Страница 27 из 40
Потом сукчинто.[11]
Такова была традиционная последовательность.
Мы поднялись по крутой тропе.
Я задремал в кресле.
Проснувшись, я обнаружил, что они сидят на надувном матрасе, оставленном на лужайке для Лены. Они провели там весь вечер, держась за руки и рассказывая друг дружке свою жизнь.
Глава II
Стены квартиры, которую я снимал на Траверса-Кампо, были тщательно выкрашены зятем владельца в красивый шелковисто-серый цвет. А панели, двери, ставни, стенные шкафы и радиаторы – в серый потемнее. Окна самой большой комнаты, с белыми вышитыми занавесями на серых подборах, смотрели на гору – когда ее не заволакивали облака. Жюльетта оккупировала комнату в глубине квартиры. В Италии она требовала, чтобы я звал ее Джулией, а иногда и Марией. Что ж, в таких райских местах все возможно. Она ведь была так молода и так хороша собой. А я сильно ее раздражал. Она находила, что это смертельно скучно – жить рядом с человеком, который непрерывно читает, а в качестве отдыха от чтения читает опять.
Звонок заставил меня вздрогнуть.
Я отложил книгу на стол.
Жюльетта, опередив меня, стремительно пронеслась к окну, распахнула его, облокотилась на белый деревянный подоконник. Она была еще не одета, но зато успела соорудить высокую прическу. Выглянув наружу, она с улыбкой повернулась ко мне.
– Это моя спасенная.
– Наша спасенная, – поправил я.
– Ну, я пошла.
– Куда это?
– Должна же я одеться!
Я вгляделся в лицо молодой женщины, с которой жил, которая меня ласкала. По правде говоря, мне никогда не удавалось разглядеть ее как следует – мешала тень, мешало солнце, мешал ее смех, мешала ее нагота, мешала ее живость, мешало ее существование, все мне мешало.
Я ввел Анну и Лео Радницки в местное высшее общество.
Это был период жгучей жары.
Это был период, когда Жюльетта бросила меня.
Устав от безделья, она – после того как Анна упросила Леонарда – полностью занялась маленькой Магдаленой Радницки. Иными словами, взяла на себя круглосуточный надзор за малышкой на все три месяца. И на все будущие триместры, когда девочка будет жить у отца.
По острову курсировали только трехколесные велотакси с деревянными навесиками, а также белые микротакси, более удобные, поскольку были закрыты со всех сторон, но и более редкие: едва задувал ветер или начинался дождь, как они куда-то бесследно исчезали. Княгиня Кропоткин, член нашего кружка, брала напрокат «фиат» в аэропорту Неаполя, переправляла его на катере и ездила по острову в этой маленькой машине.
Но она отказывалась возить нас.
Микротакси со скрипом взбиралось по узкой извилистой дороге, среди плантаций лимонных деревьев.
Мы ехали втроем в гости к другу, которого прозвали Жовьяль Сениль.[12]
Тряска в машине только веселила нас.
– Купи воду в бутылках, если попадется по дороге!
Анна была одета в коричневые и черные цвета.
Жюльетта обожала желтые наряды.
Потом, с течением лета, они начали одеваться одинаково. Менялись платьями. Иными словами, Анна ежедневно обновляла свой гардероб. Она восторгалась всем, что носила Жюльетта, – с той лишь разницей, что сама предпочитала более темные тона, блеклые, изысканно-устаревшие, строгие, даже мрачные.
Широкие, бесформенные синие свитера. Длинные черные юбки. И все-таки обе они были очень красивы. Обе перестали красить волосы. И начали отращивать их, сохраняя естественный цвет.
Жюльетта была моложе Анны на двадцать лет.
Жюльетта отличалась скрытностью. В ответ на расспросы только пожимала широкими плечами.
Неуживчивая, абсолютно уверенная в себе, склонная к театральным эффектам.
Она была чуть выше Анны, не такая худая, не такая большеглазая; фигура танцовщицы, бесстрастная мина, спортивная осанка и тщательная эпиляция уподобляли ее античной статуе.
Стояла невыносимая жара.
Магдалена ела яйцо всмятку, и у нее выпал зуб. Правда, она непрерывно сосала леденцы. Анна Хидден должна была встретиться с Леонардом на острове, прямо у Армандо. Она с сожалением оставила Магдалену на Жюльетту. Сидя за кухонным столом, Магдалена пыталась всунуть в ротик (где было шесть зубов минус один) смоченный в яйце новый ломтик хлеба с маслом и солью, – она не ела его, а только слизывала масло и соль. Анне удалось поспеть на последний катер, идущий от Неаполя на Искью. Она поднялась к вилле «Амалия». Едва успела принять душ и переодеться. Когда она приехала, все уже ждали ее, с нетерпением слоняясь вокруг стола.
Армандо отклеивал и собирал афиши, изображавшие крупным планом лица политиков. Он долго обрабатывал их, рвал на части, перерисовывал. А потом устраивал экспозиции под названием «Гигантские лица душевнобольных».
На холме Искьи стоял куб из стекла и стали – современное строение, как понималось слово «современный» в восьмидесятых годах, – где любая точка в пространстве должна была просматриваться из всех других точек, где любой, даже самый легкий запах, например от тоненькой сигары, вмиг заполонял всю округу, где любой шепот звучал оглушительным эхом, как это бывает в готических соборах.
Единственными не индустриальными предметами были здесь эти огромные перерисованные лица, свисавшие с потолков на стальных проволочках.
Армандо обливался потом.
Он уже был пьян.
– Я не буду пить аперитив, – сказала Анна Хидден, увидев их голодные лица.
Гости ринулись к столу из матового стекла на железных ножках и вмиг расселись. Никто не разговаривал. Они тянулись к еде. Их губы блестели, глаза горели.
Стоял такой адский зной, что змеи повылезали из гнезд и оккупировали тенистый уголок двора, у стенки колодца с теплой водой.
Пауки искали темноты и прохлады под кроватями.
Мужчины, ночь, страх, воспоминание.
Глава III
Жюльетта сидела на веслах. Лодка коснулась песка. Она помогла Магдалене сойти на берег и вытащила лодку на пляж Кастелло. Затем поднялась по склону. Анна стояла на скале над ними. Она крикнула:
– Хочешь чего-нибудь?
– Я выпью то же, что и ты.
Анна вошла в кафе и взяла холодную колу-light.
Когда она вышла, к ней подбежала Магдалена. На руке у нее висела великолепная белая пластиковая сумочка. Она с трудом открыла замок и вынула черный камешек, служивший ей для игры в «классики»:
– Это тебе.
Но сколько Анна ни объясняла ей названия клеточек, та никак не могла их запомнить.
Она не слышала, как он подошел. Анна находилась в маленьком садике за углом террасы; встав на кухонный табурет и высоко подняв руки, она собирала абрикосы, которые бережно складывала в ивовую корзинку, зажатую между коленями.
Она глядела вверх, щурясь от солнца.
Когда она пыталась дотянуться до золотистых плодов, ее майка приподнималась, обнажая полоску живота.
Лео освободил ее от корзины.
Она протянула ему горсть абрикосов, горячих от полдневного солнца. И только тогда взглянула на него.
– Здравствуй.
– Они сладкие?
– Попробуй.
Он съел один абрикос.
– Какие теплые. Изумительный вкус!
На голове у нее была соломенная шляпа, подбитая белым шелком. Взглянув поверх его головы, она радостно вскрикнула.
На тропинке появилась Магдалена в сопровождении Жюльетты.
Анна спрыгнула с табурета наземь. Обняла девочку.
– Хочешь абрикос?
– Я пить хочу, – ответила та.
И они отправились в кухню, смеясь, рука об руку.
Лео спал в парусиновом шезлонге в тени виллы. Над горой, над террасой явственно вибрировал знойный воздух. Словно удав, он душил в своих раскаленных кольцах деревья, голубую крышу, кованые кресла, искажая их формы в дрожащем мареве, затем, две-три минуты спустя, медленно ослабив хватку, возвращал им прежний облик.
11
Ристретто, сукчинто – кофе двойной и тройной крепости (um.).
12
Жовьяль Сениль (Jovial Senile) – жизнерадостный старикан (фр.).