Страница 14 из 40
Анна засмеялась.
– Это было бы крайне интересно, но ни на йоту не изменило бы то, что я задумала.
И все-таки Жоржа мучило беспокойство. Всякий раз, как открывалась дверь, он настораживался.
– Ну не волнуйся ты так, – уговаривала его Анна. – Он наверняка в Лондоне.
– А вдруг да не в Лондоне?
– Жорж, спасибо тебе, – сказала она ему.
Они уже поужинали. И снова шли по берегу Марны. В ресторане они пили вино. И теперь держались за руки. По пути они увидели две плакучие ивы. Потом череду коричневых байдарок, а за ними – вереницу одноместных яликов, скрепленных между собой цепью. Внезапно он привлек ее к себе. Судорожно обнял. Она оттолкнула его.
И сказала:
– Обещай мне, что никогда больше не повторишь этой глупости.
Он покорно кивнул.
– Да, я сделал глупость, – признал он.
Жорж и сам был потрясен своим поступком.
– Ты все-таки вернешься?
– Да.
– И тогда мы останемся в нашем детстве, – произнес он с тяжким вздохом.
– Да, конечно. Конечно.
– И в нашей столовой!
Он засмеялся. И снова взял ее за руку.
– Давай вернемся в школу, – сказал он ей. – Итак, мы строимся в линейку на школьном дворе. Сестра Маргарита хлопает в ладоши. И входим в класс, где стоит печка.
Рука об руку, они вышли из-под шатра листвы. Пешком добрались до конца улицы. Жорж причитал на ходу:
– Как подумаю, что ты все продала, а я еще не успел полностью навести порядок в мамочкином доме!
– Должна сказать, ты не очень-то усердствовал.
– Анна, раз уж ты такой специалист в этих делах, может, займешься сама?
– Ну уж нет.
– Ты просто эгоистка!
– Мало сказать – эгоистка! Я просто в восторге оттого, что скоро увижу южное солнце и лазурное небо.
– Ах, до чего мне хочется увидеть Атласские горы, – сказал Жорж.
– Не вставай завтра утром. Я уеду очень рано.
– А завтрак?
– Позавтракаю где-нибудь в кафе в Париже, когда приеду.
– Пришли мне весточку, как только доберешься до пустыни. И позвони, когда поднимешься на Атласские горы. Или когда увидишь первые оазисы.
– Когда увижу первые оазисы.
– В общем, звони при малейшей возможности.
– Обещаю, – ответила она.
– И сразу же сообщи мне свой новый номер телефона.
– Обещаю, – ответила она.
– Прямо в начале недели.
– Обещаю, обещаю, – повторила она.
В шесть утра она выскользнула из дома. Не стала будить Жоржа Роленже. Села в белый «эспас». Приехав в Париж, решила напоследок полить сад. Обошла его, держа дешевый желтый шланг. Поливать было особенно нечего. На кустах остались две зазимовавшие розы. Она сорвала их, положила к себе в сумку. Потом взяла посылочную коробку. Заперла дверь дома и садовую решетку новыми ключами. Вернула в гараж Баньолэ машину, которую они ей одолжили. Подписание обязательства продажи должно было состояться в пятнадцать часов в VIII округе. Она почувствовала легкий голод. Подошла к киоску, купила газету. Вошла в кафе, выпила кофе. Съела салат. Сказала себе: «Нужно выпить за собственное здоровье» – и угостилась рюмочкой «кот-де-нюи». В пятнадцать часов зашла на почту, там ей пришлось постоять в очереди. Подойдя к окошку, она отправила посылку на рабочий адрес Томаса. Затем позвонила в агентство недвижимости в VIII округе. Да, подписание состоялось. Она повесила трубку. Вышла. И взяла такси до Северного вокзала.
Глава XII
Постояв в очереди в кассу, она купила билет до Антверпена, заплатив за него наличными. С этим билетом Анна Хидден поднялась на верхний этаж вокзала, туда, где пассажиры ждали поезда на Лондон. Села на скамью и старательно изорвала, сгибая и разгибая во все стороны, свою голубую карточку. Большую часть обрывков бросила в урну на перроне, откуда уходил «Евростар».
Потом спустилась вниз, села в «Талис». Когда поезд тронулся, прошла в туалет. И спустила остатки своей карты в унитаз. Затем позвонила по мобильнику Жоржу.
– Все в порядке, – сказала она ему. – Я сейчас в аэропорту. Уже объявлена посадка на Марокко.
– Ну, целую тебя.
Она принялась за разделку своего мобильника. Медленно, с удовольствием, отбивала от него кусочки и отправляла, один за другим, через слив унитаза на пути. Сошла с поезда в Брюсселе. Тотчас же пересела на другой, в сторону Льежа. Подумала о Томасе, о том, какое лицо у него будет, когда он вернется в Париж. Вообразила его потрясение. Пожелала, чтобы ему было как можно больнее. Представила себе на минуту, как он идет по набережной Темзы, в Лондоне. И с удовольствием – несколько раз, во всех подробностях – мысленно нарисовала эту картину: что он испытает завтра, когда будет безрезультатно совать в замок ключ, который к нему уже не подходит. Когда ему придется осознать непреложный факт, а именно: что вся его совместная жизнь с Анной Хидден, за исключением нескольких бумажек, которые он час спустя найдет в посылке у себя в офисе, исчезла, сгинула, улетучилась в пространство, растворилась в пустоте, куда более пустой, куда более недостижимой, куда более абстрактной, чем небо, эта звездная бездна.
Она сошла в Тинене, с одной кожаной сумкой в руке. Пересекла пустую площадь. Направилась к большому универсаму на углу. Купила серую холщовую сумку с ремнем через плечо. Купила себе черную юбку, куртку из искусственной кожи, коричневый купальник. Полностью переоделась в примерочной кабине. Взяла такси. Сняла номер в отеле. Легла и уснула. На следующее утро собрала в старую сумку свою прежнюю одежду, сложила новые вещи в холщовую серую, вышла и бросила кожаную сумку в большой мусорный контейнер. Села в автобус на Маастрихт. Пересекла границу в Ланакене. Поела в Дюрене. Наступила Масленица.
Она ехала вдоль Рейна в автобусе, набитом английскими туристами. Наступил Великий пост.
Она дождалась, когда все пассажиры покинут автобус. И только тогда неторопливо вышла сама. В магазине спортивных товаров Фрайбурга купила лыжные брюки, белую куртку-«канадку», шапочку, перчатки на меху. И еще красный рюкзак, куда сложила все это имущество. За покупки она платила наличными. И с удовольствием отметила, что зона хождения евро имеет чудесные преимущества.
Затем отправилась в бассейн и долго плавала. Переодеваясь в кабинке, сунула в серую холщовую сумку то, в чем пришла.
И швырнула все это в контейнер, стоявший во дворе на задах бассейна.
Затем, даже не высушив волосы, пошла в парикмахерскую. Велела остричь ее как можно короче и покрасить в золотистый цвет с мелированными, более светлыми прядками.
Глядя на себя в зеркало парикмахерской, она подумала: я выбросила за борт все прежнее, – как бы мне не потерять самое себя.
И действительно: в зеркале отражалось потерянное лицо. Старое лицо. Она безрассудно наказала себя за ошибку, совершенную другим. У нее больше ничего не было. И никто больше не мог приблизиться к ней, сблизиться с ней.
Изучая в зеркале немецкого парикмахера, ярко освещенном лампочками, свое новое отражение, она сказала себе, что никто в мире уже не сможет узнать ее, если даже она сама не знает, во что превратилась.
И снова она села в автобус. Пересекла швейцарскую границу над Тутлингеном. Увидев первое озеро, чуть с ума не сошла от счастья.
Оказавшись в Бьенне, отважилась позвонить из отеля матери.
– Томас тут прямо телефон оборвал!
– А ты просто не снимай трубку, мама.
– Я буду делать то, что сочту нужным, дочь моя. Где ты сейчас?
– В Лондоне. Я скоро с ним встречусь. Не беспокойся, мама. Это просто наши дурацкие ссоры. Пусть они тебя не волнуют, мамочка.
– Нет, доченька, я все-таки волнуюсь. Волнуюсь, и все тут!