Патология

ГЛАВА 4

Ирма Гомес проработала на Латтиморов девять лет, прежде чем сказала о проблеме с Айзеком.

Семья врачей — Сет и Мэрилин Латтимор — жили в доме из девятнадцати комнат, построенном в стиле Тюдоров на Хадсон-авеню в Хэнкок-парк. Латтиморам было за шестьдесят, и оба работали хирургами, он — специалист по торако-томии [4], она — офтальмолог. Супруги отличались педантизмом, но за рамками исполнения профессиональных обязанностей были приятными и щедрыми людьми. Они очень любили друг друга, вырастили троих детей. Младшее поколение пошло по стопам родителей, все работали в разных сферах медицинской деятельности. По четвергам супруги играли в гольф, потому что четверг был днем совместного обучения в загородном клубе. В январе они на одну неделю уезжали в Кабо Сан-Лукас и каждый май летали первым классом в Париж на самолетах «Эр Франс». Там они останавливались в одном и том же номере отеля «Бристоль», а обедали в ресторанах, имеющих не менее трех мишленовских звезд. Дома, в Калифорнии, каждый третий уик-энд проводили в своем кондоминиуме в Палм-Дезерт, где они отсыпались, читали второсортные романы и для защиты кожи от загара опустошали несметное количество банок с кремом.

Десять лет, шесть дней в неделю, Ирма Гомес выходила из своей трехкомнатной квартиры в Юнион-дистрикт, садилась в автобус и появлялась в восемь часов утра в особняке Латтиморов. Входила со стороны кухни, отключала систему сигнализации, после чего начинала уборку всего дома, мыла посуду, вытирала пыль. Отдельные виды работ — полировка мебели, серьезная чистка — были по предложению Мэри-лин распределены по дням недели, иначе Ирме было бы не справиться.

С понедельника по среду она работала на нижнем этаже, с четверга по субботу — наверху.

— В этом случае, — заверила ее доктор Мэрилин, — конец недели будет для вас не таким тяжелым, ведь комнаты детей закрыты.

«Детям» было двадцать четыре, двадцать шесть и тридцать, и несколько лет назад они выпорхнули из гнезда.

Ирма кивнула. Оказалось, что доктор Мэрилин была права, но даже если бы и ошиблась, Ирма не стала бы возражать.

От природы она была тихой женщиной и стала еще тише из-за неспособности справиться с английским за те одиннадцать лет, что она прожила Штатах. Когда она нанялась к Латтиморам, у нее с мужем Исайей было трое детей. Маленькому Исайе было четыре, Айзеку два, плюс шумный младенец Джоэл, непоседливый, как обезьянка.

Двадцатитрехлетняя Ирма Флорес, покинув деревню Сан-Франциско Гуайойо в Сальвадоре, прошла через всю Мексику, пересекла границу Соединенных Штатов и оказалась на территории к востоку от Сан-Диего. Под покровом ночи первым, кого она встретила в этой стране, был наглый подонок по имени Паз. Он шантажировал ее, требовал денег больше, чем было условлено. А получив отказ, попытался ее изнасиловать.

Ирме удалось вырваться, и она смогла добраться до Лос-Анджелеса. В церкви пятидесятников ей пообещали приют.

Пастор был добрым человеком. В свободное от пасторских обязанностей время он работал сторожем, и он нашел ей ночную работу — уборку офисов в центре города.

Церковь стала для нее утешением, в церкви она познакомилась с Исайей Гомесом. Его смиренность и бедная одежда вызвали у нее сочувствие. Он был красильщиком на ткацкой фабрике в Восточном Лос-Анджелесе. Стоя над котлами, он дышал ядовитыми испарениями, а потому приходил домой под утро бледный и усталый.

Они поженились. Когда Ирма забеременела маленьким Исайей, то поняла, что ночная работа ей не годится. Приобрела фальшивые документы и зарегистрировалась в агентстве на Ларчмонт-авеню. Ее первый хозяин, кинорежиссер, живший на Голливудских холмах, ужасал ее приступами гнева, пьянством и пристрастием к кокаину. Через неделю она уволилась. В следующий раз бог был к ней более милостив и привел ее к Латтиморам.

Ирма работала у Латтиморов девятый год. Внезапная простуда заставила доктора Мэрилин два дня сидеть дома. Возможно, поэтому она и заметила печаль в лице Ирмы. Ирма по большей части работала в одиночестве, напевая себе под нос. В больших помещениях с высокими потолками разносилось гулкое эхо.

Разговор состоялся в столовой. Мэрилин сидела за завтраком, читала газету, прихлебывала чай и промокала платком покрасневший нос. Ирма находилась в кухне, примыкавшей к столовой. Сняв с плиты конфорки, она усиленно их терла.

— Вы не поверите, Ирма. На эту неделю назначены операции, а меня вывел из строя зловредный вирус.

Голос доктора Мэрилин, обычно низкий, стал теперь совсем как у мужчины.

— Знаете, когда я училась в медицинском институте и занималась педиатрией, то подхватывала все вирусы, известные человечеству. А позже то же самое творилось со мной во время беременности. Зато потом в течение многих лет я ни разу не болела. Сейчас я воспринимаю свою простуду как оскорбление. Наверняка меня заразил какой-нибудь пациент. Хотелось бы знать, кого лично я должна за это поблагодарить.

Доктор Мэрилин была миловидной невысокой женщиной, с волосами медового цвета. Выглядела намного моложе своего возраста. Каждое утро в шесть часов она проходила пешком две мили, после этого полчаса занималась на тренажере, поднимала гантели, избегала излишеств в питании и лишь в Париже отступала от этого правила.

— Вы сильная, скоро поправитесь, — сказала Ирма.

— Да, надеюсь… спасибо за ваш оптимизм… Ирма, будьте добры, не подадите ли мне джем из инжира, я намажу его на тост.

Ирма схватила банку и принесла хозяйке.

— Спасибо, моя милая.

— Что-нибудь еще, доктор Эм?

— Нет, благодарю, моя хорошая… У вас все в порядке, Ирма?

Ирма выдавила улыбку.

— Да.

— Вы уверены?

— Да, да, доктор Эм.

— Гм… не надо жалеть меня из-за простуды. Если вас что-то тревожит, расскажите.

Ирма повернулась к кухне.

— Дорогая, — окликнула ее доктор Мэрилин. — Я хорошо вас знаю и вижу, что вас что-то беспокоит. У вас было точно такое выражение лица, пока мы не позаботились о ваших документах. Потом вы так же выглядели, когда беспокоились об амнистии. Вас определенно что-то угнетает.

— Все нормально, доктор Эм.

— Повернитесь, взгляните мне в глаза и повторите то, что сказали.

Ирма повиновалась. Доктор Мэрилин пристально ее изучала: прямой взгляд внимательных карих глаз, губы упрямо поджаты.

— Очень хорошо.

Прошло две минуты, хозяйка съела тост.

— Прошу вас, Ирма. Перестаньте хандрить и облегчите свою душу. В конце концов, часто ли у вас появляется возможность поговорить? Мы с мужем постоянно на работе. А вы трудитесь в одиночестве. Может, это вас и беспокоит?

— Нет, нет; Я люблю работу, доктор…

— Тогда в чем дело?

— Ни в чем.

— Не надо упрямиться, милая.

— Я… Все нормально.

— Ирма.

— Я беспокоюсь об Айзеке.

Умные карие глаза тревожно заблестели, в них мелькнуло смятение.

— Айзек? Что с ним?

— У него все хорошо. Он очень умен. Ирма расплакалась.

— Он умен, а вы плачете? — удивилась доктор Мэрилин. — Может, я чего-то не знаю?

Они вместе пили чай, ели тонкие тосты с инжирным джемом. Ирма все рассказала доктору Мэрилин. Рассказала, что Айзек приходит домой из школы и плачет от скуки и раздражения. Ее сын окончил шестой класс за два месяца и принялся за учебники седьмого, восьмого и даже девятого классов и быстро с ними расправился. Наконец его поймали за чтением учебника по высшей математике, который он тайком взял из библиотеки. За это его отправили в учительскую. Директриса обвинила его в «несанкционированном пользовании учебными материалами и плохом поведении».

Ирма пришла в школу, попыталась уладить конфликт. Директриса, окинув презрительным взглядом бедную одежду Ирмы, обратила внимание на ее сильный акцент и заявила, что нужно остановить «преждевременное» развитие Айзека, мальчик должен соответствовать «школьным стандартам».

[4] Хирургическое вскрытие грудной полости при травме легкого.