Патология

Эта кожа, эти глаза. И черные волосы, так красиво и естественно всегда лежащие.

«Прекрати, дурачок».

Он снова задумался об убийствах 28 июня. Не была ли его гипотеза пустым увлечением?

Он был так уверен. Радость открытия, когда он заметил повторяемость событий, чуть не сбросила его со стула.

Эврика!

Тогда он умерил свой пыл, постарался не делать скоропалительных выводов — считал и пересчитывал, проверял свою гипотезу множеством способов. Дата не вызывала сомнений. Он нащупал нечто.

Но что, если он убедил себя в значении этой математической случайности, что, если его ослепила собственная чепуховая гипотеза?

Все дело в том, что он хотел что-то предъявить Петре.

Неужели все, что он делает, не отличается от потешного брачного ритуала распушившей хвост глупой птицы? Он надеялся, что это не так.

Нет, в его гипотезе что-то есть. Петра — настоящий эксперт, и она в нее поверила.

Может, потому что он ее достал?

Всю жизнь — его академическую жизнь — ему говорили, что его ждет успех. Что хорошие мозги в сочетании с настойчивостью не могут дать осечки.

Но настойчивость может быть чрезмерной, разве не так?

Он знал за собой эти грехи — необоримость влечений, иррациональное упорство.

Барни Флейшер оглянулся через плечо и сказал:

— Привет.

— Привет, Флейшер.

— Что, жжешь полуночное масло?

— До полночи еще несколько часов.

— Она ушла. Несколько минут назад.

— Знаю, — сказал Айзек.

Флейшер внимательно смотрел на него, и Айзек заметил в глазах старика холодное, жесткое одобрение. Когда-то он был детективом…

— Может, нужна моя помощь, сынок?

— Нет, спасибо. Подумаю над диссертацией.

— Ладно, — сказал Флейшер.

Сделал музыку погромче и продолжил заниматься своими делами.

Айзек вынул ноутбук, включил его, вызвал на экран страницу с цифрами, притворился, что задумался. Вместо этого снова окунулся в мучительные сомнения.

«Прекрати, будь объективным».

Шесть жертв, между которыми нет ничего общего, кроме даты. Его расчеты показывали, что это должно иметь значение, но может ли он доверять своей интуиции?

Нет, нет, как бы смешно ни выглядели его доводы, в них был смысл. Он столько раз проверил данные, что сомневаться в реальности этого смысла не приходится.

28 июня. Сегодня 18 июня.

Если он прав, то кто-то — какой-то случайный, ни о чем не подозревающий, невинный человек — выйдет в ночь полный надежд и испытает страшную боль от раздробленных осколков черепа, впившихся в ткань мозга.

Затем — пустота.

Неожиданно ему захотелось, чтобы он ошибся. Такого с ним до сих пор не бывало.

ГЛАВА 28

Прибытие самолета было отложено на 2 часа, и в багажном отделении повисла атмосфера омерзительной неопределенности.

Усталые родственники и друзья сидели, расхаживали, вглядывались в табло, качали головами, иногда ругались.

Петра сидела и перечитывала журнал «Пипл».

Ванна, принятая ею три часа назад, подняла тонус, но Петра была слишком взвинчена, чтобы насладиться ею в полной мере.

Она выскочила, обтерлась полотенцем, долго занималась макияжем и одеждой. Выбрала черный топ в обтяжку и серые хлопчатобумажные слаксы. Гладкий черный лифчик придал груди пышность, которой ее не наградила природа.

Быстро добралась до аэропорта, после двух кругов нашла место на парковке и все же приехала рано.

Стала ждать.

Когда наконец объявили о времени прибытия — произошло это через час, — Петра покинула терминал и пошла по темной полупустой галерее нижнего этажа аэропорта.

Женщина, идущая одна. Пистолет лежал в сумочке. Возле багажного отделения— ни одного детектора на металл. Этому проколу службы безопасности она сегодня была рада.

Когда вернулась, помещение заполнили пассажиры рейса из Мехико. Но вот они разошлись, и на табло замигала надпись: «Приземлился». Это был самолет Эрика. Петра встала возле вращающихся дверей, смотрела на прибывших через стекло.

Тусклое освещение, по трапу спускается жидкая струйка пассажиров. Эрик появился в числе последних. Петра увидела его, прежде чем он подошел к дверям.

Темно-синяя футболка, вылинявшие джинсы, тенниски, на плече небольшой зеленоватый альпинистский рюкзак.

В левой руке легкая деревянная трость.

Прихрамывает.

Когда он увидел ее, тут же выпрямился и помахал тростью, будто бы она ему не нужна.

Вошел в дверь, и она бросилась к нему, крепко обняла, почувствовала его напряжение. Трость хлопала ее по ноге.

— Разрешите пройти! Раздраженный женский голос.

Они загородили проход. Отступив в сторону, Петра почувствовала на себе убийственный взгляд карги, одетой во все черное. Петра улыбнулась и снова стиснула Эрика в своих объятиях.

— Один чемодан, — сказал он.

Они пошли к ленте багажного транспортера. Петра потянулась за рюкзаком. Он не позволил ей его взять.

— Я нормально себя чувствую.

И отдал ей трость в качестве доказательства.

Они молча стояли возле багажной ленты, на которую по желобу скатывались чемоданы.

Петре представлялось все очень романтичным.

Она встала спиной к вращавшемуся багажу и крепко поцеловала Эрика.

По пути домой он сказал:

— Спасибо, что заехала за мной.

— Это было трудным решением. Он дотронулся до ее колена.

— Как приятно видеть тебя рядом, — сказала она.

— Взаимно.

— Как твоя нога? На самом деле.

— С ней все в порядке. На самом деле.

— Сколько времени тебе придется ходить с палкой?

— Я могу ее выбросить хоть сейчас.

Она выехала на четыреста пятую северную автостраду. Движение небольшое. Можно увеличить скорость.

— К тебе? — спросила она.

При этом подумала, что в студенческий городок ей ехать не хочется.

— Можем и к тебе.

— Можем.

Когда приехали, он сказал, что весь «провонял», и ему необходим душ. Она открыла кран и, пока вода нагревалась, приготовила ему кофе. Он снял рубашку, она увидела белую кожу и проступающие кости, тонкий слой мускулов, который не позволял назвать его полным дохляком. На плече — повязка.

Он перехватил ее взгляд.

— Задел осколок. Пустяки.

Он снял джинсы. На левую икру была наложена толстая повязка.

— Ты ее намочишь, — сказала она.

— Там воспаление, но инфекции нет. Через два дня я пойду к врачу и ее поменяю.

Он направился в ванную, а Петра пошла следом. Встала в дверях, смотрела, как он, прихрамывая, забрался в душевую кабину, пустил крепкую струю. Вода застучала по стеклянной стенке.

Петра смотрела на смутное отражение.

К черту.

Скинула одежду и присоединилась к нему.

Она не щадила его, и позиции были самые разные. Раненый мужчина, но не больной. Он благодарно вскрикивал и, когда все было кончено и они, обнаженные и мокрые, лежали на кровати, сказал:

— Как же я скучал по тебе.

Дотронулся до ее груди. Сосок тут же затвердел.

— Я тоже по тебе скучала.

Они поцеловались, и он снова возбудился. Действительно ли он тосковал по ней? Или ему нужна была лишь интимная близость?

А есть ли здесь разница?

Она высвободилась из продолжительных объятий.

— Проголодался? Он обдумал вопрос.

— Может, найду что-нибудь в твоем холодильнике. Она положила руку на его плоскую теплую грудь.

— Не двигайся. Я сейчас что-нибудь соображу.

Он ел сэндвич с индейкой, картофельные чипсы и наскоро приготовленный салат. Ел он, как всегда — молча, сосредоточенно. Жевал медленно, с закрытым ртом. Ни одной крошки, ни одного жирного пятна на губах.

Она смотрела на его запястья. Слабые для мужчины. Длинные, тонкие пальцы. Ему надо было стать музыкантом. Она никогда не слышала, чтобы он напевал вполголоса, и он не говорил, что интересуется музыкой.