Конан-изгнанник

Помощи не последовало, хотя и предложить было действительно нечего. Куманос объяснил это укусами пауков, водившихся в шахтах. То же объяснение он дал и когда более тяжелые болезни стали валить с ног одного рабочего за другим.

Тулбар вспомнил все это и вздрогнул. Ну ничего, теперь всему этому скоро конец. Восточный палатки осветился серебристым лунным светом. Этого было достаточно, чтобы пройти между спящими, не поднимая шума. Хекла наверняка уже готов, прижимает к себе мешок с добычей — зелеными кристаллами, — результатом долгой практики в различном воровстве. Тулбар тихо поднялся и направился к постели друга.

Перешагнув одного за другим двенадцать спящих, он остановился. В палатке не было слышно ни звука, кроме дыхания спящих и храпа. Опасаться особо было нечего: рабы так выматывались за день, что вряд ли проснулись бы от легкого шороха шагов. Часовые наверняка тоже спят, привыкнув у к покорности своих подопечных. Тулбар сделал последний шаг и нагнулся над циновкой, на которой спал Хекла.

Приятель, похоже, не слышал его приближения. Хекла лежал, натянув на голову верблюжье одеяло. На него это было не похоже. Может быть, маленький воришка заболел? Аккуратно, чтобы не напугать друга, Тулбар положил руку ему на плечо. Что-то заставило его заволноваться, и гирканец, приподняв угол одеяла, заглянул под него.

Свет!.. От неожиданности и со страху гирканец дернул одеяло на себя и отбросил его.

Камни — кристаллы, выкраденные им в шахте и отданные Хекле на хранение, — ярко светились в темноте. Они прожгли насквозь все тряпки и мешки, в которые были завернуты. Но они прожгли и нечто другое. В самом центре изумрудного сияния тело Хеклы было выжжено вплоть до костей. Клочья паленого мяса свисали с краев раны. Отвратительный запах горелой плоти поплыл по палатке, жжение камней заставило Тулбара отдернуть руку.

Его кашель и изумрудное сверкание разбудили остальных. Они сгрудились вокруг полусожженного скелета, одни молясь, другие — со стонами отчаяния. Чуть позже появились стражники, загнавшие всех рабов в один угол, а затем вытащившие наружу полусожженные останки и ворованные камни-убийцы.

Тулбар был схвачен как друг вора и соучастник. Его привели к Куманосу, который, против ожидания, встретил его без злости и раздражения.

— Тебе тяжело среди нас, — сказал жрец дрожащему вору. — Ты ведь не из шартоумцев. А теперь и друзей не осталось. Тяжесть ноши, возложенной Вотантой на твои плечи, чрезмерна. Я понимаю тебя и сочувствую.

Жрец снял с шеи свой амулет — обломок розового клинка, висевший на шнурке.

— Я могу помочь тебе, облегчить тяжесть испытаний, выпавших на твою долю.

Направив обломок ножа на Тулбара, Куманос подошел поближе…

Глава V

ВЫЗОВ ПРИ ЛУНЕ

Храмовые танцовщицы, покачиваясь в такт музыке, двигались хороводом у подножия статуи Единственной Истинной Богини Садиты. Ступая босыми ногами по мраморному с синими прожилками они держали безупречный круг. Каждая по очереди делала шаг вперед, к центру круга, и тип свой особый танец.

Дневная жара смягчалась глубокими тенями колоннады храмового портика. В глубине храма стояла главная святыня — скульптура высокой и стройной женщины-воина с копьем. Ее лицо было столь же бесстрастным, как забрало шлема. В центре танцовщицы обступили небольшой бассейн. За статуей виднелась покрытая изящной резьбой массивна деревянная дверь, ведущая во внутренние покои храма. В другом конце портика стоял большой стол, заваленный фруктами, сыром и лепешками — угощением для любого, пришедшего лицезреть священный танец и вознести хвалу богине.

Конан стоял неподалеку от стола, прислонившись к стене, прикрытой бархатной занавесью. Киммериец старался держаться чуть позади остальных прихожан. Хотя официально храм провозглашался открытым для любого, он не был уверен, что граждане Оджары с удовольствием увидят в своем святилище чужеземца. А лишних скандалов ему не хотелось. Храмовые воины несли свою службу, охраняя входы и выходы. Внутри храма собрались представители высшего общества города, никогда не появлявшиеся в караванном квартале. Все присутствующие были увлечены зрелищем танца. Поэтому никто, кроме Конана не заметил, как чья-то ладонь легла на его руку, не требовательно или повелительно, а скорее нежно и просительно.

— Я вижу, ты скинул с себя облачение воина и пришел сюда в приличной одежде, — произнесла женщина.

— А ты, девочка, я вижу, не прикладывалась сегодня к нарцинту… Кром! — вырвалось у Конана.

Он с первых же слов вспомнил голос девушки из караван-сарая. Но женщина, стоявшая рядом с ним, — она выглядела совсем по-другому.

— А, так, значит, это правда, — собрался с духом Конан, — ты не Инара, а принцесса Аф… Афри…

— Африандра, — помогла ему вспомнить девушка. — А что привело тебя сюда, Конан-чужеземец? Неужели ты решил принести клятву верности Единственной Истинной Богине?

Киммериец не торопился с ответом, внимательно и разглядывая оказавшуюся так близко от него принцессу, так не похожую на девушку с вуалью за угловым столиком караван-сарая. Вместо темного платья на ней была голубая туника, вышитая золотой нитью и перехваченная на плече и у колен золотыми заколками. Каштановые волосы были подняты в высокую прическу, украшенную бутонами синих цветов. Обнаженные предплечья перехватывались золотыми браслетами, золоченые же ремешки сандалий поднимались по икрам. Она стояла просто, но с достоинством, подобающим принцессе или королеве, сжимая ладонью руку Конана в ожидании ответа.

— Я пришел, чтобы посмотреть, как впервые танцует в храме одна из знакомых девушек, танцевавшая раньше в караван-сарае, — пробурчал он наконец, кивая на танцующих жриц. — Ты наверняка ее тоже знаешь. Это Шарла.

Конан настороженно огляделся, но, похоже, никто и вправду не обращал на его беседу с принцессой внимания — настолько псе были поглощены танцем.

— Боюсь, я не настолько близко с ней знакома, как ты. — Наблюдая за танцовщицами из-за плеча Конана, принцесса озорно улыбнулась: — Не волнуйся, ее примут в жрицы первой ступени. Сначала всегда так. А затем — все зависит только от ее веры и усердия. — Принцесса помолчала. — Недавно я увидела ее в одеяниях жрицы высокого ранги и рассказала ей об этом.

— Ну, тогда хорошо, — кивнул Конан, и помолчав, решился на нескромный вопрос: — А жрицы Садиты не обязательно должны быть… э-э… девушками?

— Нет. Невинность не является требованием для вступления в касту жриц. Ведь жрицы не отказываются от общения с мужчинами. Наоборот, любовь жрицы — это частица божественной любви, получаемой смертным мужчиной.

Африандра привстала на цыпочки, чтобы лучше рассмотреть танцовщиц.

— Шарла отлично танцует, но эта ее манера вилять бедрами! Понятно, что ей долго приходилось танцевать в тавернах. Ничего, мама отучит ее, когда начнет заниматься с молодыми жрицами.

— Мама? Королева? — переспросил Конан, оглядываясь.

— Моя мать — еще и Верховная жрица Садиты, да будет тебе известно! — Африандра кивнула в сторону солидной матроны, стоявшей рядом с музыкантами и руководившей танцем. — В традициях Оджары — свадьба короля и высшего иерарха храма. Этот пост всегда занимает женщина.

Конан нахмурился, внимательно следя за подобной статуе женщиной.

— А втягивать честных чужеземцев в опасные игры — тоже в традициях Оджары? Ведь, связавшись с тобой, я пересекаюсь не только со светской, но и с религиозной властью. Да, ничего себе Инара — крестьянская дочка…

Да, так получилось. И я тем более благодарна тебе за помощь. Если бы стало известно, что принцесса Оджары такая авантюристка, скандал не удержался бы в дворцовом квартале… Я знаю, что, говоря с тобой, могу быть уверена в сохранности секрета, если, конечно, это все еще секрет. Ты, похоже, не очень-то удивился, встретив меня здесь. Наверняка город уже полон слухов.