Скинхеды (Skinheads)

вместе и расходились. Вскоре это место опустеет. И все останется только в памяти.

Девушки возились целую вечность, он замерз и направился к машине, решив, что будет ждать их внутри. Он услышал, как его окликают по имени, оглянулся и увидел Кэрол, она была пьяна, раскачивалась и глотала слова, Энджи в овчиной дубленке помогала своей кузине. Они устроили Кэрол на заднем сиденье, Энджи захлопнула дверь и устроилась впереди.

– С нею все будет в порядке, – сказала Энджи. – Это все водка.

– Поехали… – хихикнула Кэрол.

– А до этого она выпила четыре пинты сидра.

– Поехали. Поцелуй его.

Энджи обернулась со скоростью молнии и наклонилась к заднему сиденью, прошипела несколько слов, которые он не расслышал. Бедная Энджи. Кузина заставила ее побеспокоиться, но не было нужды делать это перед своим боссом. Он включил музыку.

Он въехал на холм и поехал по главной улице, останавливаясь на светофорах и у дорожных работ, держа путь обратно к Вестерн-авеню.

– Это была лучшая ночь в клубе за последние годы, – сказала Энджи, прерывая молчание. – Они были прекрасны. Не могу поверить, я видела Symarip.

Терри глянул в сторону. На ней, рядом с другими значками, был «Юнион Джек», прямо рядом с «69», посередине значка было начеркано «BRITISH MAID». Она заметила его взгляд.

– Это новый, – сказал он.

– Я – british made и british maid, – засмеялась она.

– Ждущая мистера Райта, чтобы вместе идти по жизни, – выкрикнула Кэрол.

Терри знал, что Кэрол перебрала, и надеялся, что она не слишком разбуянится, нельзя же винить человека за то, что он слишком много выпил. Он сам проделывал это не раз. Имел такую привычку, если быть честным.

– Я тебе говорила, – предостерегла ее Энджи. – Да, я жду мистера Райта.

Как только они оказались на Вестерн-авеню, до дома осталось совсем немного. Стрелка указывала на шестьдесят, когда он съехал со свежеасфальтированного шоссе, температура была хорошей, и сотни песен только ждали щелчка его пальца. Энджи наклонилась и увеличила громкость, машина вибрировала под звуки «Fatty Fatty»*, они проносились через длинную линию застройки, он слушал голоса Clancy Eccles и улыбался. Он держал семьдесят миль в час, «мерс» шел роскошно мягко, невероятно, как жизнь могла меняться. Он был тем самым мальчишкой, который привык бродить по этим улицам по холоду, ожидая автобусов и бегая за грохочущими вагонами, считая каждый пенни. Проблемы ждали его на каждом углу, и тогда не было CCTV и не было желания их решать. Он видел драк и потасовок больше, чем школьных книжных связок, это был тот вид насилия, против которого сегодня принимались крутые меры. Рэй был прав, говоря, что они вырастали, окруженные той яростью, что осталась от войны, но он не мог припомнить, чтобы он замечал это в то время. Он не был агрессивным дельцом или чем-то в этом роде, но уметь приспосабливаться было важно, и он, должно быть, нарубил дров.

* «Fatty Fatty» – песня изв. ям. рокстеди/реггей-группы The Heptones, пик поп-ти которой пришелся на 60-70 гг.

Он подумал о драке с паком в его сне, но не мог вспомнить, что же все-таки случилось. Если и существовал Судный День, то ничего нельзя будет скрыть – каждому предъявят счет за его грехи.

Он хотел бы суметь поговорить с мамой и папой как взрослый человек. Теперь он уважал их молчание и секреты, которые они хранили, и тот способ, которым его старик хотел научить его правильным вещам. Он был таким же, как и Лол. Его родители бились, чтобы свести концы с концами, верили в важность тяжелой работы и хотели стать лучше. Они не завидовали другим и не подавали руки хапугам. В те дни важно было оставаться уважаемыми людьми. Теперь люди думают, что действуя глупо или эгоистично, они смогут заслужить доверие окружающих, и казалось, они испытывают гордость, заявляя о своей бедности. Это был хип-повский образ мысли. Его отец скорее вылез бы из кожи, чем признался бы, что у него плохо с деньгами. Он осознал, что они никогда не теряли чувства собственного достоинства. Он был доволен. Они никогда не ныли, ни в болезни, ни в горе, ни в смерти. Он представил свою маму на ее обычном кресле, а себя – с заказом из ресторана, тарелкой ее любимого кисло-сладкого соуса с лапшой и чилимом. Она глядела пристально на стену над телевизором. Он выключил его. Не мог вспомнить, что же она смотрела. Отец уже умер, его фото располагалось на линии его взгляда. Он зарыдал как ребенок. Если бы он был один, может быть, он плакал бы и сейчас.

Он переместился в другой ряд, чтобы набрать скорость, обогнул «Эскорт», набитый готами, вынырнувший из темноты в ту же самую минуту, он и не хотел бы думать обо всех этих грустных вещах. Это было как лекарство. Он вернулся в средний ряд и повернул голову, когда Энджи снова уменьшила звук и предложила ему кусочек «Кит-Ката».

– Не беспокойся, он не растаял, – сказала она. – Я не собираюсь пачкать сиденья.

– Что только на этих сиденьях не побывало, когда Лол ездил со мной. Индийская еда, китайская, кебабы, чипсы. Обычно мы где-нибудь останавливались, на Ерлс Корте после футбола, но нетрудно и прихватить с собой какую-нибудь мелочь, чтобы перекусить потом.

– По мне, так здесь очень чисто.

– Я заезжаю в то местечко на Слау Роад. Двенадцать фунтов – и они вычистят машину внутри и снаружи и вернут как новенькую.

– Ты должен был сказать мне о Клубе «Классика Ска» раньше.

– Я думал, тебе больше нравится 2-Тоnе и новые группы, из последних.

– Я и это люблю, но старые группы – это что-то особенное. Почему все на миг становится прекрасным, когда ты слушаешь их?

– В общем, верно.

– Я всегда была такой. Музыка созревает постепенно, тебе не кажется? Она звучит все лучше. По крайней мере, ска и блу-бит*.

– Кажется, но все ведь держатся за свои первые пластинки, которые они слушали, когда были подростками,

Blue beat – изначально лейбл звукозаписывающей студии выпускающей ямайский ритм и блюз, а также ска-музыку в Великобритании в 1960-х гг. Позднее ее именем стали называть и всю музыку т.н. первой волны ска, пришедшейся в осн. на 60-е годы.

эти записи и кажутся лучшими из всех. По-моему, это естественно.

– Зрелость притягательна. Мне всегда нравились мужчины постарше.

Небо очистилось от туч и лунный свет полился на руль, изукрасил приборную доску. Его руки обернулись голограммой, пальцы – серебряными винтами, на месте костяшек возникли орешки, на больших пальцах появились шайбы, по ломким венам понеслись потоки, медная проволока пронизывала туман его светящейся кожи. Он был чем-то из «Заводного апельсина», человеком-машиной, хотя из-за всех сцен насилия этот фильм умер для него, из-за насилия и чрезмерной жестокости, особенно когда они забивали ногами пьяного Пэдди в подземном переходе. Он был уверен, что этот переход располагался в Слау, за автобусной остановкой, и от этого почему-то все казалось еще хуже, насилие представало более реальным и будничным. Рэй был умен, размышлял о вещах гораздо лучше, чем это удавалось ему, он заметил, что фильмы, подобные этому, всегда заканчиваются

отвратительно.

– Что ты думаешь о «Заводном апельсине»? – спросил он.

– О фильме или книге? Кажется, вопрос сбил Энджи с толку.

– О фильме. Я не мог прочесть книгу. Не мог понять этого искусственного языка и мне было лень каждый раз лезть в конец книги, чтобы посмотреть, что значит слово.

– Фильм ничего. Я могу представить тебя с твоими друзьями, когда вы были помоложе.

– Они не были скинхедами. Драчуны в котелках, может быть, спятившие щеголи, но они ни капли на нас не походят.

– Ты – друг с парой девочек в машине.

Он заметил, что Энджи тоже немного пьяна. Она продолжала странно смотреть на него. Он надеялся, что ее не вырвет. Он вспомнил, как развозил пьяных людей, когда еще зарабатывал этим на жизнь. Пассажир, которого тошнит, – это не смешно.

– Кто первый? – спросил он.

Кэрол хихикнула на заднем сиденье. Он не знал, почему.

– Дом Кэрол ближе, – сказала Энджи быстро.