Страница 6 из 24
Таким образом, авторы доктрины и не отрицают, что для реформаторов характерна «неспособность связать реформы с традициями России» (на эту неспособность у «страны в целом» нечего кивать, это негодная риторика!). В этом видна крайняя безответственность. Где в России «голое место», и что это за «голое место», где у Гайдара с Найшулем «получилось»?
Какого же рода изменение в институциональных матрицах России предполагалось произвести в ходе реформы? Подробно это рассмотрено в упомянутой книге С.Г. Кирдиной. Очень кратко и грубо суть можно свести к следующему. Понятие институциональной матрицы возникло на стыке цивилизационного и институционального подходов. Это хорошо видно по списку имен ученых и мыслителей, которые сделали основной вклад в становление этого понятия. Обобщая, Кирдина дает такое определение: «Институциональная матрица как социологическое понятие — это устойчивая, исторически сложившаяся система базовых институтов, регулирующих взаимосвязанное функционирование основных общественных сфер — экономической, политической и идеологической».
Строго говоря, каждое общество имеет свой, только ему свойственный тип институциональных матриц — устойчивый, но и развивающийся профиль. Однако это множество разделяется на два класса, тяготеющие к двум разным «чистым» типам, которые называют Х и Y-матрицы (иногда, метафорически, их называют «Западная» и «Восточная» матрицы, хотя правильнее было бы сказать «Западная» и «Незападная»). В чистом виде X-матрица описывает идеальное «рыночное» общество, к которому ближе всего приближается тот «англо-саксонский» тип капитализма, что сложился в Голландии и Англии, был распространен кальвинистами в части Европы, а пуританами в США, Южной Африке и Австралии. Это — цивилизационное ядро современного Запада. К нему примыкают более «мягкие» типы капитализма в его либеральной или социал-демократической версиях (Скандинавия, Германия, юг Европы, модернизированная часть Латинской Америки).
Y-матрицы отвечают незападным обществам (даже таким модернизированным, как Япония или Россия), в которых жизнеустройство складывалось согласно метафоре «семьи», под сильным влиянием общинной идеологии, коммунальной материально-технологической среды и патерналистского государства. Под этим углом зрения различия общественно-экономических формаций не являются определяющими, так что в одну категорию входят и японский или корейский «конфуцианский капитализм», и советский «социализм». И плановая, и рыночная экономики могут строиться в рамках и Х-матрицы, и Y-матрицы.
Английский философ Дж. Грей пишет на этот счет: «Рыночные институты вполне законно и неизбежно отличаются друг от друга в соответствии с различиями между национальными культурами тех народов, которые их практикуют. Единой или идеально-типической модели рыночных институтов не существует, а вместо этого есть разнообразие исторических форм, каждая из которых коренится в плодотворной почве культуры, присущей определенной общности. В наши дни такой культурой является культура народа, или нации, или семьи подобных народов. Рыночные институты, не отражающие национальную культуру или не соответствующие ей, не могут быть ни легитимными, ни стабильными: они либо видоизменятся, либо будут отвергнутыми теми народами, которым они навязаны».
Россия и в облике Российской империи, и в облике СССР, была обществом, где Y-матрица вызрела в наиболее чистом виде, представляя наглядную альтернативу жизнеустройству согласно X-матрице. Стремление защитить свою институциональную матрицу в ходе вторжения западного капитализма и было общей причиной русской революции (а затем и волны революций в других незападных, «крестьянских» странах).
В ходе экспансии западного капитализма в период империализма («второй волны» глобализации) было много попыток политическими и экономическими средствами изменить институциональные матрицы зависимых стран по западному образцу. Ни одна из этих попыток не удалась — слабые культуры погибали (с массовой гибелью или полным «угасанием» населения), сильные закрывались культурными барьерами и вели «молекулярное» сопротивление или открытую борьбу под социалистическими или националистическими знаменами.
Кирдина цитирует слова одного из основоположников неоинституционализма Дугласа Норта: «Наличие механизмов самоподдержания институциональной матрицы… свидетельствует о том, что, несмотря на непредсказуемость конкретных краткосрочных тенденций развития, общее направление развития в долгосрочной перспективе является более предсказуемым и с трудом поддается возвращению вспять».
В России же мы имеем еще более сложный случай: реформа означала не попытку возвращения вспять (к общинному землевладению или старообрядческому капитализму Саввы Морозова), а переделку Y-матрицы в X. Рассмотрим кратко один из множества примеров таких попыток.
Промышленное предприятие как институциональная матрица. Подавляющее большинство промышленных предприятий нынешней России создано в советский период. Они представляют собой особый, возникший в русской культуре в ее советский период общественный институт, ставший одной из важнейших матриц в хозяйстве России. Те предприятия, что были унаследованы от России дореволюционной, были трансформированы в соответствии с той же матрицей (этот процесс начался сразу же после Февральской революции 1917 г. и создал организованную социальную базу для Советов и Октябрьской революции в рабочей среде).
Эта матрица была достроена в процессах индустриализации, перестройки промышленности в годы Отечественной войны и послевоенного восстановления (30-50-е годы).
Как и в Японии, индустриализация в СССР проводилась не через возникновение свободного рынка рабочей силы, а в рамках государственной программы. После революции 1917 г. в селе была возрождена община (мир), лишь частично подорванная в 1906–1913 гг. реформами Столыпина. Необходимые для индустриализации трудовые ресурсы были получены посредством коллективизации. Вытесненные из села крестьяне не «атомизировались» (как в Англии в ходе «огораживаний»). Они были направлены на учебу и на стройки промышленности, после чего стали рабочими, техниками и инженерами. Жили они в общежитиях, бараках и коммунальных квартирах, а потом в рабочих кварталах, построенных предприятиями. Это был процесс переноса общины из села на промышленное предприятие. Получилось так, что основные черты общинного уклада на предприятии проявились даже сильнее, чем в оставшемся в селе колхозе.[14]
Промышленное предприятие в СССР не стало чисто производственным образованием. Оно было, как и община в деревне, центром жизнеустройства. Уже на первом этапе «шоковой терапии» после 1991 г. обнаружилась «аномалия» промышленных предприятий России, которая до сих пор не дает возможности создать рынок рабочей силы.[15]
Вполне естественным процессом, вытекающим из культурного генотипа и опыта трудового коллектива стало создание на самом предприятии и вокруг него обширной системы социальных служб — жилищно-коммунального хозяйства, учреждений здравоохранения, объектов культурного назначения, детских дошкольных учреждений и пионерских лагерей, подсобных хозяйств и рабочих столовых. Через эту систему работники предприятия получали значительный объем благ на нерыночной основе.
Начиная реформу, Правительство России и международные организации, которые консультировали его при разработке программы реформ, выразили резко отрицательное отношение к практике предприятий предоставлять социальные услуги своим работникам и местному населению. Эта практика справедливо рассматривалась как противоречащая принципам рыночной экономики («патология нерыночной системы»). Советский завод был производственным организмом, неизвестным на Западе. Эксперты ОЭСР, работавшие в РФ в начале 90-х годов, не могли понять, как устроено это предприятие, почему на него замыкаются очистные сооружения или отопление целого города, почему у него на балансе поликлиника, «подсобное хозяйство» в деревне и жилые дома.
14
Аналогичный процесс переноса на современное предприятие общинных, клановых и сословных отношений наблюдался и в Японии.
15
Заместитель министра труда и занятости РФ В. Кастмарский писал в марте 1992 г.: «Пикантность нынешней экономической ситуации заключается в том, что после освобождения цен и начала работы спросовых ограничений в нормальной (подчеркнем: в нормальной) экономике все предприятия стремятся расширить производство, чтобы не только выжить, но и увеличить свою прибыль. У нас же происходят удивительные вещи: производство сокращается, но нет и безработицы, то есть предприятия продолжают платить деньги, даже работая меньше и хуже. Изыскиваются самые разные способы остаться на плаву — сдаются этажи производственных помещений в аренду инофирмам. Продаются запасы сырья и оборудования» («Российская газета», 24.03.92).