Конан-изгнанник

Глава XII

ГОРОД В ПУСТЫНЕ

Еще до рассвета Конан был на ногах. Обследовав окружающую его местность, он решил проведать свою предыдущую стоянку. Осторожно подобравшись к знакомому месту, он не обнаружил ни живых обезьянолюдей, ни их трупов. Среди камней валялись лишь несколько изжеванных, окровавленных отрывков его одежды и поклажи.

Сейчас, в утреннем свете, ему бросились в глаза следы повседневного пребывания таинственных существ. От скал к ручью тянулась узкая тропа, тут и там валялись обглоданные, выбеленные кости и другие объедки. Повернувшись к вздыбленной гряде, Конан понял, что это нагромождение камней с бесчисленными трещинами и пещерами было для зверя или дикаря идеальным местом жительства, предоставлявшим множество убежищ и мест для засады. Киммериец даже передернулся при мысли о том, какие еще твари могут обитать там и даже следить за ним в эту минуту из чернеющих глазниц пещер.

Вернувшись к ручью, Конан наполнил водой оставшиеся кожаные мешки и покрепче приторочил к седлу верблюда изрядно оскудевшие пожитки. Песчаная буря, бушевавшая на востоке, пробивающееся сквозь нее рассветное солнце окрасили равнину и окружающие ее склоны гор в медно-красный цвет. При этом зловещем освещении, пока не началось самое пекло, Конан решил обследовать разрушенный город.

Эти руины не были похожи ни на один из мертвых городов, виденных Конаном раньше. Обычно они начинались с груд камней на окраинах, сходившихся к внушительным руинам природной или рукотворной крепости в центре, внутри которой находились остатки самых значительных городских зданий. Здесь же все было наоборот. Гряда камней шедшая приблизительно по кругу, представляла собой остатки городской стены. Руины зданий находились лишь внутри этой окружности. А в центре вместо массивных стен дворца правителя, храма и городского зернового амбара, чего можно ожидать в любом городе, была лишь ровная площадка — настолько ровная, что казалась гладью замерзшего озера.

Разумеется, вспомнил Конан, в центре Оджары тоже была ровная мощеная площадь и просторная площадка для караванов внутри городских стен. Быть может, это следы древней традиции строительства среди народов, лишь недавно осевших в городах, а до того кочевавших по пустыне? Быть может, создатели этого города предпочли жить в легких шатрах и палатках, огороженных общей стеной для защиты от нападений? Маловероятно — слишком уж внушительна стена и руины рядом с нею.

Само место постройки города подразумевало развитое сельское хозяйство у народа, строившего его. Город стоял на краю плоской, плодородной долины, несомненно рассеченной в прошлом многочисленными каналами и арыками, орошавшими городские поля, сады и огороды.

Теперь лишь полузасыпанные песком канавки напоминали о былой ирригационной системе. Река измельчала, превратившись в ручей. Да и тот, убегая под обвалившуюся стену, терялся среди камней и песка, не достигая и противоположного конца города.

Сидя верхом, Конан все время внимательно оглядывался, опасаясь обезьяноподобных монстров или еще более опасных обитателей этого забытого богами места. К счастью, большинство зданий было настолько сильно разрушено, что их руины вряд ли могли дать укрытие для засады.

Пробираясь вдоль кольца стены, Конан рассчитывал найти остатки арки или въездных столбов. На таких монументах часто бывают выбиты основные даты истории города, девиз его правителей или портрет основателя.

К сожалению, стена была разрушена слишком сильно: высота ее остатков не превышала роста сидящего на верблюде человека. Кроме того, по какой-то неведомой причине стена обрушилась наружу. Лежавшие на земле плиты были покрыты многовековым слоем пыли и грязи, скрывавшим всякие следы рельефов или резьбы по камню.

По поводу названия этого места у Конана были свои предположения. Кочевники называли его Талиб. На диалекте восточного Шема «тал», или «тел», означало «развалины, руины». Значит, название могло обозначать руины Иба или другого похожего по звучанию города. А кто из путешествовавших здесь не слышал долгими вечерами у лагерного костра легенд и сказок о древнем городе под названием Иб? Проклятое место, как гласили предания, город, который покарал неведомый бог за неправедную, греховную жизнь. Какое еще место так точно подходило под это описание?

Увидев более или менее сносный проход в стене, Конан спешился и, взяв в руку поводья, пошел внутрь города. К своему удивлению, он обнаружил, что внутренняя сторона стены сохранилась куда лучше наружной. Вертикальная плоскость ровно выложенных камней достигала человеческого роста. Здесь же сохранились нетронутыми остатки изображений на камне, правда не похожих ни на один известный Конану тип резьбы или рельефа.

Сохранившиеся изображения представляли собой человеческие фигуры, выполненные настолько реалистично, что Конан даже охнул от удивления. Перед ним, словно живые, застыли силуэты людей — простых горожан, схваченных в момент танца или другого ритуала. Молодая женщина в свободном хитоне подняла руки, прикрыв лицо ладонями в веселой игре. Рядом с ней, танцуя или играя, протянул руки мужчина. У ее ног застыла, поднявшись на задние лапы, небольшая собачка, а в нескольких шагах сидящий на земле ребенок, повторяя жест матери, закрыл ладонями глаза.

Силуэты, даже иссеченные песками и ветрами, выглядели живыми и естественными. Их изваял мастер с завидным талантом. Странно, что они представляли собой лишь контуры, без прорисовки лиц, к млей одежды и даже рук там, где они накладывались на тело. Конан предположил, что это тени живых людей были обведены на стене мелом, а уже потом на века высечены в камне. Но ни за что человеческая рука не успела бы обвести тень лишь на миг принявшей такую позу собачки или слишком сильно наклонившегося, готового упасть, если сию секунду не сделать шаг вперед, мужчины.

Нет, несомненно, молоток и резец обессмертил талант мастера, работавшего над этими фигурами по памяти. А детали, например лица, — они могли быть выполнены в более мягком, недолговечном материале — гипсе или керамике, которые рассыпались в пыль в течение прошедших столетий.

Была в этом изображении еще одна странность. Hа огромной площади находилось лишь несколько фигур. И вместо того чтобы врезать их силуэты в камень, мастер сделал их в виде выпуклого рельефа, сняв слой камня вокруг. Это, несомненно, потребовало много больше работы. При такой технике камнерезы обычно оставляют больше деталей на изображении: солнце, луна, драконы, изречения и девизы — все, чтобы сэкономить силы и острие резца.

И общем, это была совершенно незнакомая Конану форма выражения художника. И как всякое истинное искусство, оно граничило с колдовством. Поежившись, Конан повел верблюда за собой, прочь от этого зрелища. Примитивное, даже первобытное образное восприятие Конана представило эти фигуры застывшими духами смертных людей, замершими по воле магического заклинания, навеки выжегшего их тени на каменной стене.

Пройдя немного от стены к центру города, Конан был готов поверить во все легенды, говорившие обо всех проклятиях сразу. Ни единой травинки не росло среди развалин. Сами руины не доходили до колена киммерийца. Похоже, какая-то неведомая сила выдернула и выжгла все строения города. Оставшиеся кое-где каменные столбы или тяжелые угловые камни домов были иссечены трещинами и словно оплавлены. Многие из них рассыпались при oдном лишь прикосновении руки или легком касании обутой в сандалию ноги Конана.

Еще чуть ближе к центру — и даже эти жалкие остатки исчезли. Взгляду открылось ровное, выжженное и выглаженное пространство. Лишь, в самом центре возвышался одинокий монумент — весь иссеченный, иззубренный монолит. К нему и направился Конан по оплавленным, похожим на жидкое стекло камням. Он сам и его верблюд отбрасывали длинные тени в зловещем свете закрытого пыльным облаком солнца.