Страница 9 из 88
– Расстрелять всех этих собак!
Бабушка, конечно, рассказала и об этом судье Ксенофонту, на что тот наивно спросил:
– Да какие же мои родители собаки?..
Поминая трагическую гибель родителей, бабушка Ксенофонта часто приговаривала тихим голосом, сидя рядом с ним:
– Да, Ксенофонт, иметь длинный язык сейчас очень опасно…
– Почему? – не понял наивный мальчик.
– А потому…
– Но ты мне не ответила! – возразил Ксенофонт, требовательно смотря на бабушку и ожидая четкого ответа.
Бабушка вздохнула и коротко ответила:
– Иметь длинный язык опасно; он хорошо смотрится лишь на обеденном столе…
Ксенофонт запомнил ироничные слова своей бабушки, только через несколько лет поняв их смысл. Он рано столкнулся в своей жизни с бойцами невидимого фронта, которые часто вызывали его на допросы, требуя сознаться в шпионской деятельности. Однако Ксенофонт был тверд в своих коротких ответах, утверждая, что сын за отца и мать не в ответе и он ничего не нарушал. Он рано познакомился с зарубежными голосами, стал читать правду между строк в советских газетах. Перестройку и последующие демократические годы он встретил восторженно, хотя понимал, что жить осталось совсем мало… Конечно, ему не нравилось, что снова сейчас считают некоторые демократические партии друзьями не нашего народа. Вот такого человека остановили молодые корреспонденты.
– Постойте, – попросил старика Семен, – можете ответить на вопросы нашего телеканала?
Ксенофонт Моисеевич остановился, глянул на Семена, после чего поинтересовался:
– А какие ко мне вопросы?
– Вопросы самые простые, – ответила Ольга, держа в руках блокнот и ручку, – как вы живете в нашем городе?
– М-да, снимать еще меня будете?
– Уже вас снимаем…
– И мои ответы попадут в эфир?
После положительного ответа молодых корреспондентов Ксенофонт Моисеевич усмехнулся, гордо подняв голову, и спросил в свою очередь их:
– А вы не знаете, как живут жители нашего города?
– Нет, знаем… – ответил Семен, но его перебила Ольга:
– Да, знаем, но у нас работа такая: задавать вопросы жителям города на разные темы, понимаете?
– Естественно, – ответил Ксенофонт Моисеевич, живший в одиночестве и радуясь такой счастливой возможности сказать, что думает.
– Как вас зовут?
– Ксенофонт Моисеевич.
– Так, хорошо… Вы живете вместе с женой или один?
– Нет, я живу один, а жена…
– Понятно, – быстро ответила Ольга, читая вопросы в блокноте, – как вы относитесь к наступившей стабильности?
Короткая пауза.
Ольга повторила свой вопрос, но старик не ответил ей.
– Вам нечего нам рассказать? – нашелся Семен, внимательно глядя на старика.
– Нет, мне есть что сказать и что ответить вам, молодым, – неспеша ответил Ксенофонт Моисеевич, – я не знаю, где обитает эта стабильность.
– Как? – одновременно произнесли оба корреспондента.
– Да, именно так, я не знаю и не вижу нигде этой стабильности… В более ранние годы говорили про застой, а не о стабильности, – признался Ксенофонт Моисеевич, – у нас, как я понимаю, мнимая стабильность в стране!
После паузы оба корреспондента посмотрели выразительно друг на друга.
– Знаете, когда есть чего веселого или радостного, то люди сами делятся, что-то друг другу рассказывают… – философски ответил Ксенофонт Моисеевич, вздыхая.
– Тогда, что в вашей жизни печального, чем вы хотели бы поделиться с нами?
Старик поднял голову, внимательно посмотрел на корреспондентов, после чего спросил с неподдельным интересом:
– Это вы по правде интересуетесь?
– Да, – машинально ответила Ольга.
– Тогда пишите и снимайте меня, – решительно произнес Ксенофонт Моисеевич, – пишите… Много у меня в жизни печального… Ремонт дома никто делать без денег не хочет. Вызывал слесарей и сантехников из жилищной конторы, они разводят руками.
– Что они не сделали?
– Да ничего не сделали, без денег сейчас никуда! – неожиданно очень грубо вырвалось у старика, и оба молодых корреспондента поняли, что его просто прорвало, как плотину, и сейчас понесется поток резких и крайне неприветливых слов в адрес властей города.
После паузы Ксенофонт Моисеевич продолжал:
– Пенсия маленькая у меня, знаете вы это? В стране, которая торгует газом и нефтью во многие страны мира, у нас, пенсионеров, пенсия около ста долларов.
– Гм, но сейчас нельзя упоминать иностранную валюту, только всё в рублях, – осторожно заметил Семен, не думая, что последует потом.
– Что-о?! – заорал Ксенофонт Моисеевич на всю улицу, после чего многие прохожие подошли к корреспондентам, заинтересовавшись беседой. – Что здесь я слышу?.. Мы же живем, кажется, в свободной стране, так? И я не могу упоминать слова «доллар, евро»? Как хочу, так и говорю!..
– Успокойтесь, – попыталась сказать Ольга, гладя старика по руке, но он не слышал уже ее слов, как и никого другого.
– Пенсия мала так, что смешно вообще о ней говорить!.. Цены каждый день растут!.. Бензин постоянно тоже дорожает! Какая-то реформа ЖКХ, которая в самом деле не видна, только о ней по телевизору постоянно нам говорят!.. Какая инфляция!.. Новый Жилищный Кодекс, по которому людей можно выкинуть на улицу! Капитального ремонта моего дома не было уже пятьдесят лет!
Семен понял, наконец, что нужно заканчивать съемку и отходить в сторону от разъяренного и обиженного жизнью старика, поэтому он поблагодарил Ксенофонта Моисеевича за интервью и попытался попрощаться с ним, но старик, взяв Семена за руку, не отпускал его.
– Вам всё понятно?!.. Или вы живете на Луне и ничего не знали, что происходит! А льготы, которые отняли у стариков?.. Вместо них нам всего четыреста рублей дали в месяц!
Рядом в толпе зевак появились пенсионеры, которые стали поддакивать Ксенофонту Моисеевичу.
– Да, какое безобразие! – кричала пожилая дама с бородавкой на носу, тыча своей большой сумкой в лицо Ольге, словно это она была виновата во всех горестях пенсионеров. – Цены постоянно растут, а они тут нас спрашивают: как вы живете?
– А наше телевидение, которое многие называют зомбиящиком? – продолжал раздраженно Ксенофонт Моисеевич, стоя рядом с корреспондентами и не давая им отойти от него.
– Спасибо за ваше мнение, – дипломатично молвила Ольга, пытаясь отойти от надоевшего старика.
Но Ксенофонт Моисеевич успел глянуть в камеру и крикнуть напоследок:
– Пока, сытые дети мнимой стабильности!
По какой-то странной случайности этот крамольный сюжет попал в эфир, после чего Миловидову сразу позвонил мэр Горемыков, перечисляя все знакомые в его памяти нецензурные слова.
Миловидов молчал, слушая брань и крик Горемыкова.
После звонка мэра через минут пять Миловидову позвонил Подпевалов, тоже крича и произнося разные все известные ему слова коммунальных квартир и улиц. Как отметил Миловидов потом, вспоминая оба разговора, если можно было назвать разговором или диалогом крики и оскорбления одного звонившего и молчание при этом слушавшего, что Горемыков более просвещен в знании нецензурных слова в отличие от Подпевалова.
Явивщись в городскую Думу, Миловидову показалось, что он попал в разбуженный пчелиный улей. Многие депутаты стучали кулаками по столам, другие пытались кричать что-то непонятное или нецензурное, третьи тыкали ему пальцами почти в нос, недовольно морща лбы.
– Я понял всё, уважаемые депутаты! – хладнокровно произнес Миловидов, выслушав все претензии депутатов к местному телевидению. – Будем чаще вас всех показывать, будем чаще освещать депутатскую деятельность.
Миловидов думал, что, сказав эту фразу, которая должна была быть, как он полагал завершающей в его речи, все прения закончатся, но он ошибался.
– А чего у вас показывают в эфире? – выкрикнул с места один депутат с покрасневшим лицом. – Один разврат, одни пошлые песенки каких-то подростков!
– Запретить пошлость! – выкрикнул другой депутат, стуча кулаком по столу.
Миловидов понял, что говорить и спорить с депутатами не стоит, только соглашался со всеми их претензиями.