Страница 22 из 73
Интересный эпизод, наглядно демонстрирующий тогдашние взгляды украинских крестьян, приводит в своих воспоминаниях некий Яков Струхманчук (очевидно, его настоящая фамилия — Струхман), служивший в Украинской галицкой армии (УГА). В 1919 году остатки разгромленной поляками УГА покинули Галицию и перешли на территорию Подольской губернии, влившись в ряды петлюровского войска. В одном из сел галичане обнаружили памятник императору Александру ІІ, о чем Струхман тут же донес начальству. Однако военное командование, опасаясь вызвать недовольство населения, распорядилось «не трогать царя». Струхман никак не мог успокоиться по этому поводу. В конце концов, он «позволил себе на собственную руку «сделать в селе революцию» и приказал стрельцам снять царя», что и было исполнено. Возмущение крестьян было так велико, что петлюровское командование вынуждено было назначить расследование инциндента, обещая строго наказать виновных. И хотя виноватых, естественно, «не нашли», в частном порядке командиры упрекали Струхмана за самоуправство, поссорившее стрельцов с крестьянами. Видимо память о русском царе (кстати, том самом, который подписал Эмский указ) была для подольских селян дороже «украинской национальной идеи».
И во времена Киевской Руси, и позднее, когда Русь стали подразделять на Малую, Великую и Белую, на всём протяжении тысячелетней истории русичи в национальном отношении являлись одним народом. Разве что казаки (донские и запорожские) одно время объявляли себя особой «казацкой нацией» и отделялись, таким образом, от малорусских и великорусских крестьян (например, крестьян-малороссов малороссы-казаки презрительно именовали «гречкосіями» и, конечно, не собирались родниться с ними). Но та казацкая вольница в термины «нация» и «народ» вкладывала совсем иной смысл, чем вкладывает в эти термины наука.
Наука же (этнография, история, филология, этническая психология, антропология) вполне определённо установила, что между великороссами и малороссами гораздо меньше разницы, чем между до сих пор считающимися одними нациями великополянами и малополянами в Польше, немцами Верхней и Нижней Германии, северными и южными французами. Мнения о малороссах и великороссах как двух ветвях одной нации вплоть до ХХ века единодушно придерживалось абсолютное большинство учёных как отечественных, так и зарубежных. К примеру, крупнейший чешский историк-славист, профессор Пражского университета Л.Нидерле отмечал, что между малороссами и великороссами «столь много общих черт в истории, традиции, вере, языке и культуре, не говоря уже об общем происхождении, что с точки зрения стороннего и беспристрастного наблюдателя это только две части одного великого русского народа». (Вышеприведенное положение, содержащееся в чешском и французском изданиях книги профессора Нидерле «Обозрение современного славянства», таинственным образом исчезло из русского издания, осуществлённого в 1909 году Академией Наук. Либеральные академики готовы были идти на сокрытие истины, лишь бы не навредить своим «крестоносным» союзникам).
Польский ученый, этнограф Я.Ящуржинский, рассматривая этнографические типы великоросса и малоросса, указывал: «Индивидуальные особенности, которыми обрисовывается тот и другой, не представляют столь резких черт, на основании которых можно было бы сделать вывод о совершенной противоположности этих двух племен. Черты, различающие их, в общей сложности своей, уступают количеству сходных сторон, которыми они соприкасаются между собою и составляют таким образом одно этнографическое целое». В свою очередь, немецкий учёный А.Геттер подчёркивал, что русские «представляют собой один народ, но так же, как французы и немцы, распадаются на несколько ветвей». «Подобно тому, как есть разница между северными и южными французами или северными и южными немцами, так существует она между северо- и южнорусскими» (северорусскими А.Геттер называл великороссов, южнорусскими — малороссов).
Противоположного мнения придерживались лишь некоторые австрийские и немецкие учёные, близкие к правительствам этих стран. Однако в данном случае «учёные мужи» занимались не наукой, а пропагандой, пытаясь расколоть и ослабить крупнейшего геополитического противника Германии и Австро-Венгрии — Российскую Империю. Точно так же австро-германские политики от науки боролись против другого геополитического соперника — Франции, пытаясь популяризировать теорию об отдельной южно-французской (провансальской) нации, «порабощённой» северными французами, и о «провансальском национальном возрождении» (о силезском и боснийском «национальных возрождениях», имеющих аналогичное происхождение, уже упоминалось).
Трудно сказать, как сложилась бы судьба Франции, если бы там в 1917 году произошла революция, в результате которой власть в Провансе захватили бы тамошние грушевские и петлюры. Как бы там ни было — этого не случилось. На юге Франции не провозглашалась «Провансальская народная республика», не проводилась насильственная провансализация, не объявлялся вне закона французский язык. После поражения Германии в первой мировой войне поддерживаемое из Берлина провансальское движение сошло на нет.
В России всё сложилось иначе. Первую мировую войну она проиграла. В результате, вышвырнутые с Украины собственным народом вожди Центральной Рады вскоре вернулись в обозе немецких оккупационных войск. В течение года украинофилы насаждали здесь самостийническую идеологию. Правда, несмотря на активную помощь немцев, особого успеха всё-таки не достигли. «Трудность положения на Украине состоит в том, что центральная рада кроме наших войск не имеет за собой никого. Как только мы уйдем, все пойдет насмарку» — записывал в своем дневнике 12 марта 1918 года генерал М. Гофман, начальник штаба германского Восточного фронта.
Осознав, что имеют дело с политическими банкротами, немцы разогнали Раду и вручили власть гетману П.П.Скоропадскому, надеясь, что при нем строительство «незалежной державы» пойдет быстрее. Но надежды не оправдались. «Я боюсь только, как бы созданная с таким большим трудом Украина не пошла опять насмарку», — записывал Гофман в дневник 6 мая. «Никакого украинского национального движения мы на Украине не видим… Для того, чтобы оно существовало, нужно проводить соответствующую работу на селе, а такой работы что-то не видно» — заявили представители германского командования делегации ненькопатриотов. «Дело национальной государственности переходило в очень опасное состояние, — вспоминал А.Ф.Саликовский. — Помимо сознательных элементов народа, которых было пока что не так много, как, скажем, в Галиции, и помимо демократических кругов украинской интеллигенции, идея национального украинского государства не имела сторонников».
Еще хуже «розбудова державы» пошла после захвата власти С.В.Петлюрой. Формально восстание, в ходе которого в декабре 1918 года был свергнут гетман Скоропадский, возглавлялось Директорией. Но фактически, как признает все тот же А.Ф.Саликовский, основную массу повстанцев составляли большевистски и анархически настроенные элементы. Устоять с таким войском против красных у Петлюры не было ни единого шанса. «Армия народной республики билась с большевиками неохотно и отступала даже без всякого повода. Единственной опорой Республики были галицкие воинские части, но их было очень мало и с ними нужно было обращаться очень бережно, чтобы не остаться и без этой небольшой силы».
Итог петлюровской авантюры известен. В начале 1919 года красная армия, не встречая серьезного сопротивления, заняла большую часть Украины. Петлюровцы бежали в западном направлении. Именно к этому времени относится известная поговорка: «В вагоне — Директория, под вагоном — территория» (т. е. территория, контролируемая петлюровским правительством, ограничивалась землей под железнодорожным вагоном, где это правительство помещалось). Правда, в конце лета 1919 года, когда силы большевиков были отвлечены на борьбу с Деникиным, Директории удалось вновь захватить часть Правобережной Украины, но ненадолго. Осенью того же года петлюровцев разгромили деникинцы. Когда же (в декабре 1919 г.) белогвардейцы потерпели поражение от большевиков, красная армия без труда разбила вновь попытавшегося высунуться Петлюру. Не имевшее никакой опоры в народе, жовто-блакитное воинство не являлось серьезным противником ни для белых, ни для красных.