Страница 5 из 16
Помолчав немного, Сара сказала:
— А розовых стало меньше, чем в прошлом году, правильно?
Чивер ухмыльнулся:
— Узнаю свою Сару. Цепкий взгляд опытной журналистки — от него ничего не укроется. Правильно, Этель вдруг воспылала страстью к белым розам и посадила их вместо розовых. Говорит, розовый цвет — это жалкий компромисс.
— Джерри, можешь ты вспомнить точно, в котором часу Том вышел в сад?
— Точно не скажу,— задумчиво проговорил он.— Помню только, что было поздно. Народ уже расходился, а оставшимся сервировали ужин. Я разрывался: надо было и гостей провожать и обеспечить Пилангу, нашему новому шеф-повару, все, что ему потребуется. За ужином подавались только индонезийские блюда. Успех был колоссальный. Часов этак в десять Керк спросил меня, где Том, и тут я сообразил, что за ужином его не было. Я ответил, что видел только, как он выходил в сад. Тогда Керк пошел его искать. Сказал, что им надо кое о чем потолковать. Прошло несколько минут, он возвращается и говорит, что Тома там нет. Вот мы и решили, что он ушел, не попрощавшись.
Сара наморщила лоб.
— Как же могло получиться, что Керк его не нашел, а Никки нашла?
— Тьма была кромешная, а сад у нас большой. Керк вполне мог не разглядеть в темноте черного костюма. А Никки и Артуро...— И он закончил фразу улыбкой.
— Ты хочешь сказать, что они споткнулись о Тома? Что он напился до потери сознания?
— Вот именно. Должно быть, там его и разобрало.
Она прикрыла глаза, пытаясь представить себе эту сцену: обнимающаяся в темном саду парочка вдруг натыкается на чью-то ногу; нехотя оторвавшись друг от друга, они обнаруживают распростертого под розовым кустом человека.
— А кто такой Артуро? — спросила она.
— Ах да! Ты же с ним не знакома. Артуро Оливарес. Он приехал в Вашингтон вскоре после твоего отъезда. Представитель нового патагвайского правительства — это которое так недолго продержалось у власти. Сам он парень славный, хотя его политические взгляды мне не по душе. Радикал. Но красив, ничего не скажешь. У Барби был с ним роман.— Он хмыкнул.— Она вдруг заповадилась к нам: стала приезжать из колледжа с субботы на воскресенье, чтобы с ним встречаться. Думала, мы ни о чем не догадываемся. Мы с Этель поговорили с Фредом и решили не вмешиваться. По правде сказать, он нам нравился.
— А с Томом он был знаком?
— Да, отношения у них были как будто самые дружеские. Я видел их вместе, они завтракали в Метрополитэн-клубе — всего за несколько дней до...
Он осекся.
— А что было после того, как он и Никки обнаружили Тома?
— Никки вбежала в дом и шепнула мне, что с Томом неладно. Я вышел в сад, помог Артуро привести Тома в чувство. Когда он пришел в себя, мы его усадили, но ему было очень скверно, он едва мог говорить. Нам не хотелось, чтобы его кто-нибудь увидел в таком состоянии,— сама понимаешь, сколько было бы пересудов. Достаточно того, что об этом знала Никки, болтушка такая. Я ее, правда, предупредил, чтобы молчала. Нам с Артуро еле удалось поставить Тома на ноги, пришлось тащить его чуть ли не волоком. Мужчина в восемьдесят кило весом — это изрядный груз, доложу я тебе, если ноги его не слушаются. Но все-таки мы внесли его во флигель для прислуги, положили там на кушетку. Вид у него был совсем больной, а Фред как раз находился у нас, и я послал Артуро за ним. Фред явился довольно скоро. Мне показалось, что он и сам перепил, но он взглянул на Тома, пощупал у него пульс, потянул носом и сказал мне, что Том просто пьян и лучше всего дать ему проспаться. Он обратил внимание, что у Тома исцарапан лоб, принес из ванной какой-то дезинфицирующий раствор и промыл царапины.
— Том разговаривал с вами?
— Да, немножко. Пробормотал что-то — в том смысле, что ему так неловко, и он сам не понимает, как это вышло, и пусть его оставят одного, все будет в порядке. Говорил он чуть слышно, глаза у него закрывались сами собой. Никто не заметил — ни мы, ни он сам,— что у него глубокая царапина на руке, повыше запястья. Понимаешь ли, на этих самых кустах здоровенные шипы. Вот в эту царапину, безусловно, и попала инфекция.
Напряжение, с которым она обдумывала каждое его слово, было явственно ощутимо — казалось, оно доступно слуху, как звук.
— И никто не обратил внимания, что у него на руке царапина?
Во взгляде, который метнул на нее Чивер, отразились весьма разнообразные чувства: видно было, что он раздражен бесконечными расспросами, а в то же время его восхищает эта настойчивость и забавляет несоответствие между хрупкой женственностью ее облика и энергичным напором.
— А знаешь.— проговорил он беспечно,— тебе бы называться не Сарой, а Дианой. Так и вижу тебя на пьедестале — с луком и колчаном со стрелами. Богиня-охотница, прелестная и беспощадная. Мраморная статуя.
— По временам я и вправду чувствую, что превращаюсь в мраморную статую,— с горечью проговорила она.
— Ты действительно любила его?..
— Да, по-настоящему.
— Бедная девочка! Мне так жаль, Сар...
Узкой рукой она сделала легкий жест, выражающий дружеское понимание.
— Прости меня. Джерри. Ты так терпелив со мной. Я тебя долго не задержу. Так мы говорили насчет царапины.
— Насчет царапины,— повторил он.— Никто из нас ее не заметил. Она была под рукавом пиджака. Никому и в голову не пришло туда заглянуть. Мы просто укрыли Тома одеялом и оставили его на кушетке — не тащить же было его в комнату для гостей, чтобы чужие увидели его в таком состоянии. Мне тоже пришлось изрядно выпить в тот вечер, так что утром я заспался— была суббота. И только часов в десять, за кофе, я вдруг вспомнил про Тома. Пошел в ту комнату, где он лежал, а его там нет. Клифтон, наш дворецкий, рассказал мне, что Том проснулся рано и вызвал такси и что вид у него был очень скверный. Немного спустя я позвонил к вам домой, спросил Тома, как он себя чувствует. Голос у него был куда бодрей. Он извинился за беспокойство, сказал, что сам не понимает, как его угораздило столько выпить,— вчера ему все казалось, что голова у него раздувается, как воздушный шар. Еще он сказал, что, должно быть, схватил в саду ревматизм — суставы и шея залубенели, как перестоявшийся тоффи[4]. Ты же знаешь, он любил старинные фермерские словечки.
Она медленно наклонила голову в знак согласия.
— А он ничего не говорил про эту царапину на руке?
— Нет, в тот момент ничего. Потом пришла Этель, и я ей все рассказал. Она забеспокоилась. Говорит, как бы Том не простудился насмерть — ведь он столько времени пролежал на сырой земле,— и чтобы я непременно сегодня же зашел его проведать. Я в тот день играл в гольф в «Горящем пне», а обратно поехал через Джорджтаун и зашел к вам. Открыла ваша горничная и говорит, что мистер Бэртон плохо себя чувствует и никого не велел принимать, но я все-таки поднялся к нему наверх и вижу, он лежит пластом и у него явно жар. Он сказал, что шея уже совсем не сгибается, что до сих пор ему не хотелось звать врача, но, пожалуй, надо бы.
— Ну, а что же насчет царапины на руке?
— Вот-вот, я как раз к этому подхожу. Я заметил, что он все время трогает правую руку, посмотрел и вижу: повыше запястья глубокая царапина, а кругом покраснело и распухло. Он мне сказал, что утром промыл ее, но толку никакого.— Тут Чивер шумно вздохнул, словно показывая, что его утомило столь длительное напряжение памяти.— И тогда до меня дошло: ведь те же симптомы были у нашего садовника, когда тот заболел столбняком: жар, шея не гнется, кожа вокруг царапины воспалена. И я не стал терять времени. Мне было известно, что Том и Фред друг друга недолюбливают, так что я спросил, не вызвать ли мне его постоянного врача, а он говорит — никакого врача у него нет, он уже сколько лет докторам не показывался, и чтобы я вызвал Фреда. Даже пытался пошутить: мол, Фред наблюдал его с первой минуты и было бы глупо менять врача в самый интересный момент. Мне это запомнилось, потому что он засмеялся, но лицо у него сразу же искривилось, и он сказал, что ему больно смеяться. В общем, Фред тут же приехал, ввел ему сыворотку и дал снотворное. Сказал, что положение очень серьезное, и несколько дней, пока Том не выкарабкается, у его постели должны круглосуточно дежурить сиделки. Он позвонил к себе в больницу...
4
Дешевое лакомство из черной патоки, переваренной с сахаром (прим. перев.).