Игра по-крупному

Вешкин выгнал всю гоп-компанию, запер дом, избил Нюрку, потом поимел ее, а под утро выставил за дверь, дав бутылку водки на опохмелку.

Они развелись.

Попьянствовав до осени в узком кругу, Вешкин обзавелся сожительницей -- учительницей начальных классов Валентиной, которая преподавала в соседнем поселке.

Нюрка, по слухам, жила у своей тетки в Ленинграде и работала в магазине. Не пила.

На Троицу Володька с Валентиной пошли на кладбище к его родителям и встретили там Нюрку. Она поправляла на могиле цветочки. Валентина развернулась и сначала быстро, а потом все медленнее и медленнее пошла к выходу с кладбища. Когда она не вытерпела и оглянулась, Володя с Нюрой сидели на лавочке и мирно беседовали.

Жизнь, которую, вновь сойдясь, начали Вешкины, выгодно отличалась от прежней. Из остатков материнского наследства они купили югославскую мебель, справили добротную одежду и, пустив новых дачников, с жадностью набросились на запущенный огород, надеясь вернуть ему былую прибыльность. Они сажали картошку, огурцы, помидоры и зелень, пытались разводить смородину и малину, растили георгины и один год даже держали кур и кроликов. Былые друзья, пытавшиеся "раскрутить" Вешкиных принесенной с собой поллитрой, уходили ни с чем и зло цедили сквозь зубы: "Куркули чертовы! Ну ладно, мы это запомним!.."

-- Иди, иди, -- ворчал вслед Вешкин. -- Алкаш хренов. Аптека еще работает -- успеешь.

Потом Вешкин выстроил просторную -- метров пятьдесят квадратных -- теплицу, установил в подвале дома котел, провел в теплицу трубы и занялся выгонкой тюльпанов к восьмому марта. Поселок заволновался. Теплички и парники были у многих -- деревянный каркас, обтянутый пленкой, -- но в них зрел продукт для себя -- огурцы, помидоры, редиска, и возить эти крохи на рынок считалось пустой затеей -- лучше перебраться на лето в сарай и сдать дом дачникам, это верная тысяча. А еще лучше -- настроить втихаря сарайчиков и пустить эту площадь в оборот. Это дело! А тюльпаны на рынок возить -- нет, это спекуляция. Нетрудовые доходы. Нам лишнего не надо -- грядка с закусью есть, и порядок. А на магарыч мы с дачников получим... "Эти-то! -- говорили про Володьку с Нюркой. -- Такую домину имеют, и все им мало! Вот она -- жадность. Говорят, мать им двадцать тысяч оставила -- все цветами спекулировала, да они с Нюркой на тюльпанах и дачниках десять за сезон имеют. Детей нет, кому все это оставят?.."

-- Пусть косятся. -- Поскрипывал новым кожаным пальто Вешкин. -- Когда мы по канавам валялись, все были довольны -- хуже них кто-то есть, а теперь -- "куркули". Ничего, у меня все по закону. И трехи до получки не сшибаю...

-- Конечно, -- шла рядом Нюра с новой сумочкой на руке. -- Я вон вчера пошла в магазин и купила что хотела. Копейку, как раньше, считать не надо. Захотела куру -- купила куру, увидела масло финское -- взяла пять пачек, чтоб сто раз не ходить. А кто им мешает? На рынок им, видите ли, стыдно, не приучены. А что рынок? Там такие же люди, как все, только трудятся, а не водку пьют...

-- Чужие деньги все считать умеют, -- поглядывал по сторонам Вешкин. -- Ты свои заработай.

Теперь Володька с ноября по май кочегарил на зимней базе отдыха, а к лету брал расчет. Нюра, вновь похорошевшая к своим сорока пяти, управлялась зимой с домашним хозяйством, а летом пропадала на огороде и рынке, который, к ее радости, неожиданно выстроили возле вокзала.

-- Нельзя же, Анна Павловна, так себя не щадить, -- однажды укорила Нюру пожилая дачница, недавно похоронившая мужа. -- Ведь вы с утра до вечера на ногах. И Володя тоже. Я сейчас в магазин иду, купить вам молока?..

Вскоре она стала готовить Вешкиным еду, помогать Нюре по хозяйству и делала это неплохо, пользуясь в ответ правом жить на даче с ранней весны до поздней осени, оплачивая при этом лишь три летних месяца. Прямую плату, которую предложила ей Нюра, она отвергла. Евгения Устиновна -- так звали дачницу -- не брезговала присмотреть и за Володькой, когда он находился в плановом июльском штопоре.

-- Попейте, Володя, кваску, я вот домашнего сделала. Попейте, попейте, это лучше, чем ваше вино. Я к Нюре заходила, у нее все в порядке. Сейчас салат допродаст и придет. Сегодня укроп хорошо шел...

-- Так я сейчас встану, -- мычал Володька, -- и еще нарву.

-- Не надо, не надо. Нюра сказала, на сегодня хватит. Лежите...

-- Устиновна, налей соточку, -- канючил он.

-- Нет-нет, это только Нюра. Вы есть не хотите? Может, огурчика малосольного принести?

Возвращалась с рынка Нюра и первым делом шла проведать Володьку: "Ну, как тут мой ребеночек? Еще не выходился? Пора, Вовочка, пора. Ты уже двенадцатый день пьешь. Хватит, мой хороший, хватит. Пора за дела браться..."

Вешкин выпивал долгожданный стакан, закуривал, интересовался выручкой и вновь падал в койку. Нюра, вздохнув, пересчитывала в комнате деньги, потом мыла руки, обедала и, покалякав немного с Евгенией Устиновной, шла на огород, заглянув предварительно к Вовке -- как он там, не свалился ли с кровати, погасил ли окурок?

Нюра быстро отвадила от дома былых собутыльников, а после того, как они с Володькой повторно зарегистрировали брак, стала приглашать в дом людей полезных и интересных, которых они щедро угощали, не притрагиваясь к вину сами, ссужали при необходимости деньгами и одаривали мелкими, но приятными гостинцами: банкой растворимого кофе или икры, букетом гладиолусов с грядки или тюльпанов из теплицы. Случалось, что за овальным югославским столом с тонкой нитью латунной окантовки в один день, сменяя друг друга, закусывали начальник милиции, председатель поселкового совета, главврач больницы, ветеринар, товаровед с продбазы и бригадир колхозного рынка. И все уходили довольные, обещая в тяжелую минуту помощь, заступничество и дружеское участие.

-- Слышала, что Иван сказал? -- проводив гостя, приглушенно говорил Вешкин. -- Никто нам теплицу не запретит...

-- А я не поняла, -- убирала в сервант посуду Нюрка, -- что он про пятнадцать метров говорил? Какие пятнадцать метров?..

-- Это в садоводствах, -- махал рукой Володька. -- Не больше пятнадцати квадратных метров на семью. А у нас дом частный, на нас ограничения не распространяются. Хоть сто метров теплицу делай.

-- А чего он говорил, что пишут на нас? Кто писать-то может?

-- Да пусть пишут, -- морщился Вешкин. -- Сказано тебе -- живи спокойно. Ты бутылку-то ему дала с собой?

-- А как же! Все, как ты сказал!..

-- Правильно. Бутылку не жалко -- пятерку стоит, а в случае чего, заступится. Раз взял, значит, уже не боится -- свой...

-- Конечно, конечно, -- кивала Нюра. -- Дать обязательно надо. Мало ли, что в жизни бывает, -- глядишь, помогут...

Иногда Нюре казалось, что они долго, всю прежнюю жизнь бежали и бежали за своим поездом -- спотыкались, падали в грязь, снова вставали, снова бежали, натыкались на людей и столбы, теряли друг друга из виду, кричали от отчаяния и наконец догнали. И теперь ехали в заветном мягком купе, где вежливый проводник приносит чай в тяжелых мельхиоровых подстаканниках, предлагает вафли, печенье; где едет солидная публика, где застелено крахмальное белье и есть удобные звоночки: нажал пуговку и -- "Чего изволите?". Жалко только, что не было в семье маленького, но что теперь говорить -- уже и не будет никогда. Володька у нее за маленького.

С середины апреля Игорь Фирсов стал появляться на даче каждый день. Он привозил связки арматурных прутков в брезентовом чехле из-под лыж, длинные неструганые рейки, какими околачивают мебель и холодильники, вез стопки помидорных ящиков с колышками по углам и однажды привез большой пластиковый мешок яичной скорлупы, который поставил у сарая. Строительство теплицы как будто приостановилось -- лежала средь жухлой травы бревенчатая обвязка с выдолбленными пазами под вертикальные стойки, и Вешкину даже показалось, что парень передумал и дал задний ход, но в двадцатых числах, когда снег оставался лишь по низинкам и канавам, Игорь заточил напильником две лопаты и принялся рыть котлован, нарезая дерновину кубиками и укладывая их в аккуратный штабель у забора. "Соображает", -- отметил про себя Вешкин, но из дому не вышел. Дорывшись до мелкого белого песка и навалив по углам котлована влажные оплывающие пирамиды, Игорь выкатил из-под навеса тачку и стал возить от заброшенной лесной дороги щебенку, которая спокон веку лежала там горами. "Ишь ты, по науке делает, -- заглянул в котлован Володька, выйдя к почтовому ящику за газетами. -- С дренажом..." Подняв дно котлована щебенкой, Игорь засыпал его песком, но не мелким и белым, который уже затвердел глиняной корочкой, а крупным и рыжим, доставив его от той же лесной дороги. Разровняв потемневший от влаги песок, Игорь оставил котлован подсыхать и привез с болотца у реки несколько тачек черного влажного торфа, который свалил на солнцепеке.