Демон Максвелла

На этот раз никто не рискует ему ответить. И он улыбается.

– Если говорить с практической точки зрения, это означает, что ваш автомобиль не может вырабатывать себе бензин. Если его не заливать извне, он заканчивается, и машина останавливается. Умирает. Точно так же, как и мы. Без внешней подпитки наши тела, мозги и даже фантазии истощаются, исчерпываются и умирают.

– Мрачная картина, – заметила Бигима. – Круто.

Доктор прищурился, пытаясь защитить глаза от дыма очередной сигареты. Даже сейчас, лежа по самый подбородок в горячей воде с обнаженной секретаршей на руках, он держал во рту «Кэмел» без фильтра, который подпрыгивал на его клочковатой бородке клинышком. Он поднял над водой морщинистую руку и попытался разогнать дым.

– Круто? Возможно. Но это необходимо, чтобы разбить дурацкие иллюзии и пробудить дураков.

Рука его шмякнулась о темную поверхность воды, и покачивающиеся отражения расплылись в разные стороны как лягушки.

– В данный момент мы находимся здесь, в этом бассейне. Потом в него перестает поступать горячая вода. Вода остывает и вытекает. Мрачная картина, но есть ли у нас другая возможность увидеть то, что останется внутри, пока мы не увидим дно? Думаю, нет.

Вокруг него покачивается с дюжину моих друзей и родственников, решивших принять этот экзистенциальный вызов. Мы ехали с побережья на ранчо бывшего тестя Фрэнка Доббса в Санта-Барбаре, чтобы немного передохнуть от полицейского управления Сан-Матео, которое слишком досаждает нашей коммуне в Ла Хонда. Когда мы проезжали через Монтерей, я вспомнил, что у нас на пути находится Институт Высшего Просветления, в котором в данный момент в качестве приглашенного гуру читает лекции доктор Клаус Вуфнер. Я оказался единственным из всего экипажа, кто уже посещал его семинары, поэтому принялся делиться со своими спутниками воспоминаниями о том, как это было, делая особый акцент на минеральных ваннах, способствовавших открытию сознания. К тому моменту, когда мы доезжаем до поворота к Институту, все уже горят желанием попробовать водичку.

Все за исключением водителя – Хулиган относится к этому без всякого энтузиазма и предпочитает остаться в автобусе.

– Я воздержусь, шеф. Мои глаза больше нуждаются в отдыхе, чем душа в очищении, а впереди еще столько коварных поворотов. Вы идите, выразите свое почтение, заодно и пофотографируете. А я посторожу здесь вещи и Калеба, если он проснется. А вот и он.

При упоминании своего имени Калеб поднимает голову и смотрит на нас сквозь прутья кроватки. Бетси подается назад.

– Нет уж, леди Бет, вы не можете пропустить это священное паломничество. Эсквайр Хулиган будет охранять замок. К тому же юный принц уже снова засыпает. Что скажешь, шеф? Тридцать минут на приветствия, быстро окунаетесь и через сорок пять минут возвращаетесь. А потом – вперед в угасающих лучах заходящего солнца.

Все это были благие пожелания. Во-первых, Калеб не спал, он стоял в своей кроватке и глядел вслед отбывающей толпе огромными глазами, во-вторых, мы еще только закончили приветствия и направили свои стопы к купальне, а солнце уже садилось. И лишь после полуночи, пересидев постоянных купальщиков, мы собрались в главном бассейне, служившем престолом царю современной психиатрии.

Вуфнер считал, что в его огромном бассейне все должны плавать обнаженными, и славился именно этим. Студенты выходили с его семинаров выбеленными телесно и духовно, как из старой прачечной. Его метод группового омовения назывался «Промывание мозгов по Вуфнеру». Однако сам доктор предпочитал называть его Реализацией Гештальта. Как бы там ни было, этот метод считался самым прогрессивным по всему побережью в течение более десяти лет, и ему были посвящены десятки диссертаций, статей и книг. Стенограмм легендарных полночных омовений не сохранилось, зато дневные семинары записывались на пленку. Один из наиболее известных состоялся во время моего первого визита, и он дает прекрасное представление о происходившем.

Доктор Вуфнер: Добрый день. Удобно ли вы устроились? Очень хорошо. Получайте удовольствие. Оно может оказаться кратковременным.

Все располагаются на залитой солнцем лужайке. Над головами горит ацетиленовое небо. Внизу за скалами кипит пенистая утроба Тихого океана. Перед ними за столом сидит семидесятилетний мужчина. У него лысая голова, на которой от солнца облезает кожа, и нестриженая козлиная бородка. На носу криво сидят темные очки, во рту сигарета.

Он снимает очки, рассматривает присутствующих, пока те не начинают ерзать, и начинает говорить. У него аристократический голос, но в нем, как звон клинка под элегантным плащом, звучит безошибочно узнаваемая нотка презрения.

Доктор Вуфнер: Прежде чем узнать, нет ли среди вас желающего вступить со мной в беседу, я хочу прояснить свою позицию. Во-первых, я хочу, чтобы вы забыли все, что вы слышали о «Суперпсихиатре», «Харизматическом Манипуляторе», «Старом Греховоднике» и тому подобном. Я – катализатор, вот и все. Я вам не врач и не спаситель. Не судья, не священник и не полицейский, взявший вас на поруки. Я не несу за вас никакой ответственности. Единственный, за кого я отвечаю, так это за себя, да и то не всегда. С самого детства мне говорили: «Клаус, ты – гений». И только несколько лет тому назад я это понял и принял. Но не надолго. Потом я понял, что не хочу нести ответственность, возлагаемую на гения, и предпочел остаться Старым Греховодником. (Все хихикают. Он ждет, когда смех прекратится.)

Таким образом, я не Папа Гений, но я могу им прикинуться. Я могу прикинуться кем угодно – Богом, Богиней и даже Стеной Плача – для пользы терапии.

Моя задача проста: я хочу, чтобы вы осознали себя здесь и сейчас, и я буду препятствовать любой вашей попытке улизнуть от этого ощущения.

Для осуществления этой терапии я пользуюсь четырьмя средствами. Во-первых, собственным опытом и знаниями… то есть возрастом. Во-вторых, этим пустым креслом, стоящим напротив меня. Именно в него садится тот, кто хочет со мной работать. В-третьих, своей сигаретой – возможно, она кого-нибудь раздражает, но я – шаман, а это мое курение. И наконец, тем, кто хочет со мной работать здесь и сейчас. Ну так кто хочет обсудить с герром доктором иллюзии?

Билл: Ладно, пусть я буду жертвой. (Садится в кресло и лениво представляется.) Меня зовут Уильям Лоутон, точнее капитан Уильям Лоутон из отряда пожарников-добровольцев. (Длинная пауза секунд в пятнадцать.) Можно просто Билл.

Вуфнер: Как дела, Билл? Нет, не меняйте позу. Что вы можете сказать о позе Билла?

Все: Он нервничает… очень насторожен.

Вуфнер: Да, Билл прячется за довольно изысканным церемониальным щитом. Расцепите руки, Билл, откройтесь. Да, так лучше. Как вы себя чувствуете?

Билл: Страшно.

Вуфнер: Значит, мы перешли от стадии защиты к стадии испуга. Мы превратились во встревоженного мальчика, готового пуститься наутек. Этот пробел между бегством «туда» и нахождением «здесь» зачастую заполняется сдерживаемой энергией, осознаваемой как беспокойство. Хорошо, Билл, расслабьтесь. Вам снятся какие-нибудь сны, которые мы могли бы обсудить? Хорошо. Этот сон приснился вам недавно или он регулярно повторяется?

Билл: Повторяется. Приблизительно два раза в месяц мне снится ужасный кошмар о том, что по мне ползет отвратительная змея. Я знаю, что это общее место, и по Фрейду…

Вуфнер: Неважно. А теперь представьте, что я это вы, а вы это змея. Как вы по мне ползете?

Билл: По вашей ноге. Но мне не нравится быть змеей.

Вуфнер: Но это же ваш сон, вы его породили.

Билл: Ладно. Я – змея. Я ползу. На моем пути нога. И я через нее переползаю…

Вуфнер: Через ногу?

Билл: Какая разница? Может, это камень. Не важно.

Вуфнер: Не важно?

Билл: Это же что-то бесчувственное. Какая разница, когда переползаешь через бесчувственные вещи?

Вуфнер: Скажите это группе.

Билл: Я не считаю группу бесчувственными людьми.

Вуфнер: Однако считаете бесчувственной ногу.

Билл: Я так не считаю. Это змея так считает.