Демон Максвелла

Учитывая количество выпитого, я думал, что засну сразу, как только лягу, однако этого не происходит. В номере слишком душно, а из кромешной тьмы доносится непрестанный шум. Доктор Мортимер громко храпит, а сломанный кондиционер хрюкает. Однако я настолько устал и обезвожен, что едва могу думать, даже о Вуфнере. Подумать о нем у меня будет время завтра. Надо будет поприветствовать его и сесть на первый же рейс на запад. А сегодня нужно поспать и восстановить водный баланс.

Во время одного из походов в ванную за водой я сталкиваюсь с Джо, который идет туда же со своим стаканом. Он щурится от яркого света.

– Старик, неужто так плохо?

– Да нет, – отвечаю я, – но боюсь, что все еще впереди.

Джо заталкивает меня в ванную и закрывает за собой дверь, после выдает большую розовую таблетку из своего несессера.

– Запомни, главное во время уклониться, пока тебя не накрыло с головой, – сообщает он.

Я беспрекословно заглатываю таблетку.

После чего мне приходится встать еще раз, чтобы избавиться от поглощенной жидкости. В номере по-прежнему царит тьма, но зато стало тихо. Кондиционер починили, а кровать Мортимера тиха, как церковный придел. Мне кажется, что я только лег, как он начинает меня расталкивать, сообщая, что наступило воскресенье.

– Воскресенье? – щурюсь я. Вся голова у меня пульсирует. – А что случилось с субботой?

– У тебя был такой измученный вид, что мы решили дать тебе отдохнуть, – объясняет Джо, раздвигая занавески. В безжалостном дневном свете мои спутники выглядят тоже не слишком свежими. Мортимер высказывает предположение, что я, наверное, проголодался, но если мы поспешим, у нас еще будет время позавтракать до отлета.

Я не чувствую себя отдохнувшим и не ощущаю голода. В аэропорту я выпиваю чашку кофе и покупаю аспирин, так как чувствую, что пульсация в голове нарастает. Сев в самолет, я признаюсь Джо, что все поглощенное мной просится наружу, и он с сожалением сообщает, что большая розовая таблетка была у него последней. Однако, открыв свой саквояж, он демонстрирует мне квартовую бутылку черного рома, который ему удалось купить у одной из кубинских горничных.

– Принцип номер два: если не можешь уклониться, надо предвосхитить удар.

Несмотря на ром, полет оказывается исключительно отрезвляющим. Мортимер спал, а мы с Джо упорно пили, пытаясь опередить наступление похмелья. Ром кончился еще до подлета к Денверу, и Джо горестно посмотрел на пустую бутылку.

– Что стало с выпивкой, Хикки? – бормочет он с прононсом тридцатых годов. – Куда ты ее дел?

Текст обращен ко мне, однако будит доктора Мортимера, дремавшего у иллюминатора.

– Что? В чем дело, Джо?

– Да ничего особенного, доктор, – отвечает Джо, пряча бутылку. – Просто вспомнил реплику из «Смерти альпиниста» О'Нила. Это из последнего действия, когда Хикки, так сказать, всем дает слово, и кто-то из завсегдатаев спрашивает: «Что стало с выпивкой, Хикки? Куда ты ее дел?» или что-то в этом роде.

– Понятно, – отвечает Мортимер и снова зарывается головой в подушку. Думаю, он все прекрасно понял.

С помощью аспирина и дорогущих коктейлей, подававшихся на борту, мне все еще удается держаться, когда мы садимся в Портленде, но я чувствую, что вот-вот меня накроет. Пульсация в голове гремит, как колокол штормового предупреждения. Мортимер звонит из аэропорта жене, чтобы она его встретила неподалеку от клиники, объясняя, что у него попросту нет сил туда идти. Джо говорит, что сам сделает обход. Доктор Мортимер награждает его благодарной улыбкой и замечает, что если уж психи продержались без них двое суток, то, скорее всего, переживут и еще одну ночь.

– К тому же нашего гостя нужно отвезти домой, – замечает он. – Если только он не хочет денек отдохнуть у нас. А, Девлин? Заодно посмотришь эскизы декораций, присланные продюсерами.

– Действительно, – подхватывает Джо. – Заодно посмотришь мою коллекцию ирландского контркультурного искусства.

Я качаю головой:

– Я обещал вернуться. Моему отцу должны делать сегодня пункцию. Я собирался позвонить ему еще из Денвера, но так получилось…

Оба кивают, и больше никто не произносит ни слова.

Мы высаживаем доктора Мортимера у заправки. Его жены не видно, но, может, мы просто не рассмотрели – в обе стороны от угла квартала по-прежнему стоят вереницы машин. Как только впереди возникает здание больницы, Джо начинает нервничать.

– Думаю, мне все же придется заскочить туда, – замечает он. – Быстро обойдем палаты, пока заправляют машину.

Он притормаживает на повороте, и охранник, пропуская нас, машет рукой. Джо останавливает машину у поребрика с надписью «Стоянки нет» и рукой подзывает санитара, подметающего вестибюль.

– Мистер Гонсалес? Вы не согласитесь отогнать и заправить этот бомбовоз?

Мистер Гонсалес не возражает. Улыбаясь от удовольствия, он вручает Джо метлу и садится за руль. Джо закидывает ее на плечо и обходит машину.

– Пошли, – просит он, – если я могу, то и ты сможешь. Может, мне даже удастся найти еще одну розовую таблетку, – добавляет он в пылу энтузиазма.

Я чувствую, что он нуждается в компании, – глаза его погасли, и оптимистический блеск в них сменился унылым тлением. Я поправляю на плече ремень сумки и следую за ним, поклявшись себе, что смогу все вынести.

Вестибюль совершенно изменился, и в нем никого нет. Ремонт практически закончен, и рабочие в выходные отсутствуют. Пол выложен новой сверкающей плиткой, стены сияют белизной. Батальон кушеток цвета хаки уже вынесен, и на их месте в строгом порядке высятся новые, еще не распакованные рекруты в пластиковых мешках. Венецианские шторы сняты, и деревянные рамы заменены хромированными, которые сверкают в ярком солнечном свете, льющемся через огромные окна.

Единственное, что осталось неизменным, так это флюоресцентное освещение. Лампы по-прежнему жужжат и мигают даже в ярком солнечном свете. Это заставляет меня вспомнить о палате выше этажом. И моя решимость начинает трепетать точно так же, как этот холодный свет в длинных трубках. Я уже делаю шаг назад, когда передо мной открываются двери лифта.

– Я подожду здесь, – говорю я Джо. – Может, мне удастся закончить гадание, которому ты помешал, когда приехал за мной.

– Ладно, – откликается Джо. – Выясни – ехать или не ехать во Флориду, – и он вручает мне метлу. – И для меня тоже узнай. Ладно?

Лифт уносит его вверх, а я остаюсь стоять внизу, понимая, что подло кинул его. Я ставлю метлу к стене и иду к питьевому фонтанчику, где избавляюсь от последней порции аспирина. Я пытаюсь прополоскать рот, чтобы избавиться от послевкусия, но у меня ничего не получается. Во рту сохраняется вкус меди. Я направляюсь к пустой стойке регистратуры, на пульте которой мигают две лампочки. Но пока я на них смотрю, обе гаснут. Вероятно, за время ремонта вызовы были перенесены на другой пульт.

Мне удается найти городскую линию и набрать номер родителей. Я слушаю гудки – может, они еще не вернулись из больницы? Или что-то случилось? Надо было позвонить раньше. Я солгал, когда говорил про Денвер, – я и не думал звонить им оттуда.

Я пытаюсь набрать справочную, чтобы узнать номер телефона больницы, но мне не удается разобраться с пультом. Наконец я сдаюсь, направляюсь к кушеткам и сажусь на ту, что стоит ближе к окну. У бордюра лежат новые жалюзи, которым предстоит заменить старые шторы. Солнце продолжает шпарить артиллерийским огнем.

Я встаю и выбираю кушетку подальше. Она тоже стоит на солнце, но мне удается оттащить ее в небольшой участок тени, падающей от оконной рамы. Я сажусь и закрываю глаза.

Джо нет довольно долго. Солнце продолжает двигаться. И мне приходится двигаться вместе с ним, чтобы оставаться в тени. Я откидываюсь назад и складываю на груди руки в надежде на то, что мне удастся выглядеть спокойным и безмятежным, на случай если появится охранник. Мне только удается справиться с перебоями в дыхании, как у моих ног что-то шмякается и я подпрыгиваю чуть ли не на метр. Это я ерзал и опрокинул сумку, из которой на пол вываливаются «И-цзин» и стакан из-под мартини, спертый мною на презентации.