Страница 1 из 9
Линн Эбби
Нелегкие решения
19 Чеса, Год Перчатки
“Что произошло?” задал вопрос седобородый мермен.
“Сахуагины”, ответил Шемсен.
Еще вчера в прорезающих шельф каналах, исходящих от Уотердипа, располагалось двадцать два сторожевых поста. Сегодня их осталось двадцать один.
Мермен нахмурился в дрожащих тенях мягкого, зеленоватого сияния живых ламп, которые он и его спутники сняли с упряжи морских скакунов. В сорока фатомах над их головами, сквозь дымку планктона, над спокойным небом плясала луна. На заре все было иначе.
“Они пришли со шквалом”, объяснил Шемсен. Морской эльф, бежавший из теплых вод и более десяти лет назад нашедший в Уотердипе убежище, он достаточно хорошо владел местным подводным диалектом. “Мы только подняли головы, а они уже были здесь”.
Сахуагины были не единственным морским народом, скрывавшимся в тяжелых водах падающих с небес. Любой умный охотник плывет с дождем — мермены, морские эльфы, силки, дельфины. Хотя сахуагины, пожалуй, лучше других умели скрывать свою вонь в потоках пресной воды.
“Их было больше с самого начала”.
Мрачная гримаса мермена поглотила все его лицо. “Ты выжил”.
Такие вещи никому не нравится признавать, но один на один сахуагины сильней и мерменов и морских эльфов. Если патруль Шемсена застали врасплох превосходящие силы врагов, выживших не должно было остаться вовсе.
Шемсен пожал плечами, и из порезов на серебристо-зеленой коже выступила кровь. “Что случилось, то случилось”. Фатализм присущ живущим в соленой воде. “Они торопились уничтожить буй, и не остались кормиться”.
Помощник седобородого опустил трезубец к изуродованному телу морского эльфа. Шемсен закрыл глаза, вспомнив как Пешхет, оставляя за собой след из собственной крови, встал между ним и смертью. Повернувшись, прежде чем вновь открыть их, он обнаружил что стоит, глядя на обломки буя.
“Мы слышали, как он раскололся”, сказал мермен, угадывая мысли Шемсена. “Пройдет не меньше десятидневки прежде, чем маги Уотердипа сделают новый — и на эти дни приходится прилив Прихода Флотов. Пока не создана замена, здесь останется прореха в защите Уотердипа. Небольшая, но все-таки. Да еще сахуагины! Что они делают так далеко на севере?”
Шемсен повернулся; теперь они стояли лицом к лицу. Между ними проплыла влекомая подводным течением струя планктона. Рядом плыли креветки, а стайка молодой сельди следовала за ними. Беседа прервалась, Шемсен и мермен оба перекусили сельдью.
Воля Амберли: только глупец не обращает внимания на Ее дары.
“Может ли кто из нас сказать, что понимает разум сахуагина?” наконец произнес Шемсен.
“Хорошо сказано, морской эльф”, заметил помощник мермена. “Храни нас Эдро!” Он прикоснулся к кроваво-красному коралловому амулету своего бога. “Мы надеялись, что Уотердип вне пределов их досягаемости”.
Шемсен не знал эту четверку. Будь они в родных водах — спокойных, кристально чистых южных морях — они бы обплыли друг друга стороной. Но теперь и морские эльфы и мермены отступили на север, гонимые загадочным врагом — не сахуагинами, во всяком случае, не только сахуагинами.
“Может статься, они бегут от чего-то больше и страшнее их самих”.
Помощник сжал коралловый амулет в кулаке, но седобородый оказался покрепче. “Пусть они сунутся в Гавань Уотердипа. Один глаз ослеп, но им все равно туго придется. Ты говоришь, вас было меньше — но они понесли потери, а ты выжил. Как-то им понравится рассказывать акулам это”.
Седой взмахнул рукой, намереваясь хлопнуть Шемсена по плечу. Превозмогая раны, Шемсен приготовился к удару. Его сердце забилось вдвое быстрее, мышцы расслабились, и все не он не сдержавшись, поморщился.
“У меня есть мазь”, сказал седобородый, и один из двух младших подплыл с запечатанной воском раковиной в руках.
Шемсен пожал плечами, стряхивая руку и отказываясь от предложения. “Я займусь собой, когда доберусь до гавани”.
“Ты сможешь плыть и не отставать?”
“Либо смогу, либо нет. Я и прежде плавал в одиночку. Здесь я ждал только, пока кто-то не придет проверить, что случилось, и не освободит меня. Это мой пост для Уотердипа. Никто не скажет, что я оставил его”.
Старый мермен покачал головой. Его род придерживался собственных обычаев. Они были храбры при необходимости, и верны долгу, но что в воздухе что под водой понятия о чести у всех разные.
“Возьми скакуна, если нужно”, бросил седобородый уже сидя на своем морском коне, “Или держись за плавник”.
Все четверо мерменов поднялись со дна.
“Вы никого не оставите тут?”
“Буй уничтожен, морской эльф. Слепое пятно, конечно, но небольшое. Если сахуагины достаточно хитры, чтобы вернуться, не потревожив глаза других буев, пусть опробуют внутреннюю защиту. До Прихода любой, кто находится здесь, будет одинок как в Сокровищнице Амберли. Я не заставлю никого пропадать без толку”.
Шемсен вздохнул, окатив жабры холодной водой. Только глупец отвергает дары Амберли.
* * * * *
В гавани Уотердипа не найти рифов или зарослей водяных растений, и несмотря на усилия всех живущих под и над водой, неприятный вкус и грязноватый оттенок не являются чем-то необычным. Шемсен никогда не забывал, что он беглец, лишенный дома. Даже собственное жилище напоминало об этом. Когда морские эльфы впервые попросили убежища у Уотердипа, гильдия магов выбила ровные ниши в утесах, давших бухте ее имя. На нишу была натянута сеть, не позволяя волнам украсть то немногое, что он собрал за десятилетнее изгнание.
Шемсен делил пещеру с другим морским эльфом. Эшоно попался акулам во время их долгого отступления к Уотердипу. Их выжившая целительница сделала что могла, но самое необходимое — месяц отдыха и хорошее питание — были им недоступны. Ногой он больше пользоваться не мог. В гавани это ему не слишком мешало, но не позволяло участвовать в патрулях, которые изгнанники считали своим правом и обязанностью. Вместо этого, он приучился действовать в качестве посредника на суше, разбираясь в спорах и недоразумениях, постоянно преследовавших морских эльфов в их безопасном, но таком странном, убежище.
Странной парой они были, Шемсен и Эшоно, единственно объединенные уничтоженной деревней и тяжким путем в холодные воды. Но в эти дни и такой малости было достаточно.
“За Пешхета”, провозгласил Эшоно, салютуя погибшему эльфу раковиной с пастой. “Пока мы живы, мы помним его”.
Он глотнул. Шемсен вторил ему.
“Говорю тебе, друг мой, ты должен взять жену, чтобы было кому помнить нас”, мрачно пошутил Шемсен.
Он, Шемсен Скиталец, шутит! Его жаберные щели изумленно задрожали. Как бы ни было это странно, он стал считать калеку-Эшоно другом.
“Только после тебя”, ответил Эшоно, зачерпывая еще одну порцию пасты из плававшей между ними чаши. “И ни днем раньше”
“Слишком стар”.
“Сколько тебе? Четыре сотни? Пять?”
“Я чувствую себя старше”, честно ответил Шемсен.
“Тем больше причин. Женись. Заведи семью, пока еще не поздно”.
Шемсен опустил голову, жест понятный большинству беженцев. Все они несли на себе шрамы, секреты и вину за то, что выжили там, где погибли другие. Для Шемсена это было даже более верно, чем для прочих. Его дружба, какой бы она ни была, с Эшоно выдержала потому, что тот хорошо понимал, где лежит грань, которую нельзя переходить.
“У меня есть бальзам”, сказал Эшоно, меняя тему. Он достал из-под гамака сосуд. “Получил в одном из храмов поверхности. Не так хорош, как то, что делает Алд Дессина, но тебя заштопает. Там почти пусто, можешь взять остатки, если хочешь”.
Эшоно отдал так много мяса акулам, что его рана никогда не заживет полностью. Его перенапряженная кожа трещала каждый раз, когда он напрягался. Бальзам Эшоно тратил чашами, и вскоре стал специалистом во всем, что касалось жрецов, целителей и зелий.
Шемсен, чьи раны в нескольких местах доходили до костей, принял горшочек размером с кулак. “Я ухожу”.