Страница 11 из 91
Но я твердо верю в интернациональность науки и верю в то, что настоящая наука должна быть вне всяких политических страстей и борьбы, как бы ее туда ни стремились вовлечь, и я верю, что та научная работа, которую я делал всю жизнь, есть достояние всего человечества, где бы я ее ни творил.
П. Капица
16) ИЗ ПИСЬМА К А. А. КАПИЦЕ 21 мая 1935, Москва
...Оставаясь работать в Союзе без доверия, я буду висеть в воздухе. Меня в два счета заклюют до смерти. Ото ведь у нас очень легко делается. Ты знаешь, даже поклевывают такого человека, как Иван Петрович [Павлов]. Я недавно прочел его научные работы, так что мне его работа ясна, и его своеобразный и совсем независимый образ мышления сильно [меня] поразил и очаровал. Так что, когда П. П. Л[азарев] в разговоре вздумал критиковать Ивана Петровича, я смог за него заступиться, и мне была ясна вся неосновательность этой атаки. Конечно, все на свете могут ошибаться — и Иван Петрович, и мой Крокодил[20], но ведь это неизбежно в процессе работы, и при правильной оценке даже по ошибке можно судить о силе ума человека. Ошибки бывают банальные — их делают обычные люди, но бывают и гениальные — их делают Иваны Петровичи. И первый признак большого человека — он не боится ошибок ни у себя, ни у других. А мелкий человек только и думает и говорит об ошибках людей.
Ну вот тебе философия, да что же мне остается делать, как не философствовать, Крысеночек?[21] Ты мне присылаешь Nature, который приходит регулярно; те статьи, которые касаются моих работ, я не могу читать, а то впадаю в полусумасшедшее состояние. Ты знаешь, мне понятно состояние тех наркоманов, которых насильно оставляют без гашиша. Я понимаю, что люди могут сойти с ума, но я никогда не думал, что до такого полуисступленного состояния я мог бы быть доведен сам, будучи оставлен без моей научной работы. Я знаю ощущение при бросании курить, я все еще не курю уже почти два года, но это совсем легко по сравнению с отсутствием работы, которую я так люблю, и для меня ясно, что меня занимает как раз сам процесс работы, а не связанные другой раз с ним лавры и почет.
17) А. А. КАПИЦЕ 16 августа 1935, Болшево, санаторий «Сосновый бор»
Дорогой Крысеночек.
Не писал тебе несколько дней, а зато сейчас пишу длинное письмо. Дело в том, что все мои письма В. И. [Межлауку] и Молотову были оставлены без ответа и внимания. Так я [и] не знаю, что мне говорить физиологам В. И. и Молотов уехали в отпуск на месяц, а то [и] на два. Так вот О[льберт] решил мне устроить свидание с тов. Бауманом, которому партия поручила направлять науку в Союзе... Вчера я был в ЦК и говорил с Бауманом более часу. К сожалению, разговор шел в присутствии О., что сильно связывало мне язык. Новее же разговор был очень интересный. Во-первых, самое приятное, что в ЦК совсем другая атмосфера, чем в Кремле. В ЦК люди напоминают людей, а в правительстве они как-то механизированы. Все проще, на столах нету столько бумаг, папок и телефонов. Обстановка тоже проще, без желания производить впечатление на человека. Одним словом, уютнее. Люди тоже себя держат проще и доступнее. С Бауманом разговор распался на две части.
Я боялся встретить в Баумане чересчур большого утилитариста и практика, по крайней мере, мне так казалось из разговоров с Колей [Семеновым], но на самом деле он совсем не так узок. Конечно, каждое научное открытие, как дающее ключ к познанию природы и позволяющее человеку более полно владеть природой, имеет практическое значение. Конечно, оторванного от жизни научного факта не может существовать, он прямо тогда ложный. Но я боялся, что Б. захочет, чтобы каждый новый научный факт сразу применялся к практике, но он не возражал, что период может быть даже [в] несколько десятилетий, что более тесное использование научных достижений не должно производиться одними и теми же лицами. Он согласен с тем, что Академию надо [скорее] перевоспитать, вложить в нее энтузиазм и понимание современной жизни и ее требований, чем ругать и стукать. Далее, он согласен с тем, что науку надо готовить впрок и пока что не бояться содержать ученых в несколько оранжерейных условиях. Далее, он считает, что к ученым должен быть подход строго индивидуальный. Потом он хвалил Крокодила. И мы согласились в вопросах важности воспитания и отбора ученых. В вопросе оценки ученых тут не было ясности, и я не сумел поставить вопрос хорошо, но тут какой-то сумбур. Но, во всяком случае, Б. считает, что это совсем не нормально, чтобы наши ученые оценивались на Западе. Ему хочется, чтобы Союз стал Меккой для ученых и чтобы здесь производились оценки людям. В., без сомнения, очень живой человек, быстро схватывает, продумывает много вопросов насчет науки, даже, по-видимому, начинает ею интересоваться. Он хорошо и быстро учитывает психологию собеседника, дает хорошо почувствовать, когда схватит идею, и пр. Разговор интересный, так как Б. интересуют общие вопросы, дебатирует их охотно. Интересуется людьми, некие его замечания насчет И. П. [Павлова] интересны (он только что приехал со съезда физиологов)[22].
Что касается моих личных вопросов, тут тоже полное согласие: что никакого насилия и принуждения в выборе тем, сотрудников не будет. Что мне дается полная свобода и я полноправный директор и пр., пр. Далее, он признает некоторую ненормальность моего положения и надеется, что все исправится, что с их стороны полное желание и пр., пр. Через два дня я опять увижусь с Б. Он очень доступен, просит прямо ему звонить. Если действительно все будет так, как говорит Б., то нет сомнения, что он станет той точкой опоры, около которой будет вращаться и формироваться советская наука. Во всяком случае, у меня появилась надежда, которой уже давно не было.
18) В. М. МОЛОТОВУ 20 августа 1935, Болшево
Товарищ Молотов,
Я еще раз хочу указать самым решительным образом, что без моей английской лаборатории и двух моих сотрудников я возобновлять мои работы не могу. Я об этом говорю с самого начала, указывая на все многочисленные причины, и те товарищи, которые до сих пор говорят, что я не строю аппараты заново из-за отсутствия патриотизма и пр., заблуждаются, так как совсем нe понимают моей научной работы. Так же успешно меня можно было обвинить в отсутствии патриотизма, если бы я не захотел пробивать лбом каменные стены.
Я узнал от физиологов, что с закупкой лаборатории скверно, по-видимому, товарищ Майский не сумеет выполнить это задание, так как за 8 месяцев нет никаких успехов. Больше времени терять нельзя; кроме того, важно действительно получить всю лабораторию, а не несколько приборов второстепенного значения, чтобы только дать возможность им похвастать, что они, дескать, помогли Капице и пр. Я боюсь, что Майский во всем этом не разбирается. Я писал Вам 5-го июля, потом говорил с товарищем Межлауком 26-го июля, что я хочу принять активное участие в этих переговорах. Я изложил перед товарищем Межлауком план переговоров; переговорив с товарищами, он обещал ответить. Последнее он не выполнил до сих пор. Я указывал, что лучше, чтобы переговоры шли между мной и Резерфордом, никакой секретности в них не будет, пусть все проходит через любые руки, и, как только мы договоримся, все будет официально оформлено через полпредство. Но главное — нельзя терять времени. С самого начала устранение мое от переговоров бессмысленно и задерживают все. Если вы все искренно хотите, чтобы я восстановил свою работу в Союзе, то вы должны мне верить, помогать, отвечать на письма и не задерживать переговоров и работы; должны быть готовы затрачивать не меньше средств и внимания, чем я получал в Кембридже. Пока всего этого лет. Ведь все это я говорю не для себя, а для того, чтобы выполнить Ваше же задание: «восстановить работу», а если темпы моей работы не будут равны английским, у нас ничего не выйдет.
20
Такое прозвище дал Капица Резорфорду, когда начал у него работать в 1921 г. Он очень его боялся первое время, и юмором, шуткой боролся с этим страхом.
21
Когда Капица познакомился в 1927 г, в Париже с Анной Алексеевной, она была археологом и много работала в архивах. Капица в шутку стал звать ее «архивной крысой». Так это прозвище и осталось потом на всю жизнь. Крыс, Крысенок.
22
С 9 по 17 августа 1935 г. в Ленинграде и Москве проходил XV Международный конгресс физиологов. Среди английских делегатов был Э. Эдриан, близкий кембриджский друг Капицы и Резерфорда. Через него Капица обратился к Резерфорду с просьбой оказать содействие в продаже Советскому Союзу научного оборудования Мондовской лаборатории и направить в Москву для оказания помощи в монтаже и запуске этого оборудования двух своих ближайших помощников,