова была под завязку набита фруктовыми компотами и «фуа-гра». Я нравилась Пи-Джею. Как он мне потом признался, его привлекало то, что я ношу шерстяные свитера и свободные блейзеры с разрезами и всегда такая серьезная. Пи-Джею было тридцать девять. Он болел псориазом и рассеянно ковырял дужкой очков коросту за ушами. Чешуйки кожи осыпались на дорогой темный костюм. Было ясно, что он хочет меня трахнуть.

Пи-Джей: Ты что-нибудь знаешь о еде?

Глория: Я знаю все о еде.

Пи-Джей улыбнулся. Вот это ему нравилось во мне больше всего.

Вот так, вопреки мнению Джейка, нашего выпускающего редактора, и без ведома Дмитрия, я прошла официальное собеседование. Предыдущий редактор отказался в этом участвовать – был слишком занят своей подагрой, ботулизмом и написанием книги о них, – а Пи-Джей знал о еде еще меньше меня. Но резюме продолжали поступать, и ему пришлось провести несчетное количество собеседований, прежде чем он утвердил меня. Пи-Джей стал моим спасителем.

4

Constant Eater – постоянный едок (англ.).