Страница 47 из 58
Я не знал всего этого, поскольку находился не в зале, а на сцене, за шахматной доской. Знал только, что Ленинград — территория Карпова и что необходимо все время быть начеку, чтобы не дать ему возможности использовать преимущество родных стен.
Позже я узнал, как нелегко было руководителю моей команды наладить питание и решить другие бытовые вопросы. Потребовалось даже обратиться с официальным письмом к городским властям. От меня, естественно, многое скрывали, но могу представить, что тогда пришлось пережить моему окружению. По мере того как эпопея трех матчей 1984–1986 годов уходит в историю, постепенно раскрывается все многообразие приемов холодной войны, которая вряд ли могла вестись без официальной поддержки… До сих пор мы не перестаем удивляться, как нам удалось тогда выдержать и не дрогнуть.
В 13-й партии, открывавшей ленинградскую половину матча, Карпов избрал в защите Грюнфельда ту же систему, что и в 3-й партии. На этот раз он, правда, уклонился от быстрых упрощений и применил более активный план. В сложной, маневренной борьбе белые владели игровой инициативой. Но затем Карпов неосмотрительно допустил вскрытие игры на королевском фланге, и в один момент я мог решить исход поединка прямой атакой на короля. К сожалению, в дело вмешался цейтнот, я ошибся, и эта многострадальная партия закончилась вничью.
На следующей партии следует остановиться особо. Пожалуй, впервые в своей матчевой практике Карпов черными решился играть на победу. Такая установка шла вразрез с его обычной стратегией, основой которой является максимальное ограничение возможностей соперника. Неудивительно, что ареной для предстоящего сражения Карпов избрал испанскую партию — дебют, по праву считающийся одним из самых сложных в стратегическом отношении. Искусная трактовка испанской партии позволяет судить о классе шахматиста, а умение разыгрывать ее за обе стороны — признак высочайшего мастерства. В активе Карпова немало впечатляющих «испанских» побед как белыми, так и черными.
Я обрадовался выбору соперника, собираясь использовать свои разработки в этом дебюте, который издавна считался вотчиной Карпова. К счастью, заготовленную новинку опробовать не удалось: Карпов первым применил усиление. К счастью — потому, что, столкнувшись с новой позицией и вынужденный разбираться в ее хитросплетениях непосредственно за доской, я сыграл одну из своих самых тонких позиционных партий! Непонятное на первый взгляд маятниковое движение ладьи, предопределившее перевес белых, наверное, напомнило Карпову его собственные победы в испанской партии, ставшие уже классическими. Смущенные нестандартным стратегическим рисунком борьбы, комментаторы долго не могли правильно оценить позицию. Все стало ясно лишь после того, как позиционный перевес белых трансформировался в окончание с лишней пешкой. Тогда уже вердикт был однозначным: у черных нет никаких шансов на спасение. И действительно, Карпов сдался без доигрывания.
Перед 15-й партией я взял второй тайм-аут. Мой перевес в два очка вынуждал соперника стремиться к максимальному использованию белого цвета, и было очевидно, что защита Грюнфельда подвергнется новому испытанию на прочность. Агрессивные намерения Карпова подтвердил руководитель его делегации. Появившись в пресс-центре перед началом партии, А. Тупикин многозначительно пообещал: «Сегодня мы начинаем!»
Перед началом партии произошло нечто странное. У меня и, очевидно, у Карпова попросили согласия на небольшую церемонию с участием вице-президента ФИДЕ Туделы. Эта церемония началась за две-три минуты до того, как должны были быть пущены часы. Вышедший на сцену Кампоманес представил Туделу публике, потом что-то говорилось с самыми лучезарными улыбками, затем мне и Карпову были вручены памятные значки Венесуэльской федерации шахмат… Этот спектакль был нелеп и смешон, партия началась на пять-шесть минут позже обычного. Не идет ли это от внутреннего убеждения функционеров ФИДЕ в том, что шахматисты, сами шахматы вторичны по отношению к ним?
Во время церемонии я заметил, как все это тяготит Карпова — он рвался в бой!
На этот раз меня ждала новинка в очень агрессивной и принципиальной системе защиты Грюнфельда, которую на Западе окрестили «русской». Карпов продемонстрировал важное усиление по сравнению со знаменитой партией Ботвинник — Фишер (Варна, 1962). После долгого обдумывания я отступил конем на пассивную позицию, чем явно смутил Карпова. Он не нашел правильный план, после чего мне удалось удачно расположить свои фигуры и получить достаточную контригру. Ничья явилась закономерным результатом напряженной борьбы.
А 16-я партия стала одной из лучших, сыгранных мною в матче. Столкновение глубоких стратегических планов, жертвы и контржертвы, нагромождение головоломных вариантов — все то, что олицетворяет борьбу высочайшего накала и требует от соперников полной отдачи, было в этой схватке. Долгое время казалось, что позиция Карпова лучше. Это впечатление усилилось после того, как его ладья проникла на мой ферзевый фланг, чтобы расправиться с отбившимся конем белых. До 32-го хода наблюдавшие за игрой гроссмейстеры были уверены, что я проигрываю. Но тут ситуация на доске резко изменилась. Перед лицом бесчисленных, не поддающихся расчету вариантов Карпов утратил контроль над позицией и переступил роковую черту. Когда на 37-м ходу я нанес смертельный укол незащищенной пешкой, зал взорвался аплодисментами! Главный арбитр Лотар Шмид энергично замахал руками, призывая зрителей соблюдать тишину, и на какое-то время это ему удалось. Когда же я вернулся на сцену, чтобы оформить бланки с записью партии, зрители вновь наградили меня овацией. Карпов покинул сцену без традиционного рукопожатия.
Во время работы над книгой «Два матча», вышедшей в издательстве «Физкультура и спорт» в 1987 году, я потратил две недели, чтобы продраться сквозь дебри вариантов, и обнаружил, что наша игра в этой партии далека от совершенства. Но это, думаю, не может испортить общего впечатления от грандиозного сражения…
Теперь я на три очка опережал Карпова и просто не видел, каким образом можно проиграть матч. Подобная самоуспокоенность очень опасна, и вскоре мне пришлось в этом убедиться.
Психологическая неподготовленность обернулась для меня в 17-й партии полным разгромом. Мне ни в коем случае не следовало искушать судьбу, повторяя дебют 15-й партии. Ведь у соперника уже было наготове серьезное усиление, которое за доской мне показалось чуть ли не опровержением всей системы. Не сумев настроиться на упорную защиту, я быстро проиграл. Отмечу, что через месяц, на турнире в Тилбурге, Тимман решился во встрече с Карповым продолжить дискуссию в этом варианте, и белым не удалось привести убедительных доказательств своего перевеса — ничья.
В следующей партии я, по словам обозревателей, играл в «блестящие и оригинальные шахматы». Два моих хода особенно поразили комментаторов. Один из них писал: «Типично по-каспаровски! Вся доска охвачена пламенем». И хотя в один момент я не нашел сильнейшего продолжения атаки, белые все равно сохраняли инициативу. Несмотря на нехватку времени, я в пылу борьбы отказался от возможности форсировать ничью повторением ходов, и поначалу мой расчет оправдался. За три хода до контроля у меня была абсолютно выигранная позиция, но, окончательно потеряв голову в сильном цейтноте, я отложил партию уже в трудном для себя положении. При доигрывании Карпов победил, но для этого понадобились еще две мои грубые ошибки.
Я взял тайм-аут, чтобы прийти в себя после такого града ударов. Обозреватели тоже были сбиты с толку. Один из них написал: «Мнение такое: после блестящей шахматной пиротехники в 16-й партии молодой чемпион стал жертвой двойного зла — самоуверенности плюс ошибочной уверенности, что результат матча уже предопределен. Это может ему дорого обойтись». Меня и самого все это беспокоило. Я спрашивал себя: «Неужели я это заслужил? Не было ли все происшедшее наказанием за недостаточные усилия в прошлом?»
Играть после двух поражений подряд очень трудно, да и, что скрывать, страшновато — подвохи мерещатся в самых надежных системах. Решено было продолжить спор в защите Грюнфельда, хотя благоразумнее была бы, конечно, смена дебюта. Но это я сделал лишь в 21-й партии, а в 19-й применение нового начала — есть все основания так полагать! — не отразилось бы на боевой готовности соперника. Система, на которой я остановил свой выбор, дает черным, как показала последующая практика (в частности, матч в Севилье), достаточную контригру. Однако за несколько дней мне не удалось вникнуть во все тонкости позиции. Столкнувшись с очередной новинкой Карпова, я растерялся, начал объективно невыгодные для себя осложнения, в которых тоже не использовал всех шансов. Мое недавнее трехочковое преимущество растаяло, «как сон, как утренний туман…»