Книга убийств

Ближайшие соседи жили к югу от дома Коссаков, их разделяли две громадные лужайки. Их дом был значительно меньше — одноэтажный, в стиле ранчо, в прекрасном состоянии, окруженный клумбами, с кустами можжевельника, подстриженными в японском стиле, перед входом. Вдоль северной границы владений Коссаков шла каменная стена высотой в десять футов, которая тянулась, наверное, на тысячу миль по Стоун-Кэньон. За ней, вероятно, пряталось поместье в несколько акров, с огромным замком, который построили так, чтобы его не было видно с улицы.

Майло прошел по высохшей траве и пустой подъездной дороге, ведущей к дому Коссаков, и направился к передней двери ранчо. Она была из тика и с медным молоточком в форме лебедя. Справа он увидел маленький синтоистский храм из цемента, рядом с которым весело журчал крошечный ручеек.

На звонок открыла очень высокая женщина, которой, по представлениям Майло, уже некоторое время назад исполнилось шестьдесят. Прямая царственная осанка, пухлые нарумяненные щеки, седые волосы стянуты на затылке так сильно, что казалось, ей должно быть очень больно. Она была в кимоно кремового цвета, расписанном вручную цаплями и бабочками. В одной руке, усыпанной гречкой желтых пятен, женщина держала кисточку с ручкой из слоновой кости и острой щетиной, которую, похоже, за мгновение до визита Майло обмакнула в черные чернила. Даже в черных шелковых тапочках она оказалась почти одного роста с Майло. А в туфлях на каблуках, наверное, становилась великаншей.

— Да-а?

Настороженный взгляд, ненатуральное контральто. Майло показал ей свой жетон.

— Детектив Стеджес, миссис…

— Шварцман. Что привело детектива в Бель-Эйр?

— Понимаете, мэм, в прошлую пятницу у ваших соседей была вечеринка…

— Вечеринка, — повторила женщина таким тоном, словно Майло произнес какую-то чудовищную глупость. Она наставила кисть на пустой дом. — Лучше сказать, что они устроили там настоящий свинарник. Их фамилия им очень даже подходит[7].

— В каком смысле?

— Варвары, — заявила миссис Шварцман. — Отбросы.

— У вас раньше были с ними проблемы?

— Они прожили там меньше двух лет, а посмотрите, как все заросло. Это у них манера такая — въехать, все изгадить и убраться.

— В дом побольше.

— Ну, разумеется. Больше — значит, лучше, верно? Они вульгарны. И неудивительно, если вспомнить, чем занимается папаша.

— А чем он занимается?

— Уничтожает исторические здания, памятники архитектуры, а взамен строит уродливых монстров. Упаковочные коробки, которые представляются офисными зданиями… А она… крашеная блондинка, из наглых выскочек. Обоих никогда нет дома. А за своими щенками вообще не смотрят.

— Миссис Шварц…

— Если быть точным, я доктор Шварцман.

— Прошу прощения, доктор…

— Я эндокринолог — на пенсии. Мой муж профессор Арнольд Шварцман, хирург-ортопед. Мы прожили здесь двадцать восемь лет, и имели прекрасных соседей в течение двадцати шести — Кэнтвеллы, он занимался металлами, а она была чудесной женщиной. Оба умерли в течение месяца. Дом пошел с торгов, и они его купили.

— А кто живет с другой стороны?

— Официально Герхард Лёц. Майло удивленно посмотрел на нее.

— Немецкий промышленник, — пояснила доктор Шварцман таким тоном, как будто речь шла о знаменитости. — Барон Лёц владеет домами по всему миру. Точнее, дворцами — так мне говорили. Он редко здесь бывает. Лично меня это вполне устраивает, у нас тут довольно тихо. Владения барона простираются до самых гор, и иногда к нему забредают олени. В каньоне много диких животных. Нам нравится. Все было просто замечательно, пока они не въехали в дом. А почему вы про них спрашиваете?

— Пропала девушка, — ответил Майло. — Нам сообщили, что она была на вечеринке в Вест-Сайде в пятницу.

Доктор Шварцман покачала головой:

— Ну, мне ничего не известно. Я этих дебоширов не рассматривала, да и не желаю их видеть. Я не выходила из дома. Если хотите знать, боялась. Я была одна. Профессор Шварцман уехал в Чикаго читать лекцию. Обычно я отношусь к его отъездам спокойно, у нас установлена сигнализация. А еще мы держали акуту[8]. — Она сильнее сжала в руке кисть, и Майло увидел большие, как у мужчины, костяшки. — Но в пятницу ночью мне стало страшно. Их было так много, они носились взад и вперед и вопили, точно баньши. Я, как обычно, вызвала патруль и отпустила их только после того, как убрался последний варвар. Но я все равно ужасно нервничала. Они ведь могли вернуться.

— Однако они не вернулись.

— Нет.

— Близко вы к ним не подходили и не могли рассмотреть никого из ребят?

— Совершенно верно.

Майло собрался показать ей фотографию, но потом передумал. Возможно, эта история не попала в газеты, потому что так решило начальство. Враждебность доктора Шварцман по отношению к Коссакам может породить еще один слух. Сейчас он работал один и не хотел все испортить.

— Вы вызвали патруль, — сказал он, — а не полицию…

— Мы в Бель-Эйр всегда так поступаем, детектив. Мы платим патрульным, и они выезжают на наши вызовы. Ваше же отделение… складывается впечатление, что среди представителей правоохранительных органов существует мнение, что проблемы… людей, которым повезло в жизни, тривиальны и не заслуживают внимания. Я сделала это открытие на собственном печальном опыте, когда убили Суми — моего пса.

— А когда это произошло?

— Прошлым летом. Суми отравили. Я нашла его вот здесь. — Доктор Шварцман показала на лужайку перед домом. — Кто-то открыл ворота и накормил его мясом, нашпигованным крысиным ядом. Я позвонила в ваше отделение, и они в конце концов прислали своего человека. Детектива. Якобы.

— А вы помните его имя?

Доктор Шварцман яростно тряхнула головой.

— С какой стати? Он вообще не стал тратить на меня свое драгоценное время и отнесся к моему делу совершенно несерьезно. Даже не пошел на место, просто позвонил в Службу защиты животных, а они предложили мне помощь в том, чтобы избавиться от трупа. Большое спасибо за равнодушие и нежелание что-либо делать.

— Они? — спросил Майло.

Шварцман указала кистью на соседний дом.

— Вы подозреваете, что кто-то из Коссаков отравил Суми?

— Я не подозреваю, а знаю, — заявила та. — Но не могу доказать. Их дочь, она определенно сумасшедшая. Разговаривает сама с собой, в глазах такое странное выражение, вся какая-то скрюченная. Носит одну и ту же одежду по нескольку дней. И приводит домой черных молодых людей — явно не в своем уме.

Суми ее презирал. Собаки очень тонко чувствуют безумие. Всякий раз, когда она проходила мимо, Суми начинал яростно лаять и бросаться на ворота. Я потом долго не могла его успокоить. И позвольте, я еще вам кое-что скажу, детектив. Он вел себя так, только когда около нашего дома появлялись чужие. Акита всегда защищают своих хозяев, это их главная задача. Но они милые и умные. Суми любил Кэнтвеллов, даже привык к садовникам и почтальону. Но эту девушку терпеть не мог. Он знал, когда с кем-то не все в порядке. Он ее презирал. Я уверена, она его отравила. В тот день, когда я обнаружила тело бедняжки, я заметила девчонку. Она наблюдала за мной из окна третьего этажа. У нее были безумные глаза, и она не сводила их с меня. Я посмотрела на нее и погрозила кулаком, и, можете мне поверить, занавеска вернулась на место, а мерзавка исчезла. Она поняла, что мне все известно. Но вскоре вышла из дома и прошла мимо — и сверлила меня взглядом. Отвратительное существо. Надеюсь, эта вечеринка станет последней и мы больше их здесь не увидим.

— А она участвовала в вечеринке? — спросил Майло. Доктор Шварцман скрестила на груди руки.

— Вы что, не слушаете, молодой человек? Я же вам сказала, что не подходила к дому настолько близко, чтобы разглядеть, кто там безобразничал.

— Извините, — проговорил Майло. — Сколько ей лет?

[7]

Порода больших японских собак.

[8]

Говард Хьюз — промышленник, авиатор, кинопродюсер. В раннем возрасте после смерти отца стал владельцем крупной компании «Хьюз тул» с доходом 2 млн долларов в год. В 1928—1941 гг. вложил крупные средства в производство кинофильмов.